Всякая всячина 7

Хитрый Миша

Миша всегда был парнем с огоньком. И этот огонек особенно ярко разгорался, когда дело касалось поездок на общественном транспорте. Ездить без билета – это было для него целое приключение. Тут тебе и адреналин от возможной встречи с контролёром, и азарт от игры в прятки, и, конечно же, приятная экономия семейного бюджета.

Бывали моменты, когда контролёры, эти неумолимые стражи порядка в салонах, пытались его поймать. Иногда они хватали за рукав, за воротник, но Миша, ловкий и быстрый, всегда умудрялся вырваться, оставляя их с пустыми руками и недоумением на лицах. А иногда, когда поймать не удавалось, контролёры просто стыдили его, бросая гневные взгляды и произнося нравоучительные фразы. Миша лишь пожимал плечами, чувствуя себя героем какого-то дерзкого фильма.

Но самым изобретательным его методом было собирание потерянных билетиков. Он мог найти на полу вагона несколько таких "сокровищ" и, с невозмутимым видом, протянуть их проверяющему. А иногда, когда таких "сокровищ" было много, он начинал по очереди давать их водителю, пока возмущённые пассажиры не начинали кричать: "Пора ехать!". Водитель, уставший от этой цирковой сцены, лишь махал рукой и отпускал Мишу, понимая, что спорить с этим юным гением бесполезно.

С годами Миша решил подойти к своему увлечению более "по-научному". В старших классах он разработал целую систему. Все его "билеты" – кусочки газеты, обрывки бумаги, всё, что могло имитировать настоящий талон – хранились в маленькой записной книжке. На первой странице красовался подробный список: "Вот этот кусочек с узором от пробитого отверстия соответствует тому, что я компостировал на прошлой неделе, а вот этот – тому, что я видел на билете у соседа". Заходишь в вагон, компостируешь кусочек газеты, смотришь, какой узор или какие буквы пробились, открываешь книжку, находишь нужный "талон" и спокойно едешь дальше. Если же нужного "талона" в списке не оказывалось, приходилось, скрепя сердце, пробивать настоящий. Так Миша ездил лет пять, чувствуя себя настоящим профессором транспортной логистики.

Однажды, в очередном автобусе, Миша, как обычно, стал искать нужный "талон" в своей драгоценной книжке. Но тут сзади раздался крик, который заставил его сердце ёкнуть:

– Водитель, мне нужна Ваша помощь!

Это была добросовестная пассажирка, женщина средних лет, которая, видимо, наблюдала за его манипуляциями с книжкой. Она, недолго думая, схватила его книжку с талонами. Миша попытался вырвать её, но женщина была настойчива. В результате схватки, книжка осталась у неё в руках, но множество "талонов" разлетелись по салону, словно конфетти. Миша, поняв, что ситуация вышла из-под контроля, выскочил из автобуса и бросился наутёк, оставив позади растерянную пассажирку и рассыпанные доказательства своего "научного" подхода.

Вскоре после этого случая на Подоле открылось метро. Это стало настоящим спасением для Миши. Теперь ему почти не приходилось пользоваться автобусами и трамваями. Метро было быстрее, удобнее, и, что самое главное, там не было таких бдительных контролёров. Миша, почувствовав облегчение, спрятал свою драгоценную книжку с "талонами" куда подальше. С тех пор он стал ездить, как самый добропорядочный гражданин. Он понял, что хоть и было весело и экономно, но постоянный страх быть пойманным и стыд от разоблачения не стоили того. Метро стало для него не просто новым видом транспорта, а символом новой, более спокойной жизни. Он больше не чувствовал того азарта, но взамен получил уверенность и душевное равновесие. Иногда, проходя мимо остановок старых трамваев и автобусов, Миша ловил себя на мысли, что скучает по тем временам. Но лишь на мгновение. Ведь теперь он мог спокойно смотреть в глаза контролёрам, зная, что его совесть чиста, а кошелек, хоть и немного опустевший, но зато полный честно купленных билетов.


Пожары на Подоле

Подол дышал. Дышал дымом, запахом сырой древесины, ароматом свежеиспечённого хлеба из пекарен и, конечно, страхом. Страхом перед огнем, который был здесь частым гостем. Дома, словно спичечные коробки, стояли вплотную, деревянные, ветхие, хранящие в себе истории поколений. И желание получить новую квартиру, светлую, каменную, с водопроводом и отоплением, было не просто мечтой – оно было навязчивой идеей, пульсирующей в каждом сердце.

Утро могло принести сюрприз. Ты выходишь из дома, и он стоит на месте, родной, знакомый. А на следующий день, возвращаясь из школы, ты видишь лишь чернеющие развалины, клубящийся дым и толпу зевак. И всегда, всегда во дворе, словно немой укор судьбе, стояла мебель, сундуки, детские игрушки – все, что успевали вынести жильцы. Как им это удавалось, оставалось загадкой. Казалось, в момент опасности в людях просыпалась неведомая сила, позволяющая им тащить на себе целые комнаты, спасая самое дорогое.

Жителей Подола можно было понять. Их дома, хоть и были ветхими, не сносили. Они стояли, разваливаясь на глазах, фасады осыпались, угрожая прохожим. В доме напротив нынешней поликлиники № 15 однажды рухнула стена, похоронив под собой часть улицы. И тогда, за столом, под звон рюмок, начинались разговоры. Жалобы на жизнь в старых домах, на холод, на сырость, на вечный страх. А на эти сетования всегда следовал подольский ответ, полный гордости и вызова: "Или мне вас учить, как что сделать?" В нем звучала и мудрость предков, и умение выживать в любых условиях, и, возможно, скрытое знание, как уберечься от огня.

Но однажды все изменилось. Началось строительство метро. И вместе с ним – масштабный снос старой застройки. Подолян, словно птиц из старых гнезд, переселяли на Оболонь. Новые, типовые дома, с ровными рядами окон, с современными удобствами. А старые, вонючие, неповторимые, несчастные, любимые подольские домики умирали. Медленно, мучительно, не оставляя после себя почти ничего. Лишь пепел, развеянный ветром, и смутные воспоминания о временах, когда пожары были частью жизни, а желание иметь новую квартиру – двигателем прогресса.

Иногда, проходя по современным улицам Оболони, кто-то из бывших подолян останавливался, глядя на ровные ряды домов. И в глазах его мелькала тень. Тень старого Подола, с его скрипучими половицами, с запахом дыма и страха, с той особой, неповторимой жизнью, которая навсегда осталась в пепле. И тогда он мог тихо прошептать: "Или мне вас учить, как что сделать?" Но уже никто не понимал, о чем он говорит.

Новая жизнь на Оболони была другой. Ровной, предсказуемой, лишённой той остроты ощущений, которая сопровождала каждый день на Подоле. Здесь не было страха перед внезапным пламенем, но и не было той особой, пропитанной дымом и сыростью, но такой родной атмосферы. Дети играли на новых, безопасных площадках, а их родители, привыкшие к постоянной борьбе за выживание, порой чувствовали себя потерянными в этой стерильной благополучии.

Старики, переселённые из своих ветхих, но таких знакомых домов, часто сидели на лавочках у подъездов, глядя куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть сквозь бетонные стены и пластиковые окна очертания прошлого. Их разговоры, если и заводились, то неизменно сводились к воспоминаниям. О том, как соседи помогали друг другу тушить пожары, как делились последним куском хлеба, как пели песни под гитару в тесных комнатах, когда за окном бушевала стихия.

Молодое поколение, выросшее уже на Оболони, не понимало этой ностальгии. Для них Подол был лишь историей, прочитанной в книгах или услышанной от бабушек и дедушек. Они не знали запаха горящей древесины, не чувствовали липкого страха, когда слышали треск огня, и не видели, как люди, потеряв все, с удивительной стойкостью начинали строить свою жизнь заново.

Иногда, в тихие вечера, когда ветер доносил с далекого Подола едва уловимый запах дыма, кто-то из старожилов поднимал голову, прислушиваясь. Казалось, в этом запахе было что-то знакомое, что-то, что напоминало о той жизни, которая была полна опасностей, но и полна настоящей, не поддельной человечности. И тогда, в глубине души, они могли почувствовать легкое сожаление. Сожаление о том, что старые дома, с их скрипучими половицами и трещинами в стенах, ушли навсегда. Ушли, оставив после себя лишь пепел и воспоминания, которые, как и старые фотографии, со временем выцветают, но никогда не исчезают полностью. И в этих воспоминаниях, среди дыма и страха, таилась особая, неповторимая красота. Красота жизни, прожитой на грани, но прожитой по-настоящему.


Подольские алкоголики

Подол, старый район Киева, всегда дышал особой жизнью. Его мощёные улочки, старинные дома и близость Днепра создавали неповторимую атмосферу. Но среди этой романтики, особенно в вечерние часы, проступала и другая реальность – реальность алкоголиков. Их было много, и они были разными.

Большинство – это были обычные работяги, уставшие от дневного труда, ищущие забвения в бутылке. Они не причиняли никому вреда, просто искали утешения в компании друг друга, сидя на скамейках и неторопливо опустошая очередную бутылку. Их смех, иногда приглушенный, иногда громкий, смешивался с шумом города, становясь частью его вечерней мелодии.

Но бывали и другие. Те, кто терял всякий контроль, превращаясь в неприятных дебоширов. Их пьяные крики и драки нарушали покой района, заставляя жителей закрывать окна и стараться держаться подальше.

Лучшим местом для таких вечерних "мероприятий" считался Верхний-Нижний Вал. Здесь, под сенью деревьев, всегда можно было найти укромный уголок. Скамейки, расположенные вдоль аллеи, служили им импровизированными столами, а густые заросли – надежным укрытием. В советские времена это было особенно актуально. При приближении милиции, бутылка могла мгновенно исчезнуть в кустах, а сам "клиент" – раствориться в тени, чтобы позже, когда опасность минует, вернуться к своему "отдыху".

Неподалеку, на Ярославской, 13, располагался вытрезвитель. Место, куда попадали те, кто перебрал лишнего и не смог самостоятельно добраться до дома. Но даже это заведение не всегда справлялось с потоком "лунатиков", как их прозвали местные.

Когда план по "улавливанию" не выполнялся, на аллею выезжал "луноход". Это был не просто автомобиль, а настоящий монстр с огромной фарой на крыше. В одиннадцать вечера, когда город погружался в сон, "луноход" начинал свою охоту. Его луч, пронзая темноту, метался из стороны в сторону, освещая заросли, кусты и темные углы.

И вот, в свете этой фары, появлялись они – "лунатики". Полусонные, потерянные, они сидели на земле, лежали на траве, или пытались спрятаться в кустах. Фара выхватывала их из темноты, и они, словно пойманные в ловушку, не могли убежать. Двери "лунохода" открывались, и их, без лишних слов, уносили внутрь.

Так, под лунным светом, который иногда казался им единственным спутником, алкоголики Подола исчезали в недрах спецавтомобиля, чтобы на следующее утро, возможно,