Демоны Истины. Глава третья: Тиллонский потрошитель.

Глава третья: Тиллонский потрошитель  
Изуродованное, растерзанное тело лежало поперек узкой мостовой — между лавкой портного с одной стороны и магазином гвоздей с другой. Двери обеих лавок были обильно забрызганы кровью и нечистотами. Оторванная голова, с уродливым, кривым срезом шеи, — в трех метрах от тела. Под дверью лавки кожевника.
От тела до головы тянется густой след карминовых брызг.
Грудная клетка вспорота, ребра вывернуты, а внутренности раскиданы вокруг обезглавленного тела. Кишки — отвратительная перламутровая змея — хаотично расползлись по мостовой и мерзкой гирляндой повисли на вывеске лавки портного, зацепившись за  жравый гвоздь.
Энаэль Брабасс, рыцарь-истребитель из Ордо Терминус, внимательно осматривал место преступления сквозь прорези своей железной маски.
Седьмая жертва за неделю. Тридцатая — за месяц.
Правая нога оторвана по колено и приютилась у парапета стены лавки с гвоздями — мимоходом и не заметить сразу. Левая рука по локоть отсутствует.
Ни Энаэлю, ни страже не удалось ее найти.
Зачем кому-то мертвая рука? — могло подуматься стражникам, которые сейчас старались не смотреть на безобразную картину убийства, сдерживая зевак, набежавших с порта поглазеть.
Но Энаэль Брабасс, лучший охотник на чудовищ, что был в распоряжении Ордена Инквизиции, имел десяток предположений по этому поводу.
В прошлом году Потрошителем Тиллона объявили стригоя, поселившегося в скальных пещерах, выходящих к гавани. И, как это часто бывает, объявился герой, убивший чудовище. В том году им стал рыцарь из королевской гвардии, принеся на суд общественности голову гигантской летучей мыши.
Этого оказалось достаточно, чтобы Дерек Лунфайтер из Младших Сынов получил почести и регалии, достойные освободителя от гнета монстра. Город мог спать спокойно. А сир Дерек — вдоволь радоваться новой жизни при дворе короля.
Но у подобного рода «геройств» всегда была обратная сторона.
Подобные герои нередко не доводили дело до конца.
И заканчивать, а зачастую — и исправлять, приходилось Инквизиции.
Мало убить чудовище. Важно разорить его логово. Устрашить собратьев, чтобы им больше не приглянулась уютная нора соплеменника.
Мало кто из любителей поохотиться на нечисть озадачивался созданием непригодных условий для повторного заселения.
В этот раз героев не нашлось даже для того, чтобы отыскать и убить новоприбывшую тварь.
К счастью…
И потому хозяин Тиллона, лорд Виман Бэйлонд, решил заручиться помощью Ордена, а не терять время напрасно на стражу и своих рыцарей, среди которых, по всей видимости, не нашлось добровольцев.
Убийца не оставлял следов. Его никто не слышал.
Стригой атакует с воздуха, планируя беззвучно на кожистых крыльях. Подобно летучей мыши, он редко касается лапами земли — лишь ставит их на жертву, чтобы слизать кровь длинным, шершавым языком.
Энаэль осмотрел оторванную голову. Левый глаз ввален, деформирован. Вокруг глазницы, на висках и скуле — неглубокие царапины.
Тварь опустилась с неба. Схватила жертву за голову. Второй лапой оперлась на плечо — на правом плече тоже видны следы когтей.
Безжизненное тело было распотрошено, чтобы высвободить как можно больше крови. Рваные раны обрамлены следами когтей — и на груди, и на изуродованном колене, и на обломке плеча.
Оторванная рука — аномалия. Так подумал бы менее опытный охотник. Но не Энаэль Брабасс. Он слишком хорошо знал повадки тварей, на которых охотился.
У некоторых предыдущих жертв тоже пропадали части тел.
Три ночи назад, когда Энаэль только отбыл из “Храма Истины” по личному распоряжению кастеляна Фауста Мелкадара, у жертвы исчезла нижняя челюсть.
Семь дней назад — похищен увесистый кусок кишок. Еще раньше — грубо оторванная ладонь.
Стригои не питаются мясом. Значит, и похищать его им незачем.
Это сбило бы с толку любого другого. Но не Брабасса.
Действовать следовало незамедлительно: Тиллонский Потрошитель должен быть обезврежен до того, как птенцы покинут гнездо.


Лорд Виман Бейлонд — хозяин Тиллона и управляющий делами портового города — взыскивал пошлины с тысяч иноземных купцов и имел контракты с сотнями торговых компаний Шантии, Итиллии, Террана, Аликхары, Даз-Ремата и даже далекого Урша. Он слыл человеком чрезвычайно богатым.
Возглавляя десятки торговых гильдий Тиллона и окрестностей, лорд Виман ни в чем не нуждался и мог позволить себе назначить достойную награду за голову Тиллонского Потрошителя — кем бы тот ни был.
Но тысяча золотых адександрисских солидов оставалась невостребованной.
Никто из местных не отважился прочесать прибрежные скалы или северный лес в поисках монстра.
Впрочем, награда недолго оставалась без претендентов.
Энаэль Брабасс, истребитель чудовищ из Ордо Терминус, был ярым поборником Истины и верным слугой Ордена. Но он не чурался наград и считал, что всякое ремесло должно быть оплачено — тем более столь опасное, как его.
Лорд Виман оправдал свою репутацию щедрого нанимателя.
Он пообещал, помимо отчислений в пользу Ордена, еще сотню золотых солидов в довесок к ранее обещанной тысяче, лично Энаэлю Брабассу — при условии, что тот вернется живым, с головой Тиллонского зверя.
Лорд Виман был настолько любезен, что, помимо обещанного золота, снарядил с Энаэлем еще троих.
Двоих солдат — в мутных, затертых шапельях и старых хауберках, посаженных на весла. И старого наемника — в кольчуге, с горшковидным круглым шлемом, тронутым ржавчиной и солью.
Трое что-то болтали между собой. Энаэль не слушал.
Он вообще не любил разговоров. Особенно со случайными попутчиками.
Разговор порождает привычку. Привычка — слабость. А к утру кто-нибудь из них, вполне возможно, погибнет.
Незачем узнавать друг друга ближе. Безликие — не вызывают сожаления.
Он молча смотрел вперед. Скалы, как застывшие призраки, поднимались из моря. Они были окрашены в звездное серебро — обманчивый, мертвый свет.
Железная маска Энаэля ловила и отражала блики звезд, как и черная гладь воды, что не плескалась — дышала, глубоко и глухо.
Ветер обвивал лодку, холодный, как забвение. Сквозь него слышались только резкие вздохи весел и неторопливый скрежет кольчуг.
Ночь молчала. И Энаэль молчал вместе с ней.
— Ты бы видел, как она на меня глядела, — протянул первый солдат, на веслах, лениво перекладывая руки. — Глазки как сливки, грудь — будь здоров. Сказала бы еще слово — и осталась бы без юбки.
— Ха, — хмыкнул второй, чуть моложе, — ты про ту, с трактирной стойки? Которая тебе в ухо зевнула и плюнула в пиво?
— Ну, бывает, — не смутился первый. — Не у всех вкусы тонкие.
— Не у всех? Да ты ей нравился, как мне нравятся копать сортиры.
— У тебя вкуса нет, вот и все, — фыркнул первый и, повернув голову, бросил: — А ты чего молчишь, железный? На баб совсем не глядишь, что ли? Или по книгам балдеешь, а?
Молчание. Только тихий всплеск весел и хриплый шорох кольчуги.
— Эй, железный, — уже громче сказал старый наемник, что сидел позади, крутя на пальце железное кольцо. — Ты хоть скажи, как тебя звать-то. А то неудобно как-то: в одной лодке, а даже не представились. Я — Варт. Эти — сами не знают, кто. А ты кто?
Энаэль не шевельнулся. Ни слова. Ни взгляда.
Только напряжённая тишина его фигуры, как будто он был частью этой лодки, закованной в сталь и ночь.
— Да ладно вам, — усмехнулся второй. — Он же инквизитор. У них все на молчании и страхе держится. Скажешь слово — и ты уже еретик.
— Может, язык отрезан, — предположил первый, — а на лице та маска, чтобы слюни не капали.
— А может, — медленно сказал Варт, — он просто знает, куда мы плывем, и не хочет тратить дыхание зря.
Они замолкли на минуту. Где-то среди скал прокричала ночная птица. Или не птица.
Лодка кралась медленно, как нож между ребер. Энаэль все так же неподвижно смотрел вперед. В глаза скалам. В черные щели пещер.
Энаэль заметил его раньше других.
Тиллонский Потрошитель выскользнул из норы, как тень, оторванная от мира. Мышиная шерсть блестела под лунным светом, а кожистые крылья дрожали от напряжения, словно жаждали взмыть в небо. Существо было все в движении — извивалось, ползло, карабкалось, будто мир слишком медленный, и оно рвется вырваться вперед.
Лодка замерла. И воздух в ней — тоже.
Пока не раздался первый еле слышный вдох. Потом второй. Кто-то выдохнул — как будто ударили в кожаный бурдюк. Еще секунда — и лодка наполнилась ахами и суетливым страхом.
Энаэль не повернул головы. Только поднял руку — коротким, четким жестом. Заткнуться. Немедленно.
Молчание упало, как камень. Даже море словно приглушилось. Только дыхание троих, прерывистое, пахнущее потом и страхом.
[b]Тварь выпрямилась на выступе, принюхиваясь. Тупой нос дрожал, вбирая в себя ночной воздух. Потрошитель медленно повернул голову, вслушиваясь в звуки, которых не