потом махнула рукой: чего уж там, взрослые!
- Он и жениться-то не собирался. Парень был видный, девки сами на шею вешались. И какие девки! А ваша мать за ним как приклеенная бегала. Ну и поймала момент – он и её осчастливил своим вниманием. А она бац – и забеременела. Он бы, может, и рад выкрутиться, а как? Аборты были под запретом. Уголовное дело. Не жениться – тоже чревато. Было такое понятие – моральный облик. За явную аморалку и из института могли турнуть. Всю дальнейшую жизнь перечеркнуть. А что может быть более явным, чем отказ от ребёнка? В маленьком-то городке? Да ещё ваша мать рыдает и покончить с собой грозит. Вот он, не то чтобы с охотой, но и не особо сопротивляясь, и женился. А через год – влюбился. Так, что голову потерял. И хотел, естественно, тут – освободиться, и уже там – строить счастливую жизнь. С любимой женщиной. Но на то и семья. Сообща надавили, переломали. Любимая – растворилась в тумане, само собой. Кто ж согласится терпеть на обочине лет 18-20, пока любимый детей-то вырастит! Ей ведь, поди, и своих хотелось. Нормальной семьи. Через полгода замуж выскочила. Он переживал страшно. Чуть пить не начал. И всю жизнь для него семья была – как тюрьма. В которую сам себя загнал. К вам привязался, конечно. Ради вас и терпел. А сколько раз удрать тянуло! Он, конечно, не очень хорошим мужем был. Ну, не любил он её. Она его – да, любила. А он – мечтал, чтобы она кого другого встретила, и – сама ушла. А она никого не замечала, кроме него. Мечтал, чтобы обиделась, разочаровалась в нём. И – ушла. А она – всё прощала. А сам он уйти не мог. Чувства вины боялся. Уже и времена были помягче, и специалист он был нарасхват, никто б его не гнобил в случае развода. Но считал, что должен поставить вас на ноги – и лишь потом свободен.
Они слушали тётку – и вспоминали, как их задело, что отец затеял свой побег наутро после получения ими дипломов – и фактически смазал им праздник. А он, получается, ждал этого дня с куда большим нетерпением, чем они. Потому что для них этот день значил всего лишь конец поднадоевшей учебе, а для него – освобождение из тюрьмы. 25 лет. За убийство дают меньше.
И теперь всё виделось в другом свете. Его загулы с дружками. Его романы – почти напоказ. Его вечные пропадания на работе. Отпуска в походах и рыбалках – лишь бы от дома подальше. Он много зарабатывал. Никогда не был скрягой. Всегда было чем от души накормить гостей, и красивая одежда, и немецкие игрушки, и лучшие коньки-велики, и кружки-репетиторы, и всё, что можно купить за деньги. Не хватало – его самого. Он честно отбывал свою повинность. Любил ли он их? Старался – безусловно. В какой-то степени они были его тюремщиками. А тюремщиков сложно любить. Даже если они ни в чем не виноваты.
Немудрено, что он с таким остервенением разорвал отношения. Дождавшись символического признака их взросления.
Счастлив тот, кто любит. Он хотя бы знает, ради чего терпит. А терпеть чужую любовь – тяготясь ею – и вечно испытывать вину – и тянуть всё это от нежелания стать ещё более виноватым…
25 лет он жил не своей жизнью. Теряя безвозвратно свою собственную. Лишь потому, что их мать полюбила его. А у него не хватило духу противиться.
А ещё говорят, что быть любимым – сладко.
