Мрачный возвращался Пушкин из южной ссылки. Мрачный и злой, недовольный жизнью, самим собой и тем, то случилось. Исключён из службы, выслан в родительское имение. Неделя езды на перекладных все кишки вывернула, всю душу перетрясла на дорожных ухабах. А как всё было весело, радостно и счастливо. В Кишинёве, в Крыму, в Одессе – Раевские, Потоцкие, Елизавета Ксаверьевна… Как хорошо ему жилось, как здорово писалось, а ещё лучше – влюблялось! Без любви совсем не пишется. А что в этом Михайловском? Скукота и серость. Слава Богу, что не Сибирь – только это и утешает.
Мрачный подъезжал Пушкин к родному дому.
Встретили его радостно. Но как же трудно видеть эту деревенскую глушь после блеска светской жизни! Он давно уже отвык и от своих родных, и от того духа Михайловского, который раньше казался таким тёплым, таким возбуждающе-светлым и счастливым. Нет, он здесь долго не протянет.
Первые два месяца показались хуже сибирской каторги. Все вокруг – и окружающие люди, и осенний лес, и потемневшая речка – раздражало, казалось неприветливым и злым. В таком обиженном и ожесточённом состоянии он пишет В.Ф. Вяземской:
«По части общества я часто видаюсь с одною доброю старою соседкой, слушаю её патриархальные разговоры; дочери её довольно дурные во всех отношениях, играют мне Россини».
Чуть позже, в письме сестре Ольге, ещё резче: «Твои тригорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы».
* * *
Все общество поэта – постаревшая няня да многочисленное семейство соседки, тригорской помещицы Прасковьи Александровны Осиповой, состоявшей в некотором родстве с Пушкиными: её родная сестра была замужем за двоюродным дядей поэта по матери.
Хозяйка имения П.А. Осипова старше поэта на 18 лет. В год рождения Александра Сергеевича она вышла замуж за тверского помещика Н.И. Вульфа, от этого брака родились трое сыновей и две дочери. В 1813 году стала вдовой. Второй раз вышла замуж за отставного чиновника И.С. Осипова, который скончался незадолго до приезда Пушкина в Михайловское. Так что у Прасковьи Александровны на руках кроме старших детей остались малолетние Екатерина и Мария.
Появление Пушкина в её доме было встречено с восторгом. С Алексеем Вульфом, старшим сыном Прасковьи Александровны, студентом Дерптского университета, они тут же стали друзьями. С Евпраксией, которой в ту пору было всего пятнадцать лет, у Пушкина установились шутливо-дружеские отношения: поэт сразу покорил ее, предложив померяться поясами на спор, чья талия тоньше. Старшей сестрой Анной, почти его ровесницей, поэт был поначалу увлечён. Потом…
Потом, спустя два месяца, это был уже совсем другой Пушкин. Тоскливая и неприветливая осень сменилась солнечными, морозными днями. И в декабрьский приезд его в Тригорское девушки уже не казались такими «несносными дурами», даже наоборот. Он пишет Алексею Вульфу в Дерпт:
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой
Погулять верхом порой,
Пострелять из пистолета.
Лайон, мой курчавый брат
(Не Михайловской прикащик),
Привезёт нам, право, клад...
Что? – бутылок полный ящик.
Запируем – уж, молчи!
Чудо – жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же – то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены.
Хандра прошла. Он ожил. Он снова пишет стихи. Это значит – он влюблен.
* * *
В Тригорском, в доме П.А. Осиповой жила и ее падчерица Александра, дочь второго мужа. В семье звали ее и Алиной, и Сашенькой. Стройная, застенчивая девушка всегда оставалась немножко в стороне от общих игр и забав. Она не была дикаркой, но шумному обществу предпочитала уединение. Сколько упрёков и нареканий выслушала она от Прасковьи Александровны, когда уходила побродить одна в непогоду! И как часто можно было увидеть, что она шепчется в уголке с сёстрами и глаза её красны от слез!
Когда в Тригорском появился Пушкин, ей было двадцать лет, самый расцвет. Поэт сразу обратил на нее внимание (в декабре ему нравились уже и остальные местные барышни).
Позже графиня Е.Н. Вревская напишет А.Н. Вульфу: «Наш приятель Пушкин сумел занять чувство у трёх сестёр. Сестра [речь идёт об Алине], вероятно, тебе опишет подробно поездки свои в Вел. Луки и последствия оных. Она меня пугает своим воображением и романтизмом...».
О том, что Алина Осипова – романтическая натура «с воображением», Алексею Вульфу можно было не напоминать. Он это знал лучше всех: его и Алину, сводных брата и сестру, связывали особые отношения. Но никто из членов семьи не догадывался об этом…
Алексей Вульф приехал в Тригорское на зимние каникулы. Как и мечтал Пушкин, был «бутылок полный ящик», катание на лошадях с бубенцами, стрельба из пистолетов и прочие рождественские шалости. Чаще всего их было трое – Вульф, Алина и Пушкин. Поэт остался в Тригорском и на Новый год, и на святки. Здесь ему уже было интереснее, чем в Михайловском. Особо занятно ему было наблюдать за своим новым другом и застенчивой, быстро краснеющей Алиной.
Потом праздники кончились. Вульф уехал. Вернулся в Михайловское и Пушкин. Всю весну он много работал: берётся за очередную главу «Онегина» и полностью переделывает план романа, заканчивает начатых в Одессе «Цыган».
А потом наступило лето. И, получив приглашение Прасковьи Александровны, Александр Сергеевич помчался в Тригорское. «Дорога, изрытая дождями», и вот уже виден дом, украшенный портиками и колоннами, и парк на трёх знаменитых холмах. Встреча оказалась более чем радостной. Все были просто счастливы, несмотря на то, что Алексей Вульф не смог приехать.
Алина смотрела на поэта такими сияющими глазами, что он просто потерял голову. Но на что можно было рассчитывать под неусыпным надзором маменьки? Лишь случайные прикосновения рук. Как робки и пугливы они были! А эти дивные вечера, когда Алина садилась за фортепиано! Едва ее белые нежные пальчики касались клавиш, у него перехватывало дух, и сердце трепетало, и становилось тяжело дышать оттого, что вот она – такая близкая и такая недосягаемая…
А как он был счастлив, когда им вдвоём разрешили поехать в Великие Луки. Все семейство вышло их провожать. Он усадил Алину в коляску, а сам запрыгнул на место кучера. В глазах Прасковьи Александровны взволнованный Пушкин успел прочитать молчаливое благословение: «Бог вам судья…»
* * *
От реки дорога поворачивала вправо, к Михайловскому. Но Пушкин пустил лошадь вдоль берега, по перелеску. Спустившись с небольшого холма, оставил коляску. Подал девушке руку, и удивился, как горяча была ее ладонь, как темны ее глаза.
Они шли по приникшей от жары траве, потихоньку спускаясь к реке. Он рассказывал ей что-то уморительное, и она в ответ благодарно смеялась, поворачиваясь к нему лицом и как бы всем телом. А потом он спросил:
– Ангел мой, ты его любишь?
Она остановилась от неожиданности, хотя оба знали ответ.
– Кого?!
– Алексея, – сказал он тихо и, как ему самому казалось, грустно.
Она долго не отвечала. Шла бок о бок с ним, помахивая кружевным белым зонтиком.
– Пушкин, вы противный! – наконец, сказала она как-то спокойно и раздумчиво. – Он же брат мой. Мне как-то и в голову не приходило думать об этом. Может быть, он меня и любит. Любовью брата, не более того… Нет, вы противный, Пушкин!
Она вдруг вся ожила, встрепенулась и воскликнула:
– Смотрите, какая красивая сосна! Побежали к ней?
И тут же, подобрав одной рукой юбки, помчалась по тропе. Да так быстро и так грациозно, что первые минуты он только глядел ей вслед – ах, душечка, до чего же хороша!
Догнал он её, лишь когда она, запыхавшись, остановилась у самой сосны и повернулась к нему раскрасневшимся лицом. Тут он её и поцеловал.
Сначала она не хотела давать свои губы, но вдруг вся обмякла, почти повиснув на его шее. И лишь успела подумать: «Как жёстко Алёша целует, совсем не так, как Пушкин. Господи, что я делаю?!»
Потом и эта мысль куда-то ушла, растаяла, и сама она стала таять, как свечечка, и зонтик выпал из тонких её пальцев…
Когда они возвращались домой, уже в коляске, где Пушкин сидел за кучера, она сказала тихо в его спину:
– Я прекрасно понимаю, что у нас с Алёшей нет будущего. Он же брат мой…
* * *
Прасковья Александровна была мудрой женщиной. Она сразу обо всем догадалась. Но трагедии делать не стала. Как не стала раздувать скандала, узнав о близких отношениях сына с падчерицей. Роман Сашеньки и Алексея перестал быть секретом в семье, досужих разговоров по этому поводу никто из ее членов вести не стал. Ещё спокойнее все встретили её роман с Пушкиным: уж лучше так, «по-родственному», чем с каким-нибудь заезжим циркачом или художником.
Легко отнёсся к ситуации и сам Алексей Вульф. «Саша всегда меня будет одинаково любить», – написал он Пушкину. В чем полностью удостоверился, приехав в очередной раз на каникулы. Пушкина не было. Он появился в Тригорском, когда Вульф уже уехал. И бурный роман поэта с Алиной закрутился с новой силой. «То так, то пятак, то денежка» – смеясь, повторял Пушкин понравившуюся ему присказку.
Способная ученица Сашенька переняла от обоих умение наслаждаться, которое вкупе с романтическими вздохами и «гуляньем под луной» сделало из неё страстную и влюбчивую женщину. Летом 1826 года они уже встречались все вместе и лишь иногда по-доброму подтрунивали друг над другом, проводя время в «спокойных наслаждениях». Ни обид, ни ревности не было ни у кого из троих. А любовь была – иначе не родился бы у Пушкина бессмертный шедевр:
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
Но в этой глупости ужасной
У ваших ног я признаюсь.
Мне не к лицу и не по летам...
[justify][i]Пора, пора мне быть
