Дачное крылечко

рост ишака и размер старинного плуга, когда все собрались во дворе дачи.

- Очень хорошо пахать может, хозяин. Три тыщи давай.

- Деньги получишь, когда картошку выкопаем, - отрезал Славик.

Узбек поддал снизу под козырёк, сдвинул свой «аэродром» на затылок, и лицо его, в который уже раз, сморщившись в приветливую улыбку, стало похоже на лоснящийся от жира чебурек.

Славик меж тем принёс из сарая невесть как сохранившуюся ещё крепкую пеньковую верёвку. Узбек задумчиво на неё уставился. Ишак не сводил глаз с плуга.

Верёвку узбек завязал петлёй, наступил на неё ногой, потянул - жилы на его загорелой шее надулись - и накинул на шею животного. Ишак мотнул головой, игра ему, похоже, не понравилась.

Узбек воткнул плуг справа от крайнего картофельного рядка с уже поникшей ботвой и указал ушастому рукой на противоположный конец огорода.

- Пошт-пошт!

Ишак задумался о чём-то своём.

Узбек пытался сдвинуть животное с места добрый час. Он то кричал на него по-своему, вздымая ладони к небу, то, мешая русские и узбекские слова, пытался донести до ишачьего разума, как будет хорошо, если они заработают три тысячи русских рублей, то нашёптывал в оттопыренное мохнатое ухо ласковые слова. Последнее упрямцу пришлось по душе, но он продолжал стоять.

Узбек повернулся к хозяевам, на его лице читалась решимость.

- Я пахать буду, давай три тыщи, - крикнул гордо, метнул кепку к забору и накинул колючую петлю через плечо, будто бурлак на картине Репина.

- Паши-паши, давай, - ответил Сапожков, сидящий под навесом на берёзовом чурбаке.

Красный от натуги узбек раза три дёрнул слегка заглублённый в землю плуг, опрокинул его набок и ткнулся носом в землю. Потом вскочил и принялся пинать ни в чём не повинного ишака.


- У, шайтон! вай джаляб! Толко морковка жрать можешь! - кричал он, выпучив глаза.

Сапожков, держась за поясницу, встал с чурбака. В глазах роились мушки. Солнце напекло, подумал он. Постоял с минуту в тени и подошёл к горе-работничкам.

- А это что? - Акатий смотрел на большую, с ладонь величиной, сочащуюся сукровицей и кое-как замазанную зелёнкой рану на боку ишака. Над раной кружились мухи, и по коже животного то и дело пробегала волна.

- Брат аккумулятор со свалки возил, маленько обжёг, - объяснил узбек. - Он было засиял, как и давеча, но взглянул в лицо Сапожкова и смахнул с мокрого от пота лица улыбку. - Работы мало, кушать надо. Совсем брюха нет.

Сапожков сунул ему тысячную купюру, посмотрел, как тот воровато прячет её за пазуху и вдруг рявкнул на весь двор:

- Прекратите издеваться над животным. Вон отсюда!

Ишак рванул к калитке, обогнав хозяина. Славик метнулся к джипу.

Акатий дошёл до крылечка, взялся за резные перила, обернулся:

- Страну... - горло перехватило, - державу... - Сапожков схватился за грудь и медленно стал оседать.

- Тёть Наташа, тёть Наташа, - закричал Славик, тыкая непослушными пальцами в телефон.

Наталья Кузьминична скатилась по ступеням, бросилась к мужу. Лицо его побагровело, глаза выпучились, он как завороженный, не мигая, смотрел на любимое, специально привезённое из дома кресло. Руки и ноги Акатия дёрнулись. Сапожков сейчас изо всех сил давил на тормозную педаль, рвал ручной тормоз, но машина мчалась задним ходом и не желала останавливаться. Заветное крылечко с каждым мгновением отдалялось.

Акатий шевельнул губами, он должен был успеть сказать очень важные слова – то главное, что только сейчас осознал...

Наталия упала на колени, склонилась к самому лицу мужа, но ничего не расслышала.


© Copyright: Михаил Соболев, 2012