- Стоп, блять! Мы что, реально...
- Да, реально, - Катя уже складывала свои вещи. - Я ухожу.
Гастон дико рассмеялся:
- Ну и иди нахуй! Мы и без тебя...
- Без меня вы сдохните через месяц, - она повернулась к двери. - Позвони, если передумаешь.
Когда дверь захлопнулась, Лёха развернулся к Гастону:
- Доволен, уёбок?
- О, теперь я виноват? - Гастон ядовито усмехнулся.
- Да, блять, ты! Ты её довёл! Ты всех нас...
Удар пришёл неожиданно. Гастон вмазал Лёхе в челюсть так, что тот отлетел к стене.
- Повтори, - прошипел Гастон, сжимая кулаки.
Лёха вытер кровь с губ, глаза горели:
- Ты - гниль. Без неё мы сдохнем!
Мирон встал между ними:
- Пацаны, блять...
Но Гастон уже хлопнул дверью, оставляя за собой гробовую тишину.
Утром пришло сообщение о «Ржавом Фесте».
Мирон переводил взгляд с телефона н Лёху:
- Ну что... играем?
Лёха сжимает гитару, глядя на пустое место, где обычно сидела Катя:
- Играем. Без них.
Глава 3
Фургон подскакивал на ямах. Лёха прикрывал глаза, чувствуя, как отголоски вчерашнего удара пульсируют в челюсти.
- Ты вообще спал? - Мирон протирая бас-гитару.
- Нет.
- И что, правда будем без них?
Лёха резко открыл глаза:
- А у нас есть выбор?
Мирон промолчал. Выбора не было.
«Ржавый Фест» оказался сборищем таких же - полупьяных, полубезумных, с гитарами. Сцена напоминала перевёрнутый ящик из-под овощей, но народу было много.
- Ну что, ублюдки, готовы? - Лёха вцепился в микрофон, даже не дожидаясь ответа.
Они игали жестко, грязно, срывая голос. Но чего-то не хватало. Без барабанов Гастона музыка теряла глубину, а без синтезатора Кати - нерв.
- Блядь! - Лёха сорвал песню на середине, швырнув гитару. - Это дерьмо!
Толпа зашумела:
- Давай сука, заканчивай!
Мирон снял гитару:
- Всё, Лёх, мы провалились.
Но тут...
- Эй, музыканты блять, вам явно не хватает барабанщика.
Голос. Женский. Лёха обернулся. У сцены стояла девушка в кожаном жилете, с палочками в руках.
- Кто...
- Ара. Играю лучше чем ваш бывший.
Мирон ухмыльнулся:
- А синтезатор у тебя тоже в кармане?
Ара хмыкнула и кивнула за спину. Из толпы выша Катя.
Лёха онемел.
- Я передумала, - Катя перекинула синие волосы через плечо. - Но если я вернусь, то только на своих условиях.
- Каких?
- Никакого Гастона. Никакого пьяного угара. Только музыка.
Толпа загудела. Кто-то крикнул:
- Даёшь жесть!
Лёха медленно поднял гитару. Ара запрыгнула на сцену, а Катя подключила синтезатор.
Где-то в толпе Гастон сжимал бутылку, глядя на сцену.
- Предатели... - прошипел он и развернулся, растворяясь в темноте.
Концерт удался. Поле шоу их окружили. Кто-то тыкал в их фонариком телефона, кто-то сувал в руки банки пива. А какой-то лысый тип в рваной косухе хрипел в лицо Лёхе:
- Вы... вы блять огонь! Где вас можно еще услышать?
Ара, бросила коротко:
- У меня есть подвал. Не сквот, но сухо и можно репетить.
- И зачем ты нам такая? - Мирон прищурился.
- Потому что вы никто без меня, - усмехнулась она.
Лёха фыркнул, но кивну.
Подвал Ары оказался крошечным, но в нем не пахло плесенью.
Первая же репетиция показалась - с Арой музыка стала тяжелее. Она не играла, как Гастон - она рубила, будто топором.
Гастон не исчез.
Он стоял у входа в подвал, когда они выходили после ночной репетиции. В руках - бутылка. В глазах - мутная злоба.
- Ну что, падаль, нашли замену? - он шагнул вперед.
Лёха почувствовал, как Катя напряглась за его спиной.
- Гастон, иди отсюда, - тихо сказал Мирон.
- А то что, Вы меня вышвырнули! Это моя группа!
- Ты её похоронил! - Катя вышла вперёд. - Сам!
Гастон замер. Потом резко замахнулся бутылкой - но Ара была быстрее. Она всадила ему кулак в солнечное сплетение. Гастон рухнул на колени, задыхаясь.
- Всё, - Ара наклонилась к его уху. - Ты здесь линий.
Он поднял на них взгляд - и впервые Лёха увидел не злость. Пустоту. Гастон ушёл, шатаясь.
- Он ещё вернётся, - прошептала Катя.
- Пусть попробует. - ответила Ара.
Через неделю. Девушки пропали в один день.
Без объяснений. Без прощальных слов. Просто перестали приходить на репетиции, а их телефоны больше не отвечали.
Лёха неделю стучался в квартиру Кати, пока новый жилец не открыл дверь и не сказал, что прежние жильцы съехали. В подвале Яры остались только следы от аппаратуры на пыльном полу да забытая гитарная струна, свернувшаяся как змея.
Гастон, обычно такой язвительный, молчал.
- Может, уехали? — предположил Мирон.
- Может, — Лёха потупил взгляд.
Они знали правду. Девушки не просто ушли — они *сбежали*. От музыки, которая больше не была их музыкой. От группы, которая теперь дышала ненавистью вместо страсти.
На стене подвала, под слоем новых афиш, всё ещё просвечивал старый постер с их четвером. Лёха однажды сорвал его и бросил в печь.
Три дня молчания. Три дня пустого подвала, где на стене всё ещё висел их первый афишный постер, теперь порванный пополам.
Когда Гастон вернулся, он принёс с собой ящик пива и новую песню. Без слов поставил бутылки на стол и достал палочки.
- Это дерьмо, - пробормотал Лёха, но взял свою гитару.
Мирон вздохнул и занял место с гитарой.
Они играли. Не так, как раньше - жёстче, грубее, с каким-то новым, ядовитым привкусом. Музыка больше не летела вверх - она била в пол, как молот.
После третьего повтора Гастон разбил бутылку об стену.
- Всё. Теперь мы играем по-моему.
Лёха хотел возразить, но... это работало. Эта новая, тёмная энергия между ними - она давала то, чего не хватало раньше.
Концерт в "Погребке" стал их самым жёстким выступлением. Без девушек, без компромиссов - только три озлобленных мужика и музыка, которая рвала шаблоны.
Когда последний аккорд стих, Гастон подошёл к микрофону:
- Мы - "Триггер". И мы только начинаем.
Лёха впервые за месяц ухмыльнулся. Может, так и должно было быть. Не "почти", не "кое-как" - а через боль, через разрыв, через кровь на клавишах.