Друг

малая.

Возникает неловкая пауза. Девушка опять смотрит на сияющий город, парень на мрачные дома, что внизу.

— Ну ладно, проехали, — говорит наконец Лерка. — Только скажи, зачем тебе друг? У тебя их что, вообще нет?

— Сейчас нет. А раньше хватало. С головой.

— И где они?

— Все под Большой суд пошли, — с непонятным для девушки почтением произносит Лёха и даже смотрит куда-то вверх, в небо.

— Сидят, что ли?

— Ну типа того. А может лежат. Или бегают. Кто их знает. Может, пьют шампанское и закусывают бананами. Класс, да?

— Полная безвкусица.

Вдруг мимо очень низко пролетает ворона. Смотрит на девушку и громко каркает.

— Ох! Что это она? Напугала!

— Приветствует тебя. Здоровается так. А может, тоже в друзья набивается.

Но Лерка уже опять в смутных мыслях. Щурясь, она смотрит на далекие дома города.
 
— Боже, как не хочется домой! Как же все надоело! Эта дурацкая учеба, девки глупые, сдвинутые пацаны. Все будут ржать надо мной конечно. Не в лицо, а за глаза. Гладить по головке, сочувствовать, сюсюкать. А потом между собой обсуждать… Но хуже всего — это родаки! Между прочим, могут и в дурку отправить, они такие. Им главное, чтобы все спокойно было, без нервов. Тихо-гладко. Чтобы не тревожили их быт и все такое. Я как об этом подумаю — так хреново становится!.. Но ведь идти-то домой надо. Вот и шмотки уже просохли… — она ощупывает одежду с сожалением, словно досадуя на нее. Оборачивается к парню: — А ты… странный такой… Интересный, что ли. Вытащил меня. Успокоил, после такого. Спасибо, конечно. Знаешь... ты как не из этого мира. Не подумай конечно…

Лёха широко улыбается. Встает, отряхивается так, как это делает собака. Пританцовывает на месте.

— Сама все сказала. А я понял. Назад тебе дорога заказана. Я к тому, что возврата нет. Не подумай конечно!.. — пародирует он ее. И Лерка смеется.

— Давай лапу! Хавать пойдем, малая. К лакею.

— Манеры у тебя… — она протягивает руку и дает себя поднять. Он влечет ее за собой. Девушка делает шаг и впервые оборачивается к Нижнему городу.

— Ой, что это? — останавливается; замирает.

Странные, темные, призрачные дома раскинулись перед ней, как на ладони. Тусклые ряды жилых построек, без формы и архитектурной мысли. Шпили храмов, причастных к неизвестным богам. Пустые торговые ряды, застывшие в сумраке. Мрачный, четко выдающийся ландшафт, пробитый чёрными нитями улиц и переулков,  как иссохший осенний лист. Утренние лучи солнца не проникают вовнутрь, растекаются по невидимой поверхности, создавая мерцающий, подрагивающий, слегка пульсирующий нимб.

— Я этого раньше не видела. Страшненько. Это глюк или что? — шепотом спрашивает девушка. Рука ее вздрагивает.

— Да нет. Это в натуре. Тот же город, что наверху, но как бы его отражение. Не знаю, как объяснить… — вздыхает Лёха. — Я тоже поначалу дёргался, потом привык. А тебе что? Ведь ты же со мной, с другом. Пошли, что ли?

— Знаешь, что-то мне расхотелось, — Лерка завороженно смотрит в низину, не может отвести взгляда. Зрачки ее расширены. Кажется, в них постепенно появляется осознание чего-то, ранее ей недоступного. Какая-то догадка, дикая, безумная, за гранью понимания. Парень видит это, хочет что-то сказать, но молчит. Так они и стоят, держась за руки, каждый думая о своем. Мимо медленно катит темные воды река.

— Если хочешь, можешь вернуться назад, — все же говорит Лёха. — Начнешь все заново. Те же глупые подруги, повёрнутые пацаны и родители мудаки… И твой трубочист. Как там его… Толик?.. — добавляет он.

Девушка издает нервный смешок, вырывает руку, садится на корточки и обхватывает голову руками. Надолго задумывается. Утренний ветер треплет белесые завитки у висков. Лёха подходит к реке и смотрит на свое отражение. Оно колеблется, течет, и кажется, вот-вот исчезнет, распавшись на множество мутных пятен.

Он слышит, как она встает, снимает с куста кроссовки и одевает их. Начинает что-то насвистывать, чтобы не слышать, как она будет уходить. Посылает своему отражению прощальный жест рукой. И чувствует, как она касается его плеча. Оборачивается и видит ее лицо: спокойное, красивое, с большими карими глазами. С полными губами, открытыми в улыбке. С сетью веснушек, которых раньше не замечал.
 
— Кто-то обещал меня накормить, между прочим. Или это была шутка?

— Насчет жратвы и сигарет никогда не шучу, — улыбается он в ответ и как-то само собой, по человечески, обнимает ее. Девушка не противится.

— Можно спросить? — Лёха касается щекой ее волос. Ему непривычно и приятно.

— Спроси.

— А что ты выкинула перед тем, как прыгнула в воду?

— А, фигня. Флешку с фотками. Личное, понял? Больше не скажу.

— А что такое флешка?

— Хорош, приколист. Мы идем или нет?

До границы света и тени недалеко. Они идут, оживленно болтая. Девушка возбуждена, по мере приближения все более заметно, как она нервничает. Ее походка похожа на ту, что была на ночном мосту — импульсивная, неровная, будто ее кто-то подталкивает сзади. Наконец она сама берет за руку парня. Пальцы ее холодные, как ледышки. Кажется, хочет обернуться назад, но не делает этого. Решение принято.

Вместе они вступают в зону сумрака. Лерка умолкает. Впереди длинные, неровные улицы, залитые в черный асфальт. Их обрамляют хмурые дома с изломанной перспективой. Кое-где из них выступают невозможные фигуры: кирпичные лестницы, уходящие в себя, или торчащие наружу комнаты, странно зависшие у крыш. Сдавленная, потекшая лепнина, похожая на шлепки грязи. И сверху тусклый, неживой свет, создающий желтоватый, медовый сгусток, оседающий до самой земли.

— А где все? Почему никого нет? — глухо спрашивает девушка. Она подавлена атмосферой, которая их окружает. Робко и вопросительно смотрит на парня. Замечает, как изменился его облик. Черты лица огрубели, и теперь не скажешь наверняка, сколько ему лет. Кожа отдает бронзой, жесты растянуты, словно время здесь имеет другой ритм.

Парень начинает говорить, и она облегченно вздыхает. Он такой же, как прежде. Просто Лёха.

— Да шкеряются все по домам. Рано еще. Но вообще-то выходят редко. Вспоминают грешки, молятся, рыдают, бьются башкой об стенку. Как будто это что-то изменит. Все на полном серьёзе. Никто не смеется. Это я один такой. Потому что каждую ночь сваливал на мост и тебя ждал. Ну вот. Теперь будем ржать вместе.

— А почему не выходят? Чего ждут?

— Ясно чего, — говорит он, ничего более не добавляя.

— Понятно, блин.

Он резко поворачивается и обнимает ее за плечи.

— Дружище! Время у нас есть. Хоть отбавляй. Как я и говорил раньше — просто расслабься. Мне было тяжелей. Я сам до всего допёр.

Она не знает, что ответить, и молча идет дальше. Шаги их уныло звучат по мостовой. Мимо тянутся  невзрачные жилые дома, пустые конторы и магазинчики. Иногда появляется что-то, похожее на увеселительное заведение. На витринах поблекшие плакаты и засохшие цветы.

— Бывает, что гуляют, — говорит Лёха. — От нечего делать. Или от тоски. Ходят по магазинам, на работу типа, в кино, рестораны.  Даже в аптеки, блин, прикинь? Отпад просто. Я тоже раньше ходил. В кач-клуб. В подвале есть. Потом надоело, забросил.

— Слушай, мне что-то расхотелось есть, — останавливается девушка. Из окна дома, что рядом, слышны стенания, переходящие в хрип. Затем по улице льется какой-то речитатив, похожий на заученную молитву. И все стихает.

— Понятно, что расхотелось, — многозначительно говорит Лёха. — Но мы уже почти пришли. И к тому же — надо замочить знакомство. Это по любому. Так что вперед.

Они поднимаются в гору по улице, поворачивают и выходят на небольшую площадь. С одной стороны стоят полусгнившие торговые ряды. Рядом ратуша в несколько этажей. Штукатурка во многих местах отвалилась, обнажив желтые зубы кирпичей. В центре медная статуя, изгаженная воронами. С другой стороны — несколько баров с линялыми вывесками.  Прочитать на них ничего невозможно.

— Пришли, — Лёха тянет девушку в одну из забегаловок.

В помещении с десяток пустых столиков. У пыльного окна три статуи Венеры без рук. За стойкой бармен с прилизанными волосами и редкой щеткой усов. Меланхоличным, заученным жестом он протирает бокалы. Замечает людей и лебезит с мышиной улыбкой:

— О! Какие персоны! Рады, рады вас видеть! Проходите, проходите, садитесь за любой столик. Один момент! Сейчас будет менью.

— Смешной какой, — шепчет Лерка, — Слова коверкает. И видок еще тот. Что это за заведение?

Девушка расслабилась, ей легче. Она садится за столик, перебирает пальцами бахрому скатерти. Смотрит на статуи римской богини, улыбается. По волосам бегут янтарные блики света. Похоже, она пересилила себя, смирилась с чем-то, чего не могла принять. На лице ее проявляется что-то блаженное, не от мира сего.

— Козырное место, — говорит Лёха, усаживаясь рядом. — Мы тут с братвой часто тусовались. В свое время. Эх, когда это было…

Он умолкает, бежит за своими мыслями. Скулы напрягаются, глаза темнеют. Тело застывает, как каменное изваяние. Текут минуты. Бармен за стойкой позвякивает посудой. Берет салфетку и как-то по бабьи, наотмашь сметает с дальнего закутка паутину. Кривляется сам себе, перемежая скучное выражение с фальшивой улыбкой. Затем какое-то время украдкой наблюдает за парочкой, сидящей за столиком. Девушка с парнем тихо сидят, словно вернулись с большой дороги, — потрепанные, расслабленные, умиротворенные. Он дергается к ним, чтобы принести меню, но корчит гримасу и возвращается. Не хочет тревожить. Зевает и ждет, что будет дальше.

Бармен видит, как парень двигается, проводит рукой по волосам, словно сметая недавнюю блажь. Повернув ухо вперед и косясь на столик, бармен прислушивается. Парень кладет руку на руку девушки, смотрит ей прямо в глаза. Собирается что-то сказать. Что-то важное. Человек за стойкой скручивает губы в трубочку, напрягается, капля пота течет по его виску. Очень осторожно он ее вытирает.

— Понимаешь, малая… — говорит парень, и голос его срывается, он еле слышен: — Прости меня, если что. Я ведь тоже…