Повестка

просто Ёвпа.

Доброжелательность собеседников действовала успокаивающе. Но мне будто иголка в сердце вонзилась. Как такое может быть, чтобы мама любимый бабушкин сервиз кому-то подарила? Она же как зеницу ока его берегла, только по большим праздникам доставала. Неужели с возрастом поглупела? Если подумать, этот сервиз у меня должен был храниться… Жалко, что я так и не успел маму перед смертью навестить. Всё эти дела, суета чертова…

— Давайте вернёмся на остановку, — робко предложил я. — А то троллейбус уйдёт…

— Никуда он без нас не денется, — успокоил Ёвпа, но в глазах его читалась необъяснимая грусть.

— Тридцатка тут вообще-то лет пять уж не ходит, — сказала Тоня, — нам повезло, случайный рейс…

Едкий пот лился ручьём, заливая глаза. Я вытащил конец шарфа и вытер лицо. Повестка пришла, а я тут сижу с какими-то люмпенами и лакаю густое винище. Мерзко всё это, непривычно. Я внимательно посмотрел на лица собеседников, смутная тревога охватила меня.

— Вы кто такие?! — вдруг выкрикнул я. — Это что за район? Где тут улица Полимерная? У меня что, галлюцинации?

— Ты меня пощупай, если сомневаешься, — рассмеялась Тоня, отряхивая снег с воротника и расстегивая пуговицу на пальто.

Я отвёл взгляд, не в силах выдержать показное кокетство. В этот момент, как будто с небес, послышался сиплый голос:

— Эй, братва, что вы там сидите?

Через пелену снега, на балконе седьмого этажа, видно было тощего мужичка в трениках и майке-алкоголичке.

— Мы тут культурно отдыхаем, — крикнул Ёвпа. — Давай, подтягивайся! Это Витек, слесарь, — пояснил он нам.

— Ща, мигом! — крикнул Витек. — У меня и брага есть.

Фигура на балконе на мгновение скрылась за дверью, потом выскочила назад. Витек с небывалой беспечностью перелез через перила. Засунув бутылку в карман, удерживаясь одной рукой за перила, он потянулся другой рукой к ветвям огромной березы, растущей под окнами. Ухватившись за тонкие верхние ветки, бедолага с тихим визгом прыгнул. Тело его прошуршало в ветвях, потом послышался хруст.

Чудом Витьку удалось зацепиться одной рукой за сук где-то на уровне третьего этажа. Его тело качалось в воздухе, будто акробат выполнял пируэт в цирке. С ноги сорвался тапок и полетел в сугроб. Некоторое время слесарь висел, извиваясь, пока, наконец, не сорвался. Крик резанул по нервам, тело с глухим ударом шлепнулось в снег.

Я отвернулся, чувствуя прилив крови к голове и укол от лопнувшего под кожей сосуда. Позже я заставил себя снова взглянуть. Тело Витька судорожно дергалось в сугробе. Он пытался встать, но не мог. Ёвпа подошел к нему, выхватил уцелевшую бутылку браги и, не обращая внимания на страдания приятеля, вернулся к нам.

— Ничего, оклемается, приползет, — равнодушно сказал он, откупоривая бутылку. — Кто брагу будет?

Ёвпа разлил мутную жидкость по чашкам, и я, не раздумывая, выпил, ощутив ядовитый запах сивухи. Брага мигом ударила в голову. Мне показалось, что никогда не приходило повестки. Что все это — уловка, чтобы избежать одиночества перед самым концом. Но гражданский долг все клокотал в грудине, как умирающая в клетке птица…

Наверное, пора собраться, найти чертов троллейбус, ехать дальше, хотя направление было изначально неверным. Обидно: всю жизнь я подчинялся каким-то алчным куроцапам. Впитывал ложные ценности повальной коррупции. Погряз в лицемерии, помогал мутить схемы, не найдя свободного дня, чтобы вырваться к больной матери. Зачем все это? Какая-то липкая копоть застилала мне разум долгие годы.

Силы иссякли, голова наливалась чугуном, чтобы бессильно упасть на покрытый коростой шершавого льда стол.

***

Я проснулся в темноте. Фонарный свет окрашивал в желтые тона снег на детской площадке. Странно — в окружающих домах не светились окна, за исключением одного-единственного, на девятом этаже. Снег продолжал сыпать, но благодаря морозу стал более легким и редким.

Мои компаньоны сидели за столом нахохлившись. На их шапках и воротниках осели целые сугробы.

— А, командир! Проснулся, — Ёвпа будто обрадовался и принялся стряхивать с плеч снег, отдуваясь и покашливая. — А мы тут тебя поминали добрым словом. Не переживай, сейчас на рыбалку двинем.

— Зачем? — пробормотал я.

— Эти, как их… устои будем укреплять, — пояснил он. — Зимняя рыбалка — это традиция предков. Тут прудик во дворе есть… Тоня, ты как?

— Я только за, ребятки. — Тоня подняла глаза и улыбнулась. — У меня пирожков навалом, — добавила она, показывая сумку. — Да и термос с чайком припасен.

— А как же троллейбус? — вяло спросил я.

— Да никак! — отмахнулся он. — Плюнь и разотри! До утра времени — вагон.

Мы пошли по узкой тропинке мимо пустого детского сада. Снег поскрипывал под ногами, вечерний сырой мороз пробирался под одежду. На пустыре оказался пруд с бетонными берегами, окруженный молодыми тополями, застывшими, словно танцоры с поднятыми руками. На льду пруда стоял шатер, освещенный изнутри керосиновой лампой. Возле черной лунки стояли раскладные стулья.

Мы уселись рядком. Тоня достала трехлитровый термос, налила в кружку крепкий чай, щедро разбавленный ромом. От кружки поднялся густой пар. Тепло разлилось по телу, только сейчас я осознал, как замерз. Вся жизнь сузилась до этой чудной минуты — зимняя рыбалка в пруду, где, наверное, отродясь не водилось рыбы.

Ёвпа ловко собрал раскладную удочку, повозился с леской, насадил приманку и опустил крючок в свинцовую, непроницаемую воду. Мы завороженно смотрели на поплавок. Потом к нам приковылял замерзший до синевы Витек.

— Пацаны, закурить есть? — спросил он, стуча зубами.

— Ты как, Витек? — Ёвпа протянул ему сигареты.

— Да ничего, нормалек. Поясница только, сука, ноет.

Витёк плюхнулся прямо на снег, закурил и задрожал от холода. Тоня сунула ему в руку кружку с горячим чаем. Меня почему-то привлекло одинокое светящееся окно на девятом этаже.

— Ребят, а почему везде в окнах темно? — спросил я.

— Дома старые, под снос пойдут, — ответил Ёвпа. — Людей расселяют. Тут небоскрёб будет, башня «Интеграция».

— Куда расселят?

— На Николо-Архангельское в основном. Там одни пенсионеры, народ ненадежный…

— А кто в той квартире со светом живет?

— Архип Харитоныч, отставной военком, — сказала Тоня, прихлёбывая чай. — Он по ночам почти не спит, телевизор смотрит.

— Мне бы к нему, — мечтательно сказал я. — У меня повестка…

— Правильно! Архип Харитоныч мужик дельный, к нему вся округа за советом ходит, если беда случилась или здоровье шалит. Говорят, он в молодости священные книги евреев изучал, мудрости набрался.

— Ну так пошли, чего тянуть? — Отложив удочку, оживился Ëвпа. — Всё равно клёва нет.

Собрались быстро. Гуськом двинулись к дому, стараясь ступать в след друг за другом. Ёвпа шёл первым — его огромные валенки оставляли глубокие лунки, по которым было удобно идти. Только неугомонный Витёк носился в сторонке, поднимая снежную пыль. Домашние тапки слетали с босых ног. Упрямый слесарь то и дело нырял в сугроб, искал их, натягивал обратно и снова бежал вперёд.

Наконец, мы зашли в темный и холодный подъезд. Пахло кошками и сырыми половиками. Лифт не работал. Следом за Ёвпой мы начали подниматься пешком. На пятом этаже меня остановила сильная одышка. Пришлось присесть на ступеньки, чтобы прийти в себя. Остальные терпеливо ждали.

На седьмом этаже нас ждал сюрприз: лестница уперлась в стену. Прохода дальше не было.

— Черт! Забыл совсем… — хмыкнул Витек. — Через квартиру бабки Макаровны пройдем. Строители панели не той стороной уложили.

Мы спустились обратно на шестой этаж. Витёк толкнул дверь одной из квартир — она оказалась незапертой. Один за другим мы протиснулись в тесную прихожую и прошли в гостиную. В кресле, напротив включённого телевизора, дремала пожилая полная женщина в байковом халате. Свет от экрана падал на её морщинистое лицо, делая его мертвенно-бледным.

— Эй, Макаровна, ты чего — спишь или померла? — громко крикнул Витек.

— Помрёшь тут с вами, — буркнула пенсионерка, приподнимаясь. — Третий год в очереди. Всё начальство вперед хоронят, нахалы. То депутаты, то сынки чьи-то лезут, а у меня пенсия — с гулькин нос.

— А ты в колумбарий определяйся, — нагло предложил Витек.

— Не по-божески это, — вздохнула она. — Сам знаешь, батюшка велит в землю ложиться, к червячкам.

— Ну ладно, — отмахнулся Витек. — Ты спи дальше, Макаровна. Мы к Архипу Харитонычу.

Макаровна только покачала головой и снова задремала. Мы же пересекли гостиную и зашли в спальню старухи. Витек придвинул табурет, влез на него и дернул за шнур, свисавший с потолка. Открылась створка люка со встроенной раскладной лестницей. Витек разложил лестницу и полез первым наверх. Его примеру последовали остальные.

В квартире на седьмом этаже никого не было. Только смятое мужское белье валялось на полу. На тумбочке стояла вскрытая банка рыбных консервов.

— Где же Петровы? — удивился Витек.

— Видно, очереди дождались, — съехидничал Ёвпа и рассмеялся.

Мы вышли на лестничную клетку, затем поднялись на девятый этаж.

***

Старый военком дремал в кресле в гостиной. Как положено заядлому рыбаку, в теплых камуфляжных штанах на помочах. Только рисунок на майке показался мне игривым: профиль поэта Мандельштама, каким его изображал художник Лев Бруни, был помещен в красный перечёркнутый кружок с надписью снизу: No pasaran.

Стены гостиной покрывали пластиковые панели, имитирующие интерьер бревенчатой русской избы. В углу, перед старинной иконой, мерцала лампадка. На стене висели три портрета в массивных бронзовых рамах: Феликс Дзержинский, барон Унгерн и Алексей Косыгин.

В другом углу стояла искусно выполненная деревянная статуя Анубиса. Отполированное жёлтое дерево блестело в мягком свете, а шакалья морда с острыми ушами и перламутровыми глазами словно пристально наблюдала за гостями. Подобная статуэтка, только меньшего размера, когда-то украшала кабинет дядюшки. Я знал, что египетский бог сторожит весы, на которых взвешиваются сердца покойников.

Телевизор работал без звука, и зловещие тени от экрана плясали на лысине хозяина. На спинке кресла висел френч плотного сукна, без погон.

— Здравствуй, Архип Харитоныч, — поздоровался Витёк. — Гостя к тебе привели. Душа, можно сказать, страждущая.

— А? Чего? — Военком встрепенулся от раздумий, нехотя вернулся в реальность.

Меня подтолкнули вперёд. Я замялся, опустив взгляд. В голове крутилась нелепая фраза: «Жизнь моя, товарищ военком, пролетела в суете и грехе».

— На рыбалку ходили? — Военком зевнул.

— Ходили, только не клюёт ни черта, — пожаловался Ёвпа.

— На что ловил? На хлеб? А надо было на опарыша. Я вчера такого леща вытащил… — Военком развёл руками, показывая размер. — Промерзли небось? Самогона хотите?

Он поднялся, достал из буфета бутыль и стаканы, поставил на стол. Налил каждому. Выпили. Тоня тяжело вздохнула, тайком утерла слезу. Ёвпа с чувством перекрестился на икону.

— С чем пожаловал? — спросил меня военком.

— Повестка у меня, — ответил я, — только она на адрес прописки пришла, с собой нет.

— Чудак-человек! А где я тебе штамп поставлю? На заднице? Документы другие имеешь?

— Есть справка из медцентра.

— Давай сюда.