(*)
– Ты спятил, солёные воды опьянили тебя, – у Аланы дрожат и голос, и мысли. Нет, чего-то подобного её морская часть, та, что идёт от древнего Океана, да жаждет действия, может и рада услышанному. Но часть эта малая, робкая, ещё не взращённая. А Бардо со своими словами здесь, уже рядом, и страшно, страшно…
– Мы им не нужны, – Бардо говорит тихо, но убёжденно, точно уже не в первый раз он проговаривает эти слова. Кто знает – может, он готовился к беседе? Может быть, репетировал её в мыслях, пропуская аргументы «за» и «против», прежде, чем заявиться к сестре? – И Эва, и Сигер – уж прости за прямоту, мерзавцы. Они стоят друг друга, и оба не посчитаются с нами.
Алана не хочет этого слышать. Нет, по поводу Сигера она ещё согласна, но ведь Эва-то к ней хорошо относится!
Бардо чует это, видит её сомнения, догадывается о поводе, вскакивает:
– Эва тебя терпит! Она манипулирует тобой, твоим образом, твоей ролью, чтобы давить на Сигера. Сигер посадил бедняжку под замок! Сигер обижает младшую сестрицу! А Эва вступается. Эва далеко, и возвращается, лишь бы злой-злой Сигер не тронул её сестрёнку лишний раз!
Слова Бардо гремят громче, чем следует. А может быть, Алане кажется, что он кричит? Его слова страшные, громкие, и, что хуже – в них есть смысл.
– Она твоё общество не выносит, – продолжает Бардо, – а ты к ней бегаешь, мол, Эва то, Эва это… а знаешь, когда она начала тобой манипулировать? Да почти сразу! Сразу, слышишь? Прикидывалась хорошей, защитница, жертва своего брата, но почти святая в глазах народа – сестру оберегает!
Бардо никогда так зло не говорил, но, видимо, слова эти давно рвались из его сердца, и сейчас он не мог их сдержать. Знал, что должен бы, но не мог.
– Эва – дрянь! – подводит итог Бардо, и голос его становится тише, – дрянь не лучше Сигера. Он убил нашего Отца, нашего Царя, а она выдала наши сокровищницы сухопутным, чтобы покачнуть обстановку…каково, а?
– Не доказано, – шепчет Алана, но что-то внутри её головы складывается совсем иначе. Нет, дело не в сокровищнице, нет. Вспоминается, как пару раз Эва, хоть и владела собою, а всё же прорвалось и у неё раздражение, когда Алана вдруг подходила к ней на пирах. В лице менялась…
Гнала от себя Алана все эти мысли прежде, по юности и наивности, да Эву любя почему-то более других, верила, что чудится…но ведь не чудилось!
– С пустого места такие слухи не пойдут, – авторитетно замечает Бардо, – ты не такая как я. Я – всегда презренный полукровка, среди вас, чистокровных, конечно, всегда был одиночкой. Эва ко мне хорошо относилась, но это так, для отвода глаз. Думаешь, я её не раскусил? Да её от моего общества воротит как и Сигера. Но тот честно показывает, а эта в лицо улыбается… всё для народа! Для обмана. И это ты ещё не знаешь, что они на пару прежде делали, сколько братьев и сестёр от трона отдалили!
– Нет…– Алана качает головой, Алана не хочет этого слышать. Может быть кое-что Алана и сама понимает, да только одно дело понимать, а другое всё-таки слышать.
– Чего «нет»? – интересуется Бардо, – не такая, думаешь? Да она с самого детства, как и Сигер, трон хотела! Только Сигер открытый, а эта… ай!
Бардо отмахивается, ему и говорить противно, да и толку-то? Алана хоть и головою качает, а всё же не слепа и глуха совсем! Просто удобно ей было жить в ракушке, где единственная надежда-жемчужинка – это Эва. А так…и сама ведь чуяла, море не обманешь!
– Одного не могу понять, – продолжает Бардо, расхаживая по комнате Аланы хозяином. Алана краем сознания подмечает, что он здесь, у неё, впервые, а держится уверенно! Ей это не нравится. Шепчет море что-то об обнаглевших полукровках, но в сердце томится куда более жуткое, отвлекающее. – Не могу понять, почему Эва вернулась? Сидела бы у себя… не знаешь?
– Что? – Алана вздрагивает, когда Бардо так резко обращается к ней. Мысли – тягучие, словно слоем ила покрытые, тянутся, скользят змеями. И тут вопрос!
– Она не говорила тебе почему вернулась? Её ведь ждёт суд. Сигер её в клочья порвёт! – Бардо нервничает, и от этого Алане почему-то особенно приятно. Пусть понервничает, всевидящий нашёлся! А походи-ка, подумай!
– Не знаю, – отвечает Алана с вызовом, – может быть, хочет имя своё от гнусных слухов очистить!
Бардо останавливается, смотрит на Алану с какой-то печалью, словно она совсем безнадёжная и вызывает у него бесконечное разочарование.
– Эва не глупа, – отвечает он, – она не подставится ради честного имени.
– Тогда сам думай! У тебя хорошо получается! – Алана злится и с трудом удерживается от детского желания показать ему язык.
– Я и подумал. Подумал и пришёл. Нам с тобой надо выбираться, мы в одном водовороте. Эва или Сигер – они оба будут нас использовать, пока мы нужны. Держать при себе, чтобы народ умилялся их благочестию и благоразумию. Но как только в нас пропадёт нужда, и при первой же возможности они нас оба снесут. И нам с тобой даже не важно, кто из них выиграет!
– Нет нас с тобой, – отзывается Алана, но отзывается неуверенно. Не нравятся ей эти речи. И что хуже не нравится – тянущее в груди море, которое говорит что-то схожее со словами этого полукровки.
– Есть-есть, – Бардо не обижается, он вообще не похож на себя. Вечно держащийся тени, он вдруг открыт и ясен. Даже нагловат! Но Алана не отбивается до конца. Она не зовёт стражу. Она не ударяет Бардо. Она даже не велит ему покинуть свои покои. Потому что «нас» существует. Ей нужна помощь, не такая, какую может дать группка заговорщиков, желающая свергнуть Сигера, а что-то более сильное. И у Бардо явно есть свои намётки.
– Ты спятил, – вяло отбивается Алана, – солёной воды обпился!
– Хоть двести раз повтори, а без меня тебе не жить, – холодно отвечает Бардо, – пора взрослеть, Алана! Никто о тебе не позаботится, кроме тебя самой. Я предлагаю тебе помощь, потому что нуждаюсь в союзнике, но если ты предпочитаешь ждать, когда эти двое сожрут друг друга, а затем тебя – пожалуйста, я не стану возражать. Место к трону будет свободнее.
Алана даже закашливается от неожиданности. К трону? Бардо? Полукровка?!
– Тебя не пустят! – возмущается она, и море клокочет в ней от ярости, поднимая весь имеющийся снобизм. – Ты же полукровка! Ты же…
– Зато ты – дочь Царя, – спокойно замечает Бардо, – чистая по воде, соли и крови.
А вот это уже совсем нехорошо. Алана цепенеет на долгую секунду, потом и сама срывается, вскакивает, не замечая, насколько ниже она своего полукровки-братца, насколько слабее – глаза её, удивительно-светлые обычно, грозно и незнакомо темнеют:
– Да ты что удумал?! – бушует маленькое жалкое море, неспособное выстоять против штормов. – Ты что…
– Не ори, – равнодушно советует Бардо, – прибегут ведь!
Его равнодушие сбивает Алану с толку, и она пристыжено и жалко умолкает. Ей нужен был миг, и она его получила, а на большее не хватило – дальше страх. Поверженная царевна пытается понять одно – всегда ли Бардо был таким или стал лишь недавно? К сожалению, она не знает, не замечала. Эва, может, знает больше…
Морской дьявол! Эва! Почему так горько в мыслях?
– Как же вы мне надоели, – вдруг говорит Бардо, – штормы и молнии, бури морские! Тьфу. Вам бы основание какое, опору. Нет! Одна войной идёт, другой готов в порывы подаваться, третья орёт, когда ей спасение предлагают. Очнёшься ты или нет? Никто за тебя не заступится. Никто! Никогда! Твоя последняя надежда – я!
О том, что она – последняя надежда ему Бардо почему-то предпочитает не напоминать.
Алана сдаётся. Садится в кресло, молчит. Без вражды, просто тяжело. Где-то в глубине её мыслей отзвуками пытаются достучаться песни – забытые песни. Песни юности – ещё недавней, ещё непройденной юности. Ну почему всё так жестоко? Она не хотела трона. Она не хотела власти. Она хотела быть пеной морской, легко пробуждённой на волнах, резвиться хотела, и, как повзрослеет, узнать ближние уголки Океана.
А тут – отца нет, Царя нет, сёстры и братья плещут в разные стороны и любимая сестра – это тот манипулятор и тот управитель, что волны гонит и свои, и чужие!
И как тут разобраться, когда душа у тебя лёгкая? И как тут искать истины и защиты?.. у кого, Океан?
– Я не хочу, – просто отвечает Алана, – я не хочу.
Бардо смотрит с сочувствием и отвращением одновременно. И как у него это получается?
– Чего не хочешь? – уточняет он тихо.
– Всего…или ничего, – она путается в ответах и словоформах. Всё слишком сложно и просто.
– А умереть хочешь? – интересуется Бардо спокойно. Спокойствие это обманное, оно идёт от земли и в нём холодно. – А ты умрёшь. Ты им обоим не нужна. И никому не нужна. Умрёт Эва – будет шторм. Умрёт Сигер – будет буря. А ты умрёшь…
– Или ты! – с бессильной злобой смеётся Алана, но смех обрывается.
– Или я…– подтверждает Бардо, – и ничего не будет. мир не остановится, море не заплачет.
– Бардо, – Алана сама вздрагивает, понимая, что вообще впервые произнесла имя своего братца, всё равно, чужое оно ей, не ложится на её слух и на язык, – я ничего не могу, я не воин.
Глаза Бардо вспыхивают. Он понимает – она думает, это уже плюс.
– Тебе и не надо воевать, – убеждает Бардо, – тебе вообще ничего не надо делать.
Она поднимает на него глаза. что же это за дивный план, в котором ничего не надо
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+