Поэтика романа сложна и нетрадиционна для русской литературы. Обыгрывая в своем эпиграфе пушкинский текст, Булгаков недаром выбирает «буранный эпизод»: мотив вьюги как леденящего души и выдувающего из человека человечность веяния эпохи, суть которой – в глобальных социальных потрясениях, становится одним из сюжетоорганизующих мотивов в романе, по контрасту оттеняя семантику центральных образов и идею романа: жить по-человечески вопреки всему, а если жить так дальше невозможно, то умирать тоже по-человечески. Кромешная тьма, стужа и снежная круговерть олицетворяют в тексте самого романа, как и в поэме А.Блока «Двенадцать», хаос, душевное одиночество, ощущение ненужности и трагические предчувствия. Однако, как мы помним, священник с пушкинским именем, причастный высшим и вечным истинам, уже сказал свое слово: «Уныния допускать нельзя. <…> Большой грех – уныние».
В финальных сценах романа вновь открыто звучит авторский голос. Подобно Льву Толстому, раскрывшему перед раненым Андреем Болконским, созерцающим вечное небо, суетность желаний славы и карьеры, Михаил Булгаков, обращая внимание читателя к тому же вечному небу, вновь предлагает свой ключ, утверждает ошибочность индивидуалистических устремлений, предпочтенных людьми, разобщившимися в годы хаоса, утверждает вечность гуманистических идеалов согласия, созидания, добра, стоицизма: «Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира, издали казалось, что поперечная перекладина исчезла – слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Всё пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который не знал бы этого. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?» (с. 256).
Именно этот смысл «Белой гвардии» не привязывает роман к конкретно-исторической эпохе, а выводит его из своего времени во все будущие времена, делая актуальным в любую эпоху ломки ценностей… Заявленная в нём автором философия нравственности выразится и в последующих произведениях Булгакова, вплоть до «закатного» романа – «Мастер и Маргарита».
Новая действительность дала Булгакову материал для размышлений о современном ему положении художника и удивительных метаморфозах, происходящих с ним. Он не цитировал пушкинских текстов и не пользовался реминисценциями, но пушкинский мотив «несчастия быть стихотворцем»** проходит и через его романы. В этом легко убедиться, вспомнив романные судьбы Мастера, Мольера, Максудова… Но об этом – в другой раз…
* В дальнейшем текст романа М. Булгакова «Белая гвардия» будет цитироваться по данному изданию с указанием в скобках страницы.
** В «Египетских ночах» Пушкина читаем о Чарском: «Жизнь его могла быть очень приятна; но он имел несчастие писать и печатать стихи. В журналах его звали поэтом, а в лакейских сочинителем. <...> Эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое для стихотворца есть его звание и прозвище, которым он заклеймён и которое никогда от него не отпадает. Публика смотрит на него как на свою собственность; по её мнению, он рождён для её пользы и удовольствия» (8, с. 220).
G. Zlenko
Цитированная литература:
1. Блок А. О назначении поэта // Блок А. И невозможное возможно... – М.: Молодая гвардия, 1980.
2. Белинский В. Г. ПСС, Т.7. – М., 1955.
3. Соколов Б. Булгаковская энциклопедия. – М.: ЛОКИД-МИФ, 1996.
4. Булгаков М. Записки на манжетах //Булгаков М. Багровый остров. Ранняя сатиричекая проза. – М, 1990.
5. Булгаков М. Театральный роман. – Романы. Пьесы. – М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 2000
6. Булгаков М. Избранная проза. – М.: Сов. Россия, 1983
7. Соколов Б. Михаил Булгаков (100 лет со дня рождения). – М.: Знание, 1991, серия «Литература», № 7
Пушкин А. Сочинения в 3-х томах. – Т.1. – М.: Худож. литература, 1985.