ЭЛЕГИЯ

идея!
          - Если ты никак не хочешь с ним расстаться, тогда давай я тебе сошью точно такое же!
          И пока я лепечу что-то невразумительное в ответ, ты развиваешь план действий.
          Всё!  Завтра идём на проспект Агмашенебели, это бывшая Плеханова, там, где кинотеатр "Апполо". Помнишь, я тебе рссказывала, как мы из школы всем классом сбегали с уроков в кино? Прогулять уроки у нас называлось "пойти на шатало". Вот напротив этого кинотеатра находится мой любимый магазин тканей. Я всегда там беру что-то для шитья.
          Ещё бы! Я это знаю. Всё в доме от штор до маленьких диванных подушечек и Фанечкиного персонального ложа сшито твоими золотыми руками. Мне кажется, они умеют всё: шить, вязать, стряпать, пилить, строгать, обивать мебель, стегать одеяла, работать в саду - всё им подвластно.
          - В общем, завтра на Плеханова! Возражения не принимаются!
          Как я всю жизнь мечтала о человеке, который вот так, не навязывая своей воли, не жёстко и деспотично, а легко и весело возьмёт ответственность в свои руки! Такому и подчиниться в радость, потому что добро его щедрое и светлое.

          И вот мы в магазине на Плеханова. Ты входишь уверенно, как завсегдатай, и наблюдать за тобой одно удовольствие. Со знанием дела ты щупаешь ткани, любуешься выделкой, расцветкой, узором, осторожно растягиваешь, сминаешь, смотришь сквозь них на свет, словно испытываешь на прочность. И в аккуратных складках тяжёлых рулонов безошибочно угадываешь единственный нужный.
          - Берём этот! И по фактуре похож на ткань твоего платья, и фасон примет точно, и прохладный, немаркий. И..., - ты сравниваешь цвет моего платья с рулоном, - даже по цвету похожи. Только твоё платье хаки, а этот больше песочный.

          Переговоры с продавцом ведёшь ты, высчитываешь, сколько метров понадобится, строго смотришь, чтобы ткань не махрилась при разрезе.
          Наконец, мы расплачиваемся и уходим. Продавец ещё долго почтительно смотрит тебе вслед. Мне кажется, ему в радость такие покупатели: вдумчивые, серьёзные, знающие, за чем пришли.

          - А сейчас мы отметим покупку в кафе! Будем пить капуччино с пончиками! Здесь очень вкусные пончики, - ты незаметно открываешь дверь небольшого кафе неподалёку от магазина. Фаня... в восторге. Сидеть у тебя на коленях в уютном кафе куда лучше, чем проводить время в душном магазине тканей!

          - Вот, - уплетая пончики, говоришь ты. - Оставишь своё реликтовое платье у меня, а на следующий год, к твоему приезду, я тебе уже сошью новое. Будет точно такое же, не сомневайся! И тогда мы устроим торжественное соожжение этой отжившей свой век ветоши!
          - Моё любимое платье! - притворно негодую я. - Ты хочешь превратить его в Джордано Бруно?
          - Ав-ав-рау-у! - Фаня, видимо, прониклась этой историей, и теперь пепел ещё несожжённого моего платья стучит в её сердце!

          - Ради того, чтобы облечь тебя в новое платье, я готова стать всей папской инквизицией! Слушай, клянусь тебе, это платье уже кричит каждой своей ниткой: "Оставьте меня в покое, я уже отжило свой век, пожалейте мои старые нитки". Уверяю тебя, новое платье будет ничуть не хуже. Останешься довольна. Будешь носить на здоровье.

          ... Ты не успела его мне сшить, родная... 


          Я обещала рассказать о чём-то радостном в твой день рождения. Оно было. Оно затопляло — всепобеждающее, тёплое чувство радости.
          Мы возимся с тобой на кухне, стряпаем что-то особенное. Я неплохо готовлю, но в сравнение с тобой не иду — ты отменная кулинарка и к процессу готовки подходишь обстоятельно, как профессионал. Хотя ты удовлетворённо отмечаешь мою дотошность.
          — Это у нас львиное, — слышу я твой гордый голос. — Мы, львицы, всегда хотим, чтобы было всё только по высшему разряду! И в еде тоже!
          Как я люблю твои добрые, вкусные шутки! Конечно, львицы! Третье августа и шестое. От моего до твоего — рукой подать!
          — Как лук нарезать будем для чихиртмы? — размышляешь ты вслух. — На перо, на кольцо, полукольцо, кубиками или в пыль?
          Такая классификация луковой нарезки  повергает меня в лёгкий шок. Кухня — так же заманчива, как химия, и так же полна тайн!
          Рядом вертится Фанечка — любимая питомица. Я пытаюсь незаметно кинуть ей кусочек курицы. Ну очень жалобно смотрит собачка!
          — Нет, — слышу я твой голос за спиной. (У тебя что, глаза на затылке?) — Ни в коем случае! У неё свой рацион. И каши, и мясо — всё специальное, для неё.
          — Но она так смотрит, так просит... — заступаюсь я.
          — Мало ли. Я сейчас тоже встану на четвереньки, буду кружиться около тебя и смотреть. Ты мне тоже кусок курицы сырой дашь?
          Я хочу что-то ответить, но прикрываю рот рукой и хохочу! Представить тебя вставшей на четвереньки и вертящейся вокруг сырой курицы — ещё то удовольствие!
          Ты бросаешь и лук, и курицу, и тоже заливаешься смехом. Открытым, заразительным — как могут смеяться только чистые сердцем люди.
          Фаня этого внезапного приступа веселья не одобряет. Сердито сопя, она удаляется на свою лежанку.
          — Обиделась, — подмигиваешь ты мне и снова задумчиво смотришь на лук. Потом отчаянно машешь рукой:
          — Э-э-э... Нарежу, как обычно — в пыль.
          «В пыль» — это значит в мельчайшую крошку. Ювелирная работа. Но пальцы твои скользят по поверхности доски, легко управляются с ножом, словно исполняют музыкальный пассаж, — и через несколько секунд горка мелко нарубленного лука уже высится на сковороде.
          — Помешивай осторожно, чтобы подрумянилось, а не пригорело, — это ты в ответ на мои безмолвные мольбы: «Ну дай же и мне что-нибудь сделать». — А я пока курицей займусь, разделаю её.
          Ты включаешь дополнительную подсветку над кухонным столом и устремляешь сосредоточенный взгляд хирурга на жёлто-розовую птичью тушку. Приготовление обеда — дело ответственное: надо, чтобы было не только вкусно, но и красиво.
          А в гостиной уже вовсю раздаётся громкий смех и три мужских голоса. Это к мужу твоему нагрянули друзья детства. Сейчас они что-то бурно обсуждают.
          Мы беззвучно снуём между кухней и столовой, накрываем на стол.
          Ты вдруг останавливаешься, смотришь на троих увлечённо беседующих мужчин и произносишь тихо, но с чувством:
          — Как я люблю, когда они так собираются... Друзья — это счастье, и я так рада, что у моего мужа они есть, что они его поддерживают.
          И на глазах твоих появляются слёзы. Редкие для тебя. Ты не любишь плакать.

          — О-о-о-о! Чихиртма! — один из друзей твоего мужа, давно живущий в Канаде, не скрывает удовольствия. Такая детская, искренняя радость разливается по его лицу при виде тарелки с горячим супом. Соскучился, видать, в Канаде по родной кухне.
          — А у вас, в Азербайджане, готовят чихиртму? — спрашиваешь ты после того, как трапеза была открыта твоим фирменным тостом: «Добрый вечер!»
          — Да, — отвечаю я. — Но у нас это не первое, а скорее второе блюдо. Тоже очень вкусное, но другое.
          — Так выпьем же… — тут ты задумываешься, что ещё можно предложить. За эти дни мы за что только не поднимали бокалы: за мир во всём мире, за любовь, за детей, за семьи, за обильный стол, за советский кинематограф, за питомцев, за дружбу, за здоровье, за близких, за друзей, за частые встречи, за хорошую погоду, за открытие сухопутных границ — что угодно, лишь бы вино не кончалось!
          Руки с бокалами зависают в воздухе. Мы дружно вспоминаем, за что ещё не пили.
          — А-а-а-а! — по-мальчишески отчаянно восклицает твой муж, и в глазах его загораются озорные искорки. — Просто за всё хорошее!
          — Ничего вы не понимаете, — убеждённо перекрываешь ты общий смех. — Тост — это маленькая молитва. Это целенаправленная и неизменная энергия добра — на что-то или на кого-то. Надо, чтобы эта энергия была направлена точно по адресу.
          — Ну, вот мы пошлём её по адресу! — каламбурит второй друг твоего мужа. До этого он молча наслаждался едой, а сейчас — в самом благодушном настроении.
          — Вот и замечательно! — ты улыбаешься и поднимаешь свой бокал высоко, на уровень глаз. — За всё хорошее! Спасибо ему, что оно есть в нашей жизни. Спасибо!
          — Аминь! —Мы сдвигаем бокалы.

          …Мы сдвигаем бокалы — и звон их остаётся в моём сердце.Теперь уже навсегда…



P.S. Я поставила точку — и вдруг, неожиданно, как давно умолкшая струна, зазвенели в душе строки стихотворения Ю. Друниной:



         Боже мой... В последний раз я читала эти строки наизусть на школьном вечере. Отчего сейчас они вспомнились мне так отчётливо? К чему?..

        Я помню, как искренне, с открытым сердцем ты молилась перед зажжённой свечкой у маленького домашнего иконостаса. Просила счастья и радостных вестей для своих близких и друзей.
          — От счастья глаза светятся. სინათლე  ჩემს  თვალებში — «Глазам свет». У нас так говорят.
        — У нас тоже! — восклицаю я. — Есть такое выражение: gözüm aydın — свет глазам моим!
        — Ну вот, — улыбаешься ты и шепчешь последние слова молитвы, — надо, чтобы у всех людей в глазах от счастья светились глаза.

          Я не знаю, как сейчас написать своему сердцу,чтобы оно не ждало тебя больше…



          Нас было трое. Нас и осталось трое. Без изменений. Неважно, видим, слышим или осязаем друг друга или нет. Есть нечто большее, чем просто пять органов чувств. Этому нечто большему не дано исчезнуть, раствориться в небытии. Нас трое. Две из нас уже написали свои эссе. Теперь слово третьей - Валентине Степановне Аситашвили - нашей Валечке.
 
     
[i]«Сегодня мне было очень плохо. Помирала, не меньше. Со здоровьем проблемы. О подробностях не хочу. Ощущение было, будто душа с телом расстается. Страшно не было. Просто было жаль уходить. Жаль не себя, а всех тех, кто любит меня и кого люблю я. Мне не хочется делать им больно своим уходом. Мне кажется, что им будет недоставать моей любви.
    Я самая счастливая женщина на свете. Бог одарил меня способностью любить и послал мне людей, которые меня очень любят.
    Люблю детей и своих, и чужих. Они чисты помыслами и светлы душой, искренни в чувствах. Это от нас, взрослых, зависит, какими они вырастут. Они, как губка, впитывают все хорошее и плохое. И поэтому очень важно, что и кто их окружает, как с ними обращаются.
    Люблю своего мужа. Не любить его невозможно. Существует восточная мудрость: любящий человек должен проявлять себя так, чтобы стать любимым, иначе его любовь бессильна. Вот и проявляет: добром, заботой, вниманием и лаской. Хотя, иной раз бывает строгим, требовательным, категоричным, но это не