Сладкий запах свежесрезанных ирисов

Sans", sans-serif]Неторопливо пройдя мимо фасада, обильно разукрашенного мемориальными досками, мимо полинялой надписи «Спец. буфет №7, вход со двора», оттрафареченной на покорёженном от времени куске белого картона, она слегка семенящей походкой направлялась к убогой детской площадке, засаженной по периметру чахлыми кустиками волчьей ягоды.
Устало опустившись на низенькую, неудобную скамейку во дворе дома, неловко подогнув ноги, сторожиха прикрывала глаза по-старчески полупрозрачными веками и, казалось, засыпала. Лишь иногда, потревоженная хлопаньем подъездных дверей — высоких и тяжёлых, — Наталья Сергеевна приподнимала голову и, оглядевшись по сторонам, вновь замирала, приводя своим непонятным поведением консьержек и охранников в состояние лёгкого недоумения…
Постепенно к появлению старухи привыкли, и её неуклюже согбенная фигура поблизости от детской площадки перестала кого бы то ни было волновать. Напротив, казалось, что именно такая старуха, как Златовратская, неуклюжая и молчаливо-мрачная, просто необходима интерьеру дома, выполненному в довольно мрачном стиле, — как последний штрих, как завершающий мазок, связывающий воедино и неопределённо-серовато-розовые стены «допра», и длинные, застеклённые кишки лифтов, расположенных снаружи, и хилые, рахитичные клёны, чудом выживающие в извечных дворовых сумерках, и скучные детские площадки с вытоптанной травой и полупустыми песочницами.
К старухе иной раз подходили местные жители из пожилых, и некоторым даже удавалось переброситься с нею парой слов, а то и целой фразой. Вскорости всем охранникам и консьержкам этого огромного дома, утопающего по прихоти неверной розы ветров то в приторной сладости всех оттенков шоколада, доносящихся с расположенной по соседству кондитерской фабрики, а то в болотно-пряных запахах неспешных вод Москвы-реки, стало известно, что старуха эта разыскивает хоть кого-то, кто бы помнил семью главного инженера Златовратского.
Но никто из нынешних обитателей этого дома о судьбе ни самого инженера, ни его домочадцев Наталье Сергеевне ничего более или менее достоверного сообщить не мог.
(В доме этом, теперь ничего не опасаясь, проживали бизнесмены так называемой «средней руки», независимо от национальности… Для современных политических деятелей новой России, для их непомерно возросших амбиций дом этот уже давно перестал являться чем-то особенным.)
Тем более что ни отчества, ни предприятия, где служил инженером этот самый неведомый Златовратский, она сообщить не могла. Просто-напросто не знала… А может быть, и не помнила…
Хотя иногда ей казалось, что вот ещё чуть-чуть, ещё совсем немного, и кто-то там, несомненно, проживающий в сверкающем наверху, высокий и справедливый, наконец-то положит свою чуткую и по-отечески добрую длань на голову её, и в тот же миг вспомнит она всё то, что память услужливо постаралась вымарать из её души.
1. (скатерть)
…Сквозь желтый плюш скатерти, словно сквозь мелкую сетку, Наташе отчетливо видны хрупкая фигурка матери, устало облокотившейся на подоконник, и темный, страшный силуэт человека, пришедшего в их дом перед самым ужином, а теперь с хозяйским видом развалившегося в глубоком плетеном кресле. С этим темным и страшным пришли еще двое — с ружьями на плечах. Но они, эти самые двое, громко переговариваясь, мотались из комнаты в комнату, распарывая зачем-то подушки и перины, хлестко превращая в осколки любимый мамин фарфор, казались девочке отчего-то совсем нестрашными в сравнении с тем, безучастно покачивающимся в кресле.
— *Стол обеденный, круглый. Инвентарный № 12/34…*
Громко, зачем-то слишком громко, прочитал Борис выпуклую надпись на металлической бирке, прикрученной к ножке стола, двигая вдоль слов пальцем. Наташа попыталась закрыть ему рот, но опоздала — тот, темный и страшный, приподняв скатерть, наклонился, внимательно вглядываясь в испуганные лица близнецов.
— Кстати, чуть не позабыл про твоих вы**ядков…
Он обхватил лоб пальцами правой руки и, явно переигрывая, закачал устало головой.
— Вот еще морока для страны — содержать и воспитывать детей врагов народа… Мало нам своих проблем…
— Ты не тронешь моих детей, сволочь!
В голос закричала мама и кинулась к нему, словно желая вцепиться ногтями в его сытое, самодовольное лицо, в его сухо поблескивающий голый череп с крупными глубокими морщинами на лбу…
Один из сопровождающих лысого, смеясь, подставил подножку маме, и та, неловко, словно кукла, упала на пол, к ногам черного и страшного.
А тот, прихватив упавшую женщину за волосы (Наташа съежилась, словно доподлинно ощущая боль своей матери), приподнял ее голову и с фальшивым участием поинтересовался:
— Вы не ушиблись, Надежда Павловна?
После чего легко, и даже как бы элегантно, ярко начищенным сапогом отбросил маму к чугунной батарее парового отопления.
— Что ж вы так неловко, Надежда Павловна? — хохотнул он коротко. — Все падаете да падаете, словно пьяная…
— Василий… — Мама попыталась вытереть кровь, выступившую из рассеченной нижней губы, но лишь размазала ее по лицу, некрасиво и страшно. — Ведь мы же с тобой одногодки… Ведь мы же с тобой родились в одном и том же селе, играли вместе… Неужели позабыл?.. За что ж ты так ненавидишь меня, а? Скажи, Вася…
Она, тяжело цепляясь за раскаленную чугунину, за тяжелые бордовые шторы, все-таки сумела подняться (видеть дрожащих от страха детей, сгорбившихся под столом, было выше ее сил) и, забившись в угол возле резной этажерки с детскими книжками, вновь выдавила из себя:
— За что, Василий?
Он усмехнулся, шевельнул коротковатыми, заросшими черным волосом пальцами, словно пианист над клавиатурой, при этом бросил короткий, влюбленный взгляд на свои розовые и холеные ногти и, вынув из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист, расправил его и бросил на стол.
— Это вы, верно, заметили, Надежда Павловна, или, вернее, гражданка Златовратская — выросли мы с вами в одном селе, играли вместе… Что было, то было… Но только вы, наверное, запамятовали, дорогая моя Надежда Павловна, по батюшке Орлова-Денисова, что ваш папаша, впрочем, как и ваш дед и прадед, извечно в селе этом были господами. Благодетелями. Помещиками… Ан как же иначе? Столбовые дворяне, надежа и оплот империи Российской.
Чекист закурил и, нарочито стряхивая пепел на паркет, продолжил:
— Ну а мои родители, а также и их папаня с маманей, одним словом, вся фамилия Митькиных, всю жизнь в нищете пробедовали… Лошаденки какой-никакой и то не было… Конура для псины вашей, небось, поболее будет домишки того, в котором я родился и вырос…
— *Вот так-то, Надежда Павловна… А вы удивляетесь, за что да почему? Или полагаете, что если снюхались с рукастым и головастым мужиком из Соликамска, ножки перед ним вовремя раздвинули, так уж и о происхождении вашем все позабыли? Хрен вам, гражданочка… Никто ничего не забыл. Кто знает, быть может, это именно вы сбили спанталыку муженька вашего, способного инженера, члена партии с 35-го года, происхождением из народа… Сбили своими манерами бл"дскими да ностальгией по царю-батюшке?.. Быть может, это именно из-за вас он встал на путь измены Родине, стал так называемым врагом народа. Вредителем и шпионом. Кто знает?..*
Он бросил окурок на пол и, затоптав его, отбросил под стол, к детям.
— [i]Так что, гражданка Златовратская, Надежда Павловна, согласно приказу товарища Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года, вы как супруга изменника Родины и врага народа, гражданина Златовратского Сергея Петровича,