Сон Аждахи.
1. Нарушенный покой
Утреннее солнце, еще не набравшее полную силу, золотило вершины древнего хребта. Воздух был прозрачен и напоен запахом полыни и ночной прохлады, с едва уловимыми нотами дикого меда и нагретой известняковой скалы. Стоявшая в этих местах тишина была не пустой, а плотной, насыщенной, словно сам горный массив дышал медленно и размеренно, храня многовековой покой уральских предгорий.
Первым, что нарушило безмолвие, стал настойчивый гул двигателя, за которым последовал сухой хруст щебня. Машина, белая и угловатая, как чужеродный кристалл, резко остановилась на краю небольшого горного плато. Из нее вышел средних лет мужчина в вызывающе дорогом костюме, лениво маскировавшемся под рабочий комбинезон. Щурясь от солнца, он окинул взглядом открывшуюся панораму, открывшуюся перед ним. Но в его глазах не было восхищения. Лишь холодный, расчетливый интерес геолога и топ-менеджера. Он видел не вековые склоны, увенчанные крепкими породами, а предполагаемый разрез карьера. Не изумрудную чашу заповедного озера вдали — а потенциальные проблемы с водоотведением.
К его машине вскоре подтянулись другие, попроще. Из них вышли геологи — загорелые, немногословные люди в потертой полевой одежде. В руках у них были планшеты с картами и схемы, свернутые в тубы.
Началась тихая, деловая суета, лишенная лишних слов. Группа собралась вокруг развернутой на капоте карты. Слышался ровный гул профессионального обсуждения: пальцы скользили по топосъемке, спорили о породах, выбирали оптимальные точки для первых пробных скважин. Пока что единственными следами их деятельности были лишь отпечатки пальцев на запыленном стекле планшета и скупые пометки на ламинированной бумаге.
Не прошло и получаса, как из-за поворота старой грунтовой дороги, ведущей к деревне, показалась небольшая группа людей. Они шли не спеша, в почтительном молчании, изредка прерываемом сдержанным шепотом. Впереди всех, опираясь на простой посох, двигался пожилой мужчина. Его скуластое лицо с чуть раскосым разрезом темных глаз было изрезано морщинами, словно высохшее русло горной реки. Седая прядь волос выбивалась из-под тюбетейки. Остальные держались чуть поодаль — в этой дистанции читалось и уважение к старейшине, и настороженность перед чужаками. По мере того как группа, медленно сокращая дистанцию, приближалась, в воздухе нарастало напряжение.
Приезжий топ-менеджер, заранее предупрежденный о возможных «трудностях с местным населением», сделал навстречу группе несколько шагов. Его лицо озарила вежливая, но стерильная улыбка, отработанная на десятках подобных встреч. В ней не было ни капли тепла — лишь готовность к протокольному диалогу, за которой чуялась уверенность человека, вооруженного решением «сверху».
Когда группа местных жителей, наконец, подошла и остановилась в нескольких шагах, он первым нарушил молчание, сделав легкий, формальный кивок.
— Здравствуйте. Андрей Петрович, руководитель проекта, — представился он, не протягивая руки.
— Здравствуй, — тихо, но отчетливо ответил старейшина. Его русский был правильным, с мягким, певучим акцентом. — Зачем вы здесь?
— Простите, — немного натянуто улыбнулся Андрей Петрович, — а как к вам правильно обращаться?
— Ильдар, — ответил старик и, поймав выжидательный взгляд собеседника, чуть помедлив, добавил: — Ильдар-агай. Можете так.
— Хорошо, уважаемый Ильдар-агай, — менеджер сделал акцент на слове «уважаемый», как было прописано в корпоративных рекомендациях по работе с локальными сообществами. — Мы здесь, чтобы подарить вашим местам новую жизнь. Развитие, рабочие места, современная инфраструктура.
Ильдар-агай медленно перевел взгляд с менеджера на горный хребет, молчаливый и величавый.
— У наших мест и так есть жизнь. Очень долгая жизнь. ҡая кеүек ныҡ... — он на мгновение отключился, мысля категориями, для которых башкирские слова были естественнее, а потом, спохватившись, мягко повторил по-русски:
— Прочная, как скала. Она в воде, что поит землю. В травах, что кормят скот. В тишине, что лечит душу. — Он снова посмотрел на Андрея Петровича, и в его темных глазах читалась не злоба, а глубокая, испепеляющая уверенность. — Некоторые вещи не требуют улучшения. Их можно только нарушить.
Андрей Петрович кивнул с видом человека, вникающего в каждое слово, хотя его взгляд оставался пустым.
— Ценю вашу привязанность к земле предков, Ильдар-агай, это достойно уважения. — Голос его звучал как записанная на пленку благодарность. — Но уверяю вас, современные технологии позволяют вести работы с минимальным вмешательством в природу. Мы проведем самую тщательную экспертизу. А главное — проект откроет для людей новые возможности: стабильные рабочие места, инвестиции, развитие всей округи.
— Деньги придут и уйдут, — не меняя интонации, сказал старик. — А тишина, если ее спугнуть, может не вернуться. Аждаха йоклый... Уның йоҡоhoн өзөpгә ярамай... — Он замолчал, увидев полное непонимание на лице менеджера, и тяжело вздохнул, подбирая русские слова. — Аждаха не любит, когда тревожат ее сон. Это для нее рана.
— Аж-даха? — Андрей Петрович на мгновение задумался, будто перебирая в памяти отчеты. — Колоритные предания... Безусловно, мы с уважением относимся к местным традициям, и наши действия нисколько не умаляют их ценности. — Его голос вновь стал гладким и убедительным. — Но вместе с тем они принесут в эти места самое важное: развитие, новые возможности для людей. А ведь именно в этом и заключается прогресс.
Он повернулся к геологам, давая понять, что разговор окончен, но в последний момент обернулся к Ильдару с безупречной служебной улыбкой.
— Ильдар-агай, будьте уверены, все ваши пожелания мы обязательно примем к сведению и учтем в рабочем порядке. Ваше мнение для нас крайне важно.
Не дожидаясь ответа, он резко повернулся обратно к техникам. Ильдар-агай какое-то время молча смотрел ему в спину, а потом тихо, так, что слышали только стоявшие рядом односельчане, произнес:
— Ул ишетә, ләкин тыңламая. Слышит, но не слушает.
Развернувшись, он медленно пошел обратно к деревне, и жители, переглянувшись, безмолвно последовали за ним.
Не дожидаясь ответа, он резко повернулся обратно к техникам, и его голос вновь стал сухим и отрывистым:
— Продолжаем. Работаем по графику.
Протесты жителей растворились в воздухе, как слабый вздох. Они стояли неподвижно, наблюдая, как приезжие, игнорируя их, возвращаются к своим приборам и картам. Бессилие было написано на их лицах — не злое, а горькое и тяжелое. Ильдар-агай не стал ничего больше говорить. Лишь глубокая, неизгладимая печаль легла в складки у его глаз. Он видел, что слова о Аждахе отскочили от гладкой, непробиваемой уверенности менеджера, как горох от стены.
Жители, не сказав больше ни слова, медленно разошлись. Вскоре на плато поднялась буровая установка, и работа закипела с казенной, неумолимой скоростью. Когда все было готово, прогремела команда, прозвучали предупредительные гудки. Андрей Петрович отошел на безопасное расстояние, но остался в поле видимости, скрестив руки на груди.
Раздался взрыв.
Он был не таким громким, как в настоящем карьере, но для горной тишины — чудовищным. Грохот, короткий и резкий, как удар кнута, отозвался эхом, покатившимся по ущельям, спугнув птиц и заставив вздрогнуть мелких зверьков. Каменная пыль медленно поднялась к небу бурой пеленой.
Когда пыль окончательно осела, взору предстал свежий, рваный шрам на склоне — желтовато-серый разрыв в зелени и камне. Андрей Петрович удовлетворенно кивнул, делая пометку в планшете. Он видел не уродливую рану на теле горы, а лишь успешный результат первого этапа работ.
Работы продлились до самого вечера, пока последний грузовик не скрылся в сумерках, оставив после себя лишь выжженную колеями землю и неестественную тишину. А ночью со стороны озера наполз туман.
Он был иным — не легкой дымкой, а густым, молочно-белым пологом, стелющимся по земле неестественно низко. Он не рассеивался, а клубился и полз, тяжелый и беззвучный, поглощая очертания деревьев и камней, словно неживая вода, затопляющая мир.
2. Знаки
Туман продержался до полудня следующего дня, не желая рассеиваться под уже палящим солнцем. Он висел над деревней влажной, непроницаемой пеленой, скрывая дальние дома и склон древнего холма. Воздух был неподвижен и непривычно тих. Не слышно было ни птиц, ни привычного гула ветра в ущельях — лишь гнетущая, ватная тишина, которую не разрывали даже голоса людей, приглушенные и беспокойные.
Ильдар-агай вышел из дома на рассвете. Он долго стоял на крыльце, вглядываясь в молочную муть, окутавшую мир. Его старческая,