Сверхчеловек.

вечера, а сейчас – чёрный, океан, ощущаю я, что одних знаний – явно недостаточно. Тут нужно… Да: «встроенные», ну, или уж – наработанные чутьё, навыки, опыт моего летуна. А у меня ничего этого нет, и не может быть – всё это на уровне инстинктов, а не в разуме…
Пришлось будить. И даже ослабить вожжи, держащие в узде его сопротивляющееся полёту в снега и льды сознание. Теперь внушил я ему, что летит он туда потому, что обещал наниматель, то есть – я, ему огромные (Ну, для него!) деньги. Которые отдам, минуя карманы шефа, прямо лично ему в руки! И вернувшись, он сможет открыть свой маленький бизнес. Вижу я, что хотел бы он ремонтировать все эти старые и простые частные самолётики. И жить не в Чили, а хотя бы – в Бразилии.
Всё теплее, и возможностей больше. И от наглого дебила шефа подальше.
Но вот он и принял управление, и сразу подправил курс на пару делений – ему, конечно, видней. Куда шквалистый боковой ветер нас сносит.
Самолётик наш практически исчерпал основной бак, когда на рассвете показался наконец берег. Вернее, это, конечно, не берег в привычном нам понимании. А высоченная неровная стена изо льда, громоздящаяся на собственно берегу: плоском и отлогом.
Подключаем дополнительный бак, мотор пару раз чихает – похоже, топливо нам подсунули дешёвое и паршивое! – но вскоре снова начинает работать ровно: это я «мысленно» кинул взор, и удалил из бензина весь мусор и ржавчину, что скопились, оказывается, на дне долго лежавшего на полке бака. А из-за вибрации всё это «взболталось». Просто очистить от этой взвеси нужно было, оказывается, бензин. А как замечательно, оказывается, когда можно видеть сквозь стенки бака, видеть укрупнено, в деталях.
И ещё замечательней – что можно дистанционно, даже не разбирая, и не вскрывая, ремонтировать, удалять, и исправлять, всё, что нужно отремонтировать, удалить, и исправить. И всё больше начинают мне нравиться, вот именно – простые и механические устройства и механизмы – похоже, передалось мне это чувство от моего Хосе… Ну и хорошо. Не всё же мне «навороченные» коллайдеры чинить! С микрометром в руках.
Остаётся только сориентироваться, куда это мы попали.
Повезло нам, что, хотя здесь, в южном полушарии стоит зима, Станция американцев стоит достаточно далеко от южного Полюса – здесь ещё светло: полярный «вечер». А вот на той стороне Антарктического материка, у русских – уже полярная ночь. Впрочем, скоро она и сюда придёт. Кошмар! Сто сорок дней без солнца!..
Но столько жить здесь я не собираюсь уж точно.
Ну а пока поднимаемся над поверхностью океана повыше: до этого летели не выше километра, чтоб можно было спокойно дышать, и крылья на неразряженный воздух опирались уверенней. Ну и ничего не видно. Можно, конечно, запросить базу «Эндрюс» по радио. Но тогда утратится «элемент внезапности». Впрочем, о чём это я?
Он и так утратится. Или не утратится. Смотря, что прикажу!
Раскидываю, словно тот же радар, своё новое чувство.
А проще говоря – ищу следы мыслительной деятельности человека. Так. Вот тут. Э-э, нет! Тут говорят по-немецки. А вот там – по-русски. О! Нашёл. Вернее – нашли. Проснулся спавший до этого внутри моего мозга напарник, и решил подключиться.
Видим, что мозги, в которые влезли, принадлежат американцам. И вычислить это легко, потому что думают они о вполне привычных понятиях и вещах: вкусной жратве, пиве, шоу и боям без правил по ящику, и доступных «классных» девках. Проще говоря – представительницах древнейшей профессии. И как бы они их - !.. А потом ещё и вот так!..
Ну, это-то я понять могу: вахта на Станции «Эндрюс» составляет шесть месяцев, из которых у этой смены прошло четыре, а женщин на станции нет. И это правильно: давным-давно умные люди вычислили, что нельзя сюда, в Антарктику, брать женщин. Иначе неизбежны скандалы, конфликты, и даже драки. Так что за право отдыхать от женского общества, когда никто тебя не пилит, не нудит, и не обижается неизвестно на что, и не требует денег, устраивая тебе безобразные сцены, приходится расплачиваться. Половым воздержанием. Впрочем, как я вижу, пластиковые, или надувные резиновые куклы для «снятия напряжения» есть больше чем у половины команды!
Командую моему пилоту, куда повернуть, и какого курса придерживаться. Сам пока внимательно и не без интереса изучаю мозги и приоритеты членов коллектива, в который мне предстоит вскоре влиться. Или остаться невидимым, если посчитаю это состояние более безопасным. Да и мысль жить невидимкой, если честно, мне уже сейчас нравится больше. Мне не нужно давать себя, уже вполне сносно владеющего навыками управления людьми, находясь вблизи – увидеть.
И уже вижу я, что смог бы управлять ими всеми аж с двухсот миль, на которые мы (Неплохая штурманская работа Хосе!) приблизились. Но всё равно, хоть это уже и сравнимо по мощности с возможностями моего врага, но – мало.
Чертовски мало.
 
Двести миль мы преодолели на нашем неспешном воздушном кораблике за час с небольшим. Но подлетать так, чтобы нас было видно или слышно – смысла не вижу. Иначе, вот именно, останутся следы. Нет, не следы в памяти персонала Станции, а на поверхности снегов! Поэтому за десять километров до Станции приказываю я Хосе садиться. Прямо на брюхо.
Он, конечно, против. Не хочет губить свою кормилицу, свою любимую машину!
И мне приходится снова полностью подчинить его волю – своей. Выбираем трещину пошире, и садимся параллельно ей.
Вот это загромыхало! А какие скачки и рывки! Словно под нами – лихой, или просто взбесившийся, скакун! Я чуть язык себе не прикусил.
Но мы, к счастью, не скапотировали.
Но даже на брюхе мы пропахали метров двести: такую борозду – будь здоров! И если это – не «следы», выдающие меня, то я – китаец. (Хотя кто, даже со спутника, будет сюда пристально смотреть?! Вот именно – на …рен это никому не надо!)
А ещё я – беспринципный гад. И сволочь. Ну, или это мой напарник – сволочь. Причём матёрая. Именно он убедил меня, что для Хосе так будет лучше.
Поэтому после посадки, отстегнув ремни, приказываю я Хосе помочь мне. Наваливаемся с ним на хвост нашей маленькой Сессны, благо, по жёсткому мелкозернистому насту она катится своим гладким брюхом, что твои санки, и сталкиваем её в ту самую кажущуюся бездонной трещину… А, нет: дно есть. Вот теперь, когда грохнулась туда наша машина, видно, что до него – метров сто.
Говорю я вслух (Для чего пришлось сглотнуть, и придержать воротник куртки, куда теперь, запыхавшись от усилий, дышу, чтоб не отморозить лёгкие):
- Придётся тебе, Хосе, отправиться вслед за своей машиной. Потому что ждёт она тебя.
Хосе долго себя упрашивать не заставляет: прыгает.
Как он упал, и что с ним случилось, смотреть не могу. Но его предсмертный крик ещё долго после этого звучит у меня в ушах. Напарник ехидно замечает, что выбора-то у нас особого не было. Поскольку «прикрывать» от того, чтоб его заметили, ещё и Хосе, мы точно не смогли бы. Как и приказывать Хосе то есть, то пить, то спать.
А нам приходится быть циничными и жестокими. И не оставлять после себя следов. А, главное – не замёрзнуть! И вообще – мы всегда правы! Потому что англосаксы.
И поскольку вокруг нас сейчас минус тридцать, а одежонка – не очень-то, нужно срочно «включать» подогрев. Который требует пусть не сил, но – концентрации.
Так мы и делаем. Теперь вокруг нас – тёплый «кокон», который поддерживает плюс пятнадцать, охлаждая окружающий нас, и непосредственно примыкающий к кокону воздух до минус сорока. Ну, хотя бы замёрзнуть, или подцепить простуду, нам теперь не грозит.
Топать по хрустящему и скрипящему насту, в который проваливаюсь по щиколотку – удовольствие не из приятных. И мне даже становится жарко. Отвожу часть тепла наружу: за пределы кокона. Солнце вновь садится, (День здесь сейчас длится часов пять, не больше!) чтоб погрузить эту часть материка в долгую ночь, и сейчас светит мне прямо в спину. Ну, хоть щуриться не надо. Моя длинная тень мотается из стороны в сторону передо мной, и вскоре я ловлю себя на том, что боюсь на неё наступать… Странно.
Синдром полярника, что ли, какой?!
А, ну да. Ведь я и сейчас продолжаю «прослушивать» мысли некоторых бодрствующих членов экспедиции, живущих там, на Станции. А у них он, этот непредсказуемый и принимающий самые разные формы, синдром, вполне мог успеть развиться. И вообще, как говорят психологи, одиночество, пустынные земли вокруг, и снег вокруг очень даже способствуют. Проявлению всяких там врождённых фобий и комплексов. И маний. И за четыре месяца они проявляются даже у тех, кто прошёл там, на Большой Земле, даже самый строгий медицинский контроль. И психологические проверки.
Но мне ничего этого бояться не нужно. Нужно только не дать себе сопереживать всерьёз всем этим бедолагам. Ну а то, что они именно такие, чувствую, подобравшись уже на пару километров. Ушло, правда, на это почти полчаса – догадался лететь, только когда устал, как собака. Но ногами всё равно шевелить продолжаю: подцепить здесь обморожение – как раз плюнуть! Снегу ведь не объяснишь, что меня нельзя морозить!
Зато можно просто подняться над его поверхностью. И не контактировать с ней.
Но вот я и перед огромным казённого вида зданием. В форме простой коробки из-под обуви. Стоящей на высоченных опорах. А вернее – вся Станция – скопление именно таких коробок. Даже не соединённых крытыми или изолированными