– Но с народонаселением у нас действительно плохо, а дальше ещё хуже, видать, будет, – возразил Колян. – Запустеет страна-то…
– И это ты говоришь, который сам детей завести не решается? – усмехнулся Петрович. – Да и нет нужды плодиться и размножаться, как кролики. Мы уже с тобой беседовали как-то, что в природе по-другому нельзя, чтобы род не погиб, но в разумной человеческой жизни качество над количеством всё более преобладать должно.
– Это как? – удивился Колян. – Переведи.
– Не помнишь, что ли? Я тебе битый час об этом толковал, – с досадой поморщился Петрович. – Раньше человечество количеством выживало, а каждый отдельный человек был не так важен, – ну, почти, как у животных. Однако с общим развитием цивилизации значение каждого человека всё увеличивается и увеличивается, о чём ещё великий философ Кант писал. Стало быть, задача разумного правительства жизнь устроить таким образом, чтобы каждый человек мог в полной мере свои положительные и нужные для общества качества реализовать, – а жизнь человека надо при этом всесторонне оберегать, и, конечно, не губить её ни за что, ни про что. Тогда и недостатка в людях не будет, и страна начнёт процветать; есть на свете малые страны, где народу всего ничего, а живут припеваючи, однако есть и большие страны, где народу тьма, а жизнь – хуже некуда; так разве от количества народа она зависит?
В былые времена, говорю, без большого количества народа было не прожить, а ныне на это рассчитывать смешно и глупо – так, в самом деле, легко в первобытное состояние вернуться. Как сказал один умный человек: «Движение вверх – это всегда долго и трудно. А вот оскотинить и озвереть – это очень просто, легко и быстро».
– Ну, Петрович, тебе бы лекции читать! – засмеялся Колян.
– Ты каждый раз это говоришь, и я тебе снова отвечу: мог бы и читать, мы тоже не лыком шиты, – улыбнулся Петрович. – А если вернуться к тому, с чего начали, скажу: коли мы возвращаемся к традиционным ценностям, то до людоедства от них всего один шаг. Я читал, что ещё недавно на островах в Тихом океане мужчины выбирали себе жену потелеснее и поупитаннее, чтобы съесть её в случае голода. Эдак и мы к этому придём, тем более, что при непрерывном размножении продуктов на всех может не хватить. Твой-то супруге опасаться нечего: при её стройном телосложении на жаркое она не годится, – разве на холодец? Но женщинам телесным и упитанным надо будет держать ухо востро, а то их вмиг съедят.
– Ой, Петрович, насмешил! – сказал Колян, продолжая хохотать. – Выпьем?..
– Весёлый у нас разговор, я же предупреждал, – ответил Петрович. – А выпить я всегда готов…
***
– Ничего… Как пел доктор Айболит в фильме Быкова: «Это даже хорошо, что теперь нам плохо», – сказал Петрович, отхлебнув из фляги и передав её Коляну. – Ты об экзистенциализме слыхал?
– Чего? – поперхнулся Колян.
– Не в то горло попало? – Петрович похлопал его по спине. – Об экзистенциализме, говорю, слыхал?
– Это эпидемия такая? – спросил Колян.
– Сам ты эпидемия! Направление такое в философии, – пояснил Петрович.
– Я философией не интересуюсь: сплошное занудство, – сморщился Колян.
– А зря! В ней умные вещи встречаются, – сказал Петрович. – Признаюсь тебе, я всерьёз экзистенциализмом увлёкся. Сложная штука, с налёту не одолеешь, зато большое умственное удовольствие получаешь и для души успокоение. Эти самые экзистенциалисты утверждают, что для осознания своей сущности, которую они «экзистенцией» и называют, человек должен оказаться между жизнью и смертью, – вот тогда он и поймёт, что он собой представляет и кем является в этом мире. По-ихнему, это состояние «пограничной ситуации», а в ней главные чувства, что человека обуревают, это тревога и страх. Они куда как сильнее, чем в других ситуациях, и они-то и помогают человеку разглядеть мир до последней чёрточки. Эти страх и тревога сжигают, как огонь, всё что сверху к экзистенции прилипло – всё, стало быть, несущественное и наносное. Вот тут-то ты и начинаешь понимать, что многое из того, чем тебя напичкали, чушь и враньё; теперь тебя водить на верёвочке не получится…
Да… – протянул Петрович. – Помнишь, как поётся: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и ни герой. Добьёмся мы освобождения своею собственной рукой», – он вдруг громко запел:
Довольно кровь сосать, вампиры
Тюрьмой, налогом, нищетой!
Для вас – вся власть, все блага мира,
А наше право – звук пустой.
Когда ж тираны нас заставят
В бою геройски пасть за них,
Убийцы! В вас тогда направим
Мы жерла пушек боевых.
– Тише, Петрович! Очумел? – зашикал на него Колян. – Вдруг кто услышит?..
– А пусть слышат! – Петрович махнул рукой. – «Интернационал» петь не запретили покамест, даже в школьных книжках текст ещё есть… Так вот я и говорю: это даже хорошо, что теперь нам плохо – из-за этой плохости осознаем мы себя, и тогда непременно что-нибудь хорошее получится, а уж перемены-то в любом случае будут… Ну, допьём? – он потряс флягой. – По глотку всего и осталось… Будь здоров, Колян!..
