[justify] "Не читала ничего лучшего, чем проза Паустовского. Моя панацея от хандры, депрессии. В любое время снять с полки и погрузиться", – написала однажды одна читательница. «Начинаешь читать и окунаешься в почти осязаемые чувства душевные и физические. Это волшебно и всегда немного грустно, но так неотвратимо влекуще...», – вторит ей другая.
Они правы. Лирическая проза Константина Георгиевича Паустовского, его рассказы и повести, – это поистине кладезь светлых и добрых чувств, духовного богатства, глубокой и искренней любви к своей земле, к её природе, к родному языку; веры в человека-труженика и творца; это талантливые зарисовки жизни природы и человека, покоряющие каким-то таинственным волшебством плетения словесной ткани и выстраивания сюжета, переливающегося в лирические раздумья… Лаконичный, но богатый, выразительный, чистый литературный русский язык. Сейчас так уже не пишут – читатели и писатели нынче говорят на смеси сленгов, не чураются «нецензурщины» в выражениях, стремятся к развлекательности или насыщенности произведения «ужасами», воспринимают в качестве основы динамичный сюжет, увлекаются жанрами криминального романа, триллера и фэнтези… Но лирическая проза Паустовского не может устареть. Паустовский уникален и неповторим, даже если бы кто-то попытался вторить ему.
Да, панацея от депрессии… Проза Паустовского очищает человеческую душу и придаёт сил. Для него на благородстве души, на чистоте помыслов, на стоицизме, на силе духа и на упорном созидании, на человечности и на духовном богатстве стоит мир; это – основа основ и норма. От страниц его прозы веет уверенностью в том, что человеку всё по плечу, что его сущность и долг – в творчестве для людей (независимо от профессии).
Паустовский прожил трудную жизнь. На его долю пришлись две мировых войны и одна гражданская, разруха 20-х годов, тяжелейшие 30-е годы, подтачивающая силы болезнь (астма), слабое зрение, разлуки с родными, потери. В первую мировую фактически в один день погибли на фронтах два его родных брата. Он работал в санитарных поездах, как Александр Вертинский. Он беспокоился о матери, оторванной от него линией фронта, оставшейся без помощи, с его больной сестрой. У него ослепла сестра. Не перечесть забот и тягот, легших на его плечи. И тем не менее, это его голос звучит в «Корзине с еловыми шишками», сливаясь с голосом его персонажа – композитора Эдварда Грига: «Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна. Я старик, но я отдал молодёжи жизнь, работу, талант. Отдал всё без возврата. Поэтому я, может быть, даже счастливее тебя, Дагни»…
А какие пейзажи можно найти в его книгах… Этот писатель может услышать и передать в слове и образе, в фонетическом звучании точно найденного слова или фразы шорох летящего с ветки осеннего листа, говорливый плеск ручья, шум лесов, перекличку птиц… Музыку… Живописность и музыкальность образа – отличительное свойство прозаика Паустовского.
В тяжёлые дни испытаний, сомнений и тревог лирическая проза Паустовского – как глоток чистой воды, как родниковая струя, питающая глубины нашей души…
Давайте просто вспомним хотя бы о некоторых страницах этой его прозы.
«…Ботнический залив был скован льдом. Высокие сосны трещали от стужи. Непрестанный ветер сдувал со льда сухой снег. Залив угрюмо блестел по ночам, как черное стекло, и отражал звезды»... Это – «Северная повесть» Паустовского.
Вот картина событий, развернувшихся на Аландских островах, в городке Мариегамне, где стоял Камчатский полк, в котором служил один из центральных героев повести, Павел Бестужев.
«Время было неясное и неспокойное. Кончался январь 1826 года. Недавно пришли известия из Петербурга о декабрьском восстании и сражении на Сенатской площади.
<…> Дверь открылась. Вошел засыпанный снегом Киселев. Он сбросил мокрый плащ на стул и обвел офицеров веселым и хитрым взглядом. Взгляд этот как бы говорил: «Вот вы увидите сейчас, какой сюрприз я вам приготовил!» <…>
– Господа офицеры! – Киселев театрально поднял руку. – Малое время тому назад при обходе караульных постов около маяка Эрасгрунд мною и капитаном Мерком был задержан мятежник, бежавший из Петербурга и пробиравшийся по льду Ботнического залива в Швецию.
Наступила такая тишина, что было слышно, как поскрипывают под чьей-то ногой навощенные половицы.
– Судя по мундиру, он офицер лейб-гренадерского полка. С ним задержан второй мятежник – матрос взбунтовавшегося против императора гвардейского экипажа. – Киселев обвел глазами офицеров. Ему хотелось проверить впечатление, какое должны были произвести его слова.
Офицеры хмуро молчали.
– Имя свое этот цареубийца назвать отказался. Поскольку среди вас могут найтись люди, знающие его по прежней службе или по старому знакомству, то я полагаю необходимым предъявить вам бунтовщика для опознания.
Киселев постучал саблей о пол. Дверь отворилась, и солдаты ввели в комнату молодого офицера с обнаженной головой. На лбу его синел кровоподтек. Он провел рукой по слипшимся, спутанным волосам и внимательно посмотрел на офицеров. Взгляд этот, печальный и спокойный взгляд человека, готового к смерти, запомнился многим на долгие годы. Офицер остановился около стола и положил на него худую маленькую руку.
– Еще раз требую, – властно сказал Киселев, – чтобы вы назвали себя. Кто вы такой и как ваше имя?
– Я могу повторить лишь то, что сказал однажды, – ответил офицер. – Я сын моего несчастного отечества и за счастье его отдам свою кровь без остатка.
Он покачнулся и судорожно впился в стол пальцами. Худая его рука сорвалась со стола. Бестужев бросился к арестованному и пододвинул ему стул.
Офицер сел, оперся локтем и опустил на ладонь голову. Видно было, что он изнурен до беспамятства. Плащ его распахнулся, и офицеры увидели правую руку в заскорузлых, засохших бинтах. Краюха черного хлеба упала из-под плаща и покатилась по полу. Лобов поспешно поднял ее и положил на стол около арестованного.
Киселев снова взглянул на своих офицеров и насупился. Он увидел побледневшие, сосредоточенные лица, увидел глаза, полные тревоги и сострадания, и решил скорее закончить неудавшийся спектакль.
– Он ранен, – громко сказал Лобов. – Какое бессердечие!
– Кто из вас, господа офицеры, может признать этого мятежника? – спросил Киселев, как бы не расслышав слов Лобова.
Офицеры не отвечали.
– У господ офицеров, – промолвил язвительно Мерк, – от злоупотребления вином сильно повредилась память.
– Он ранен! – крикнул Лобов. – Вы разве не видите?
Бестужев сделал шаг вперед и, глядя в побелевшие от ярости глаза Киселева, спокойно сказал:
– Есть простые законы, отделяющие нас от скотов. Один из этих законов – человечность в отношении к пленным. Этот офицер ранен и голоден. У него обморожены пальцы. Какое право вы имеете устраивать перед нами подлейший фарс и совершать надругательство над человеком? Напрасно вы ищете нашего сочувствия – его не будет.
Офицеры придвинулись ближе к Бестужеву и молчали. Спина у арестованного затряслась, он упал головою на стол. Анна бросилась к нему, обняла его за плечи и начала торопливо успокаивать, перемешивая русские и шведские слова – Это кто? – спросил Киселев и оттолкнул ее от арестованного. – Тотчас убрать эту девку!
– Идите, прошу вас, – тихо сказал арестованный Анне. – Из-за меня вы подвергаетесь оскорблениям.
Анна медленно поднялась и вышла. Лицо ее горело тяжелым румянцем.
Бестужев подошел к Киселеву и наотмашь ударил его по лицу.
Киселев выхватил саблю. Офицеры бросились к нему и схватили за руки…».
Честь, достоинство, человечность, сострадание, любовь и верность… Эти и другие столь же значимые категории руководят центральными персонажами повести Паустовского. Независимо от времён, в которые выпало жить человеку, эти свойства и характеристики представляются им (и автору повести) морально-этической нормой. Ценой свободы и самой жизни герои Паустовского борются за них… Как сложились судьбы декабриста Щедрина, прапорщика Павла Бестужева и его любимой – Анны Якобсен, солдата Тихонова и их потомков, рассказывают две части «Северной повести». События второй части разворачиваются уже в эпоху революции 1917 года и гражданской войны, а затем – 30-х годов ХХ века. Судьба и ленинградские белые ночи сводят вместе морского штурмана Александра Щедрина, художника Алексея Тихонова и приехавшую из Стокгольма в гости к родственникам Марию Якобсен. Как удивительно распорядилась судьба, как сплелись нити прошлого и настоящего, автор показывает на фоне широкой панорамы событий новой эпохи. В финале повести вновь звучит тема памяти о былом, и вновь жизнеутверждающе вплетается в общую мелодию повести тема любви…
«Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительна и прекрасна…». Это – «Корзина с еловыми шишками»… Подлинная лирическая проза о формирующем душу человека воздействии искусства, о власти музыки, театра, слова; о красоте души творца духовных ценностей, о духовном богатстве таланта, отданного во благо людей; о красоте и величии жизни, в которой есть такие люди – люди, умеющие видеть и ценить красоту природы и облагораживать людские души творениями своего таланта и мастерства… Удивительное искусство писателя, сумевшего словами передать Музыку…
«Я видел жизнь…» Да, он видел и пережил тяжёлые времена: Первую и Вторую мировые войны, гражданскую войну, голод, холод, репрессии; но в то же время он наблюдал великие взлёты человеческой души, трудовой энтузиазм, творческие подвиги. И сам был причастен к проявлениям активного героического и творчески-созидательного начала в жизни. Оно никуда не исчезает, это начало, как бы ни пряталась душа современного человека за скептицизмом, иронией и искушённостью «видавшего виды» пессимиста и циника… И проза Паустовского – опора человеческого духа, источник духовных сил, врачующий душу родник чистоты, красоты, душевной щедрости.
Вот «Снег»… Почему так называется этот рассказ?
Снег – символ белизны, чистоты. Да, такой смысловой оттенок этого понятия есть в рассказе. Чуткая душа, движимая самыми чистыми и благородными помыслами, побуждает молодую женщину к сочувствию незнакомому человеку, приезжему лейтенанту-фронтовику, и позволяет смягчить его боль от потери старого отца, в доме которого проживает
