Казахстан, середина 1980-х. Строительство газопровода в Казахстане. Жилье - в вагончиках, магазин - в вагончике, столовая - в вагончике. И все эти сооружения образуют прямоугольник, внутри которого -двор. Ну, а там располагалась вся строительная техника. Степь, раскалённая как чугунная сковорода, подступала к самому порогу вагонного городка. Не городка даже, прямоугольника из синих, облупленных вагончиков, брошенных среди бескрайней рыжей равнины. Внутри этого четырёхугольника, прозванного «аквариумом», кипела своя странная жизнь: тут же, под открытым небом, стояли трактора, экскаваторы и прочая железная братия, от которой даже ночью воняло мазутом, соляркой, железом и пылью.
Жара стояла такая, что в тени столбик термометра показывал за сорок. Воздух дрожал, и единственным спасением была столовая, такой же вагончик, но с распахнутыми настежь окнами. В обеденный перерыв здесь собиралась вся мужская рать, от матёрых прорабов до зелёных практикантов. Здесь пахло вечным борщом, дешёвым табаком и позавчерашним киселём.
Была у этой столовой своя тайная жизнь, своё негласное расписание. Ровно в час дня, когда солнце начинало жечь особенно беспощадно, в одном из окон, том, что выходило во дворик, появлялась знакомая усатая морда. Это был верблюд. Местный, степной, ничейный. Видимо когда-то ушёл от своего хозяина на вольные хлеба, да так и остался жить в степи. Однако в его характере чувствовалась интеллигентность в общении с человеческим родом. Строители прозвали его Гошей. Гоша подходил к окну, просовывал свою голову в открытое окно и стоял не шевелясь. Не мигая своими умными, бархатными глазами смотрел на едящих и ждал. Мужики, сами измученные пеклом и тяжёлой работой, его понимали. Кто хлебную горбушку кинет, кто огрызок яблока.
- Опять ваш приятель за пайкой явился, - ворчала повариха тётя Паша, швыряя в ведро очистки. - Скоро на него порцию заказывать будем!
- Не трожь Гошу, он наш талисман! - откликался с дальнего стола бригадир Сидоров, мужчина с лицом, прожжённым степным ветром. - Он, между прочим, вчера у новичка целую котлету из-под носа стырил. Ловок!
Шутки шутками, но терпение тёти Паши лопнуло, когда Гоша, просунув голову в окно, стащил со стола целую булку хлеба. В столовой стоял тот самый, послеобеденный час, когда народ уже пообедал, но не спешил расходиться. Посуда со столов ещё была не убрана. За столом у окна сидел электрик Витяка, местный шутник и балагур, с сигаретой в зубах и с хитрым прищуром.
- А что, ребята, - сказал Витяка, глядя на верблюда, - а ведь наш степной аристократ избаловался. Всё пресное жрёт. Надо его вкусовые рецепторы просветить.
Он отломил кусок свежего хлеба, густо-густо намазал его столовой горчицей, той самой, ядрёной, с надписью «Острая» и с деланно-ласковой улыбкой протянул Гоше.
- На, полакомься, пустынный корабль! С перчиком!
Гоша, доверчиво хрумкнув протянутый ему бутерброд, прожевал раз, другой... Наступила звенящая тишина. Все замерли. И вдруг... Сначала его глаза округлились и налились кровью. Из ноздрей вырвался свистящий звук, потом оглушительный, гортанный рёв, от которого задребезжали стаканы на столах. Верблюд дёрнулся назад, с грохотом вывалился из окна и, словно чёрный вихрь, ринулся прочь.
Он нёсся по «аквариуму», снося на своём пути ящики, ворох железа, пугая кур. И тут, как по закону подлости, на его пути возник тракторист Коля. Тот весь в мазуте, не спеша и очень сосредоточенно нёс два алюминиевых ведра, полных до краёв свежей, отливающей на солнце золотом, солярки.
Что произошло дальше, наблюдавшие из столовой мужики потом вспоминали, захлёбываясь от смеха. Гоша на полном скаку подлетел к Коле, с ходу засунул голову в первое ведро. Раздался звук, как будто воду из ванны высасывают мощным насосом. Ведро опустело за секунды. Не переводя дух, верблюд проделал то же самое со вторым ведром, прямо из рук остолбеневшего тракториста. Затем он отдышался, фыркнул, с удовлетворением облизался и, пошатываясь, с самым спокойным и даже философским видом побрёл в свою степь, оставив за собой шлейф солярочно-горчичного амбре. Коля стоял, как громом поражённый, с двумя пустыми вёдрами на вытянутых руках. Лицо его было белее мела, тракторист чуть не поседел.
- Он..., он соляру... - был единственный звук, который он мог издать, - вёдрами... Выпил...
Его тут же, под руки, повели обратно в столовую и, не спрашивая, вручили стакан водки.
- Для сугреву, Коль! Смотри, чтоб около него с сигаретой не стоял! А то Гоша тебя, как Змей Горыныч, заживо сожжёт, если дыхнёт на тебя! - хохотал Витяка, который от смеха уже сполз под стол.
А Гоша после этого случая будто помолодел. Шерсть у него залоснилась, походка стала твёрже. Ходили упорные слухи, что с тех пор он иногда подходил к канистрам с соляркой и задумчиво их обнюхивал, но горчицу обходил за версту. И тётя Паша, заботливо выставив ему за окно миску с очистками, ворчала уже с нескрываемой нежностью:
- Ну что, соляровый наш! Пришёл? А то тут без тебя и борщ не такой, и котлеты не жарятся...
26.11.2025 г.
