ОТХОД
Партизаны, выбиваясь из сил, уходили от погони. Мешкать было нельзя. Преследование началось, и скоро будет плохо. Финны всегда упорно преследовали партизан до самой нейтральной полосы, поэтому потери в группах были большими. Иногда группы пропадали бесследно. Однако, несмотря на надвигающуюся угрозу, быстро идти они не могли, задерживал движение раненый Сергей Петров. Его хриплое дыхание иногда перебивалось невольным стоном. Километров через пять, когда река была совсем рядом, сзади послышались выстрелы, и над головой у бойцов отряда просвистели пули. Старик финн, видно, успел сообщить своим о партизанах и за ними увязались щюцкоровцы.
Группа капитана Боровко, уже почти полностью выполнила задание и возвращалась из рейда на базу. Они сожгли очередной мост через речку, и вышли на хутор. Финский крестьянин, державший на хуторе своё хозяйство, встретил их огнём из винтовки. Его предупредил сын, а, может, внук, мальчишка на вид лет десяти. Он пас овец на краю поля и, заметив вооружённых людей, сразу бросился бежать в сторону дома, истошно крича: «Исяа, исяа, росвот мення!». «Отец, разбойники идут!» — перевёл командиру Юркки.
Конечно, можно было скрыться в лесу и на хутор не выходить, но у партизан кончились продукты, и командир Тарас Боровко принял решение пополнить запасы. После того, как упал раненый в плечо выстрелом из окна взрывник Петров, группа открыла по дому и людям, что были в нем, огонь из автоматов.
Вскоре хуторянин был убит. Стрельбу продолжила молодая женщина. Окружив дом, партизаны бросили пару гранат в окна. И она, и мальчишка были убиты. Потом партизаны, пошарив по полкам кладовых, нашли и хлеб, и масло, и корзинку яиц. Рассиживать в этой ситуации было некогда. Наскоро перекусив, и выпив по три, а кто и по четыре яйца, они запалили хутор и двинулись в сторону позиций Красной армии.
ПУТЬ В ОТРЯД
Юркки Корвонену вообще в жизни везло, во всяком случае, он так считал. Еще в детстве, если он шёл с друзьями рыбу ловить, то самая крупная щука попадала ему, если за ягодами, то самую богатую болотину находил Юркки. В свои двадцать четыре года он уже успел окончить школу — восьмилетку, поработать в лесопункте на вывозке леса и на лесоповале, нарезая лучковой пилой по десять кубометров, отслужить три года в Красной армии и устроиться работать в милицию.
Служба в конвойной роте, принесла пользу. Во всяком случае, его вскоре взяли на работу в милицию. Служба ему нравилась. Во — первых, в его руках была власть. Это он почувствовал практически сразу. Когда он в форме шёл по посёлку или ехал верхом на своём гнедой масти жеребце по кличке Бурый, то встречные прохожие всегда здоровались с ним, уступая дорогу, а иные, из уважения, и шапку снимали. Мужики вдвое старшего возрастом стали именовать его по имени — отчеству: Юркки Степанович. А ведь отца его, Теппана, до самой смерти никто по отчеству не называл. Хотя тому уже за сорок было, когда придавило его на лесоповале двадцатиметровой елью. Опять же, Юрки гордился, что ему регулярно платили зарплату, да еще выдавали паек, а работы, хоть и было много, но все же спина не болела, как на лесоповале. Оно, конечно, временами приходилось, вставать чуть свет, потом до ночи, а то и до утра, в постель не ложиться, по три — четыре дня мотаться по посёлкам, однако, это было не главное. Главное было в той нужности, которую он ощущал, когда люди приходили к нему за помощью, а потом благодарили за справедливость и участие.
Новая война для Юркки, пришла так же неожиданно, как и для других. Кто бы мог подумать, что немцы отважатся разорвать мирный договор и напасть на СССР. На политзанятиях во время службы им говорили, что у Советского Союза самая сильная и самая большая армия в мире. Во время строевой подготовки солдаты пели песни хорошие: «…от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней».
— Да как же они посмели? — думал Юрки, размышляя о текущем международном моменте, — совсем у них Гитлер без головы.
Однако через четыре дня войну СССР объявила так же и Финляндия.
— Ну, эти понятно, — говорили в деревнях люди, — обидно стало, что плодородные земли отобрали, вот и решили воспользоваться моментом.
Из Петрозаводска начали приходить телеграммы и телефонограммы с требованиями сформировать из милиционеров, коммунистов и комсомольцев окружающих деревень поисковые группы и заградительные отряды для борьбы с диверсионными группами противника. Вредителей и диверсантов могли забросить по воздуху в тыл советских войск. Однако задача эта была трудновыполнима. Коммунистов призывного возраста, наряду с другими призвали через военкоматы в армию, а численность милиции была невелика, чтобы брать под контроль участки протяжённостью до ста километров, как требовали распоряжения.
Юркки и еще три милиционера во главе со старшим участковым Канноевым, организовали только один такой пост на перекрёстке дорог, по которым можно было попасть в Ухту, Реболы и Сегежу. Круглые сутки они там стоять не могли без смены и несли дежурство время от времени, уходя на ночь в деревню. В результате они задержали лишь несколько человек без документов, которые, спасаясь от войны, уходили своим ходом подальше от границы. В конце июля их пост ликвидировали.
«Повезло, что с диверсантами встретиться не пришлось» — невольно подумал тогда Юркки.
Сплошной линии фронта, как на западе СССР, где шли кровопролитные бои немцами, в северной Карелии не было. Финские войска действовали по нескольким узким направлениям.
Юрки и его товарищи, под опасностью оказаться в плену, отступали вместе с ополченцами и пограничниками в сторону Сегежи. Парня из их деревни, Микко Лангуева, при отступлении подстрелил финский снайпер, троих ранило в ходе обстрелов из миномётов. К концу июля оказался он сначала в Сегеже, а потом в Беломорске. Там находился штаб партизанского движения. С партизанами на севере Карелии было не так все просто.
Партизанские отряды только назывались партизанскими, по сути это были диверсионные группы от пяти до трёх десятков бойцов, подготавливаемые и засылаемые НКВД на оккупированную территорию и даже в Финляндию. В их состав входило по два — три гражданских, не имеющих званий, но, как правило, владеющих финским языком. Они проводили разведку, имеющихся сил противника, а также выводили из строя коммуникации и связь.
Во главе штаба партизанского движения стояли генералы Вершинин и Куприянов, а за комсомол и отрядную молодёжь отвечал Юрий Андропов. Руководство и инструкторы так и ходили в форме НКВД, а некоторые и с шевроном госбезопасности на рукаве. Отряды имели свои наименования и регулярно обновлялись, поскольку группы выходили через фронт иногда с потерями, а порой не возвращались совсем.
За два года Юркки, после прохождения курсов диверсионной подготовки, уже четыре раза был за линией фронта. Воевать в Карелии, да еще на севере — это не в Белоруссии и не на Украине. Кому-нибудь в голову приходило на территории Германии партизанский отряд организовать?
Это только говорилось, что группу забросили. А на самом деле, в лучшем случае, подвозили как можно ближе к контролируемой финнами территории. Дальше своими ногами с вещмешком весом два пуда, а иногда и поболее. Топать же до объекта, иной раз приходилось до сотни километров. Провиант бойцы несли с собой: у местных карелов запасов еды немного. Да и что это за еда? Брюква да репа, ну, кое у кого еще картошка, несколько мешков овса, бочонок ряпушки солёной вот и вся провизия. Много на этом навоюешь? А ведь у крестьянина, если отобрать, так ему еще и жить надо. Вот и тащили свой недельный, а то и десятидневный прокорм на себе.
Кроме еды ведь еще и воевать чем — то надо. Стало быть, автомат с тремя — четырьмя дисками к нему, да гранат штук пяток, это самое малое. А еще на группу: радиостанцию, а она весит полпуда, да батареи к ней фунтов на десять потянут, да запас тола килограммов с десяток. Вот почти все, что обычно нужно тащить на себе, не считая запасных портянок, бинтов и прочих медикаментов. Килограммов по сорок, а то и пятьдесят на человека получалось.
Юркки чаще всего везло. После того раза, когда его товарищ Петров Серёга остался на тропе, прикрывая группу, он на вражеской территории был еще четыре раза. Их группа из отряда «Мститель Карелии» один раз вообще без потерь вернулась с той стороны. У финнов сожгли два мостика через речки, перерезали телефонный кабель, в бывшей карельской деревне нашли старосту, назначенного финскими властями, и расстреляли за околицей, несмотря на вопли его жены. И три раза уходить от финнов на нашу сторону приходилось с боем. Юркки везло. Два раза в перестрелках его пули миновали, а последний раз руку выше локтя крепко зацепило, но бежать он мог. Законы в их группах были суровы. Если раненый партизан не мог идти, его просто добивали. Во второй раз, когда они отрывались от погони финских егерей, то на вражеской территории оставили четверых. Финны всегда их догоняли, силы у них были свежие, а часто и перехватывали отрядами заграждения на маршруте следования группы.
Стреляли они из винтовок. У них были на вооружении русские трёхлинейки и немецкие «маузеры». И те и другие, в умелых руках достают цель за километр. Партизаны предпочитали автоматы. Однако автомат хорош в населённом пункте, в ближнем бою, метров за сто, особенно против толпы. А тут после первого же выстрела, преследователи рассыпались в редкую цепь и подходили умело маскируясь.
В третий раз, уже завершая рейд, на тропу, по которой уходила группа, в заслон в течение суток с промежутками в 2-3 часа, легло пятеро. Пять взрывов гранат, которые по одному слышали партизаны, означали только одно — еще пятеро ребят с которыми он вчера спал в одной землянке, хлебал из одного котелка, делился с ними махоркой и просто здоровался, никогда уже рядом с ним не будут. В четвёртый раз, когда они уходили к своим после выполненного задания, на тропе остался лежать Толя Койвуев. Звуки боя были слышны отряду хорошо. Но заключительная точка в этой истории не прозвучала. Не было взрыва гранаты. Если бы был, они бы его услышали точно. Потом на мине подорвался Егор Симаков. Противопехотная мина оторвала ему ступню. Командир велел бойцам идти вперёд:
— А я с Егоршей останусь ненадолго, проинструктирую.
Юркки, который шёл последним, перед переходом решил помочиться, а потом уже идти со всеми вместе. Он зашёл за куст, из-за которого был ему виден лежащий на земле и корчащийся от боли Егор, и склонившийся над ним Боровко. Прозвучал револьверный выстрел. Юркки увидел, как командир, размахнулся и забросил автомат Егора, неподвижно лежавшего на земле, в болотную мочажину. Потом он положил в свой вещмешок его автоматные диски и, закинув его за плечо, быстрым шагом пошёл догонять своих.
После возвращения и командира, и других бойцов группы вызвали
|