[justify]За окном больничной палаты синеет январский вечер. Валентина смотрит на большую качающуюся за стеклом еловую лапу, и ей становится грустно и страшно. Так страшно, как никогда в жизни не было.
Шутка ли! Племянника готовят к операции по удалению опухоли. Врачи объясняют: без этого нельзя, иначе мальчонка погибнет. Он и так уже год ничего толком не ест, не разговаривает, а только спит. На ножки ставишь – валится. Безучастный стал ко всему. Видно, не жилец? Но доктор – маленькая седенькая старушка, которую все называют «светилом» - настаивает на немедленной операции. Как она сказала вчера? «Если вы сейчас откажетесь, то через полгода что-либо делать уже будет поздно». Велела звонить отцу. Чтоб приехал, дал разрешение на опера… операционное вмешательство. Отец – опекун. Его согласие требуется. А Валя – просто нянька. Ее дело – на горшок посадить да кашей накормить. По крайней мере, попытаться. Ну, и песню спеть.
Васятка во сне заворочался, застонал. Тихонько так, словно заскулила маленькая собачка. Наверное, опять голова болит. Успокоить надо…
- Баю, баюшки, баю…
Но мальчик смотрит на Валентину затуманенным взором, просит:
- Валя, ха!..
Загремела кружкой, принесла чая. Отрезала ломоть хлеба, пластик колбасы. Сунула в слабую детскую ладошку бутерброд.
- Ха, Вася!
Хлебные крошки сыплются на одеяло, на простынку. Паренек мусолит хлеб, часто вздыхая.
- Пей чи, Вася!
Но Вася снова проваливается в зыбкий сон. Бутерброд падает на больничное одеяло.
Валентина отворачивается к окну:
- Господи, как я устала!
ххх
В больничной детской палате нейрохирургического отделения четверо взрослых и четверо детей. Родителям разрешается находиться с детьми, чтобы хоть немного разгрузить замотанных постовых сестер – на одном этаже не меньше полусотни больных, а дети особой заботы и внимания требуют.
По вечерам, когда ребятишки спят, их сопровождающие начинают рассказывать о себе, знакомиться заново за чашкой чая. За недели совместного лечения в одной палате эти люди невольно сближаются, начинают дружить, а, уезжая домой, нередко обмениваются номерами телефонов и потом созваниваются. Пока живы дети.
Такая уж доля у маленьких пациентов нейрохихургического отделения, попадающих сюда с диагнозом: «Опухоль головного мозга». Единицы после операции начинают нормальную жизнь. А другие снова и снова возвращаются в больницу, из которой их однажды выпишут домой - умирать. И все-таки родители детей верят, что им удастся обмануть судьбу. Хотя бы на месяц. На день. На час. Эта надежда помогает не рехнуться от горя, и радоваться каждому драгоценному мигу, проведенному со своим ребенком, который, разумеется, лучше всех на свете.
ххх
У Валентины этой веры нет. Да и не было никогда. Потому что она тетка. Васина-то мать, старшая сестра Вали, сбежала с любовником, когда парнишке и года не исполнилось. Надоело ей по хозяйству возиться и стариков-родителей ублажать. Отец ух как лютовал, а толку? Блудная дочь не вернулась, и новостей о ней никаких нет до сих пор. А ведь Васе уже шестой пошел!
Приставили к ребенку Валю нянькой. До этого она на базаре одеждой торговала, а теперь на рынок отец сам ходит. А у него астма, тяжело отцу. А Валя теперь дома. Подай, принеси, пеленки Васе поменяй… За день так набегаешься – ноги гудят…
И когда же все это кончится? Хорошо, что отец подарок сделал – сотовый телефон купил. А то бы умерла в этой больнице проклятой от скуки и одиночества! А так – позвонишь, поболтаешь о том - о сем с бабами, веселее на душе становится.
ххх
По мобильнику Валя трещала сутками, не обращая внимания на недовольные лица соседей по палате. Им было на что обижаться. В обязанности матерей, ложившихся в больницу вместе с детьми, вменялось самостоятельно следить за чистотой палаты, а именно: мыть пол, драить раковину, проветривать помещение и включать кварцевую лампу. Уборку делали по очереди. Только так уж получилось, что в первый день своего дежурства Валя стала тянуть время. Женщины стеснялись ей напомнить об обязанности, а Валентина то дремала, то болтала по телефону. Дотянула до позднего вечера, когда ребятишек нужно было спать укладывать.
На следующее утро соседки озлобились на ленивицу и чуть ли не с тумаками погнали за ведром и шваброй. Пол в палате Валя вымыла быстро и…тяп-ляп. Вытерла только середину, не удосужившись заглянуть под кровати. К раковине и вовсе не притронулась. А потом долго жаловалась на боли в спине и в ногах.
- Нет, девчонки, вы как хотите, но я ей больше тряпку не доверю, - рассердилась одна из «мамочек», Галина. – Грязно, как в хлеву! И крошки под ногами…
- А все потому, что из столовой куски хлеба без конца в палату носит, как вечно голодная, - поддержала разговор другая женщина, Ирина. – Не съест, а наломает и на тумбочку сложит – жуть!
- Что хотите – цыганка, - заявила третья «мамочка», Эльвира.
- Вот уж нет! – не согласилась Галина. – У меня по соседству цыгане живут. Очень чистоплотные люди, а эта – как паршивая овца. И где она только росла, училась?
ххх
- Как зовут-то тебя? – спросили цыганку в первый день соседки по палате.
- Валя, - отвечала она.
- А полное имя как? – не унималась Эльвира, приехавшая на лечение с четырехлетним сынишкой. – Вот у меня подруга – татарочка, ее в цехе все Валей кличут, а она на самом деле Балия!
- Да нет, просто Валя, - слабая улыбка озарила смуглое цыганское лицо. – Такое у меня имя. И в паспорте так написано.
А через день Эльвира, прибираясь в палате, смахивала пыль с тумбочки новой соседки и наткнулась на паспорт. Не удержалась, сунула любопытный нос: «Валентина Алексеевна…»
Прочитала, покачала головой.
- Ну-ну, «просто Валя».
ххх
Черноглазая, черноволосая Валентина напоминала черную нахохлившуюся ворону, невесть как очутившуюся в палате. Сидела на табурете у кровати, на которой ее подопечный, шестилетний Васька забылся тревожным, больным сном.
- Время–то – семь вечера, - неодобрительно сказала Эльвира. – Ты зачем его днем баюкаешь? Ведь он каждую ночь в четыре утра просыпается и начинает просить пить, есть, а потом ты ему на всю палату песни поешь, когда другие дети спать хотят! Сбила пацаненку режим, мамаша!
- А я ему не мать. Тетя, - не обиделась Валя, - и ничего я не сбивала. Он и дома так же. Днем спит. Ночью играет. Я что могу сделать?
- Тетя? – удивилась Галина. – А мать где же?
- Сбежала. Со своим вторым мужем. А Васю девятимесячным бросила. Мои родители стали опекунами, я – нянькой. Вот, пестую. Пять лет рощу. Только он больным родился. Опухоль у него. Врачи говорят, надо оперировать. А я боюсь. У него опухоль находится в таком месте, что после операции Вася запросто может из мальчика в девочку превратиться. Ужас!
- Ну и дура, - вспыхнула Эльвира, - когда речь идет о жизни и смерти ребенка, раздумывать некогда! Тем более, из-за такой ерунды!
- Не скажи, пол – это очень серьезно, - мотнула смоляной головой Валентина. – И потом, все решения принимает мой отец. Он опекун.
Вечером, в курилке Эльвира, зло затягиваясь сигаретой, шепотом говорила Галине:
- Вот если бы Вася и впрямь девочкой родился, то никто бы о его здоровье не пекся, по больницам не возил. Женщины у этого народа – не люди. У меня по соседству цыганская семья живет. Муж – холеный такой, господин, одним словом. А жена – забитая, глаза боится поднять, если муженек рядом. Ты знаешь, что цыганке ни в коем случае нельзя даже случайно мужчину подолом юбки задеть? Иначе такой скандал будет! Да ты посмотри на нашу Валентину! Вот только утром мне плакалась: «Врачи точно отцу нажалуются на меня! Что я за Васей плохо ухаживаю!» Отец-то у нее что, деспот? Боится она его безмерно. И, похоже, от страха еще больше тупеет.
ххх
С каждым шагом соседка проявляла все большую дремучесть. Медсестра лекарство приносила утром, Валентина переспрашивала у нее, когда какую таблетку Васе давать. А во время очередной уборки женщины выяснили, что лекарство мальчонка не получал. Все таблетки нянька прятала в ящик тумбочки.
- Ты что творишь? – возмутились «мамочки».
- А чего, - слабо отбивалась Валентина, - вот я в больнице как-то лежала, так мне одна женщина, которая со мной лечилась, таблетку дала. Я выпила и чуть не умерла! А вдруг эти таблетки такие же!
- Боже мой, - крикнула Эльвира. – Я впервые слышу такую глупость!
В другой раз медсестра, выдав чистое белье, попросила грязные простыни отнести в санитарную комнату. Валя белье взяла, вышла в коридор, да и вернулась с ним обратно.
- Не нашла! – объявила она соседкам.
- Что там искать-то, - изумились женщины, - на всех дверях таблички с надписями.
- А я… читать не умею, - призналась Валентина.
«Мамочки» растерялись.
- Да, я когда в первый класс ходила, у нас в школе между цыганами и русскими распри начались, всех цыганских детей из школы тут же вышвырнули. На этом моя наука и закончилась, - объяснила Васина нянька.
– Но свою фамилию я писать умею! – вдруг с гордостью добавила она.
- Средневековье какое-то, - не удержалась Эльвира. – Ты где живешь-то, Валя?
- В Алапаевске, - улыбнулась та.
- Бред! – сказала Галина. – Ни за что не поверю, что детям учиться не позволили. Скорее всего, родители не были заинтересованы в том, чтобы дать дочери образование. Вот и все!
- Сколько тебе сейчас лет, Валя? - ласково спросила жалостливая Ирина.
- Тридцать три, - с готовностью отвечала цыганка. – Я до Васькиного рождения на рынке торговала, вещами всякими, а потом отец велел в няньки идти. А живу с родителями. Им надо помогать. Стирать, готовить, убирать…
ххх
Наивна Валентина была как маленький ребенок. Однажды огорошила соседок по палате вопросом, заданным дрожащим голосом:
- А операцию врачи будут делать такими же ножами, какими мы хлеб режем?
Эльвира перевела взгляд на тумбочку, где лежал здоровенный ножище, похожий на тесак мясника, присланный Вале из дома, которым она кромсала хлеб и колбасу, и согнулась от смеха.
Добрая Ирина попыталась объяснить:
- Что ты, у хирургов специальные скальпели имеются. Не переживай! Только тебе, кровь из носу, надо все анализы вовремя сдать, чтобы Васю на операцию взяли!
Валя охнула:
- Мне? Кровь из носу? А это больно?!
Ирина захлопнула рот, изумившись до крайности.
Хохотавшая Эльвира вытирала выступившие на глаза слезы:
- Ты поосторожнее со словесными оборотами! Напугала девку!
Ирина вздохнула и попыталась объяснить Вале, что означает выражение «кровь из носу».
- Жалко мне ее, - вздохнула Ирина, когда Валя вышла в буфет, благо он находился напротив детской палаты, и женщины не боялись, что цыганка заблудится. – Навесили родители на нее больного парнишку, никакой специальности не дали, определили в няньки и домработницы. Можно сказать, украли у девчонки нормальную жизнь!
- Смерть мальчика стала бы для нее облегчением, - рубанула Эльвира.
Женщины ахнули:
- Да ты что говоришь!
- А что? Уехала бы из отчего дома, может, сердечный друг бы появился, а потом своя семья…
- Это что-то из области фантастики! – горько усмехнулась Галина. – Никуда Валя от отца и матери не уйдет. И ты это прекрасно понимаешь. Так уж ее воспитали.
ххх
Вечером Валентина плакала. Ей объявили, что назначен день операции, отец как опекун мальчика подписал согласие. Она, глотая слезы, растолкла в ложке
