Я - канат

Я редко думаю о том, что я всего лишь верёвка. Толстая, туго свитая из множества волокон, натянутая между двумя мачтами, над ареной, над сотнями глаз, которые жадно следят за каждым шагом по мне. Для зрителей я — всего лишь канат. Для артистов — судьба.

Когда в первый раз меня протянули через купол цирка, я почувствовал гордость. Моё тело натянули так, что оно пело от напряжения, каждая нить дрожала, словно струна. Люди снизу ахали: «Высоко!» А для меня высота — не цифра. Это дыхание арены, полное ожидания и страха.

На меня ступила девочка. Тогда ей было всего семнадцать. Хрупкая, лёгкая, будто созданная для того, чтобы летать. Её туфелька была мягкой, осторожной. Она шагнула — и мир вокруг замер. Я чувствовал, как её подошвы ищут равновесие, как пальцы ног сжимают меня, будто можно ухватиться за тонкую линию жизни.

С тех пор годы текли, а она взрослела на моём теле. Я слышал, как у неё менялся смех за кулисами: сначала звонкий, беззаботный, потом тише и глубже, будто внутри копились тайные усталости. Она падала — да, конечно. И тогда мои волокна жгло отчаяние: вдруг я не выдержу, вдруг предам? Но каждый раз её руки ловили шест, каждый раз страховка гудела в воздухе. Она поднималась вновь, и я гордился тем, что под её ногами есть я.

Я видел много лиц. Клоунов, чья улыбка гасла, едва они сходили со сцены. Дрессировщиков, которые гладили льва, но сами были полны страха. Я слышал, как плакали в гримёрках, когда публика кричала «Браво!». Цирк всегда требовал от нас больше, чем мы могли дать. Но мы всё равно отдавали.

Иногда я думаю: для чего я существую? Чтобы держать человека над пропастью. Чтобы он доказывал миру, что может идти по воздуху, по грани. Разве в этом смысл? Но потом я слышу тишину зала — ту особую тишину, когда зрители затаили дыхание, боясь шелохнуться, чтобы не нарушить чудо. И тогда я понимаю: я — проводник между страхом и восторгом. Между землёй и небом.

Она всегда приходила ко мне первая. Даже если номер был вечером, утром она выходила на арену босиком. Тепло её ступней оживляло мои волокна. Она шептала мне: «Ну, здравствуй». И я отвечал ей, хотя она не слышала: «Я здесь. Держу».

С годами её шаг стал увереннее, но в глазах — всё больше тревоги. Она понимала: одна ошибка — и всё. Я чувствовал её дрожь сильнее, чем аплодисменты. Потому что аплодисменты — это для зала, а дрожь — только для меня.

Я помню один вечер особенно. В зале сидело больше тысячи человек. Огни прожекторов резали воздух. Музыка звучала торжественно, почти сурово. Она поднялась на высоту, встала на меня. Первый шаг — и дыхание зала исчезло. Второй шаг — и время остановилось. Но в её сердце уже была буря. Я чувствовал, как её тело напряглось, как пот выступил на ладонях, хотя ей нужно было держать шест уверенно.

И вдруг — скольжение. Её нога поехала. Мир оборвался.

Я натянулся изо всех сил, будто мог удержать её сам. Но нет, я лишь канат. Она повисла на страховке, публика ахнула. Для кого-то это было зрелище, для кого-то — досадный сбой. А для неё — конец мечты. Я знал это, когда её слёзы упали на меня уже в темноте, после номера. «Всё, я не смогу больше».

Она вернулась ко мне ещё раз. Через неделю. Вышла босиком, как всегда. Встала — и замерла. Но её шаг больше не был шагом в небо. Он был шагом в прошлое. Она спустилась вниз, даже не начав.

С тех пор я жду. Натянутый, готовый принять её снова. Слушаю, как репетируют молодые акробаты. Они легки, смелы, но в их сердце пока нет того, что было у неё. Я чувствую их амбиции, но не слышу шёпота.

Может быть, я просто скучаю. Для меня каждый артист — как дыхание. Одни проходят и забываются, другие оставляют во мне след навсегда. Она оставила.

Когда-нибудь я порвусь. Так бывает со всеми канатами. Моё тело изотрётся, волокна лопнут одно за другим. Может быть, это случится в тишине склада, где меня скинут в угол. Может быть, прямо во время номера. Я не знаю. Но если есть у каната душа, то моя останется там, под куполом. Между светом и тьмой, где человек идёт по воздуху, а зрители замирают от чуда.

И если однажды она всё же вернётся и снова ступит на меня, я натянусь с такой силой, будто не прошло ни дня. Потому что цирк — это всегда возвращение. Даже когда кажется, что всё кончено.

Я — канат. И я всё ещё держу.