Планкин был человеком скромным, носил советское пальто и китайские кроссовки, которые он приобрёл на толкучке по случаю премии ко Дню машиностроителя. Ещё у него был потрёпанный пакет с логотипом известного маркетплейса, на дне которого отдыхал пластиковый контейнер с перекусом.
Пётр Петрович работал технологом на троллейбусном заводе, писал скучные, никому не нужные бумажки, но в душе он знал, что имеет серьёзный потенциал. Вот только начальство всё никак не могло разглядеть этот самый потенциал и уже, как несколько лет не повышало Планкину зарплату.
«Ах, если бы завтра я стал главным технологом, — думал Планкин, улыбаясь прохожим. – А, скажем, через полгода — директором завода. Ох, и зажил бы всем подлецам назло. А ведь могу! Ещё как могу! Вот только глупое начальство не ценит моих усилий. Эх, живут же некоторые! И чем я хуже этих некоторых?»
На пешеходном переходе Планкин нарвался на скрюченного старичка. Тот был одет не по погоде: светлый, почти белый костюм, тонкие перчатки и шляпа с широкими полями. Но страннее всего была его обувь — белые сланцы, из которых выглядывали мертвенно-бледные пальцы ног. Планкину на секунду показалось, что он почувствовал слабый, едва уловимый аромат озона, как после грозы.
Когда они поравнялись, старик остановился, с оценивающим любопытством посмотрел на нашего героя и сказал: — Да будет исполнено! Ступай с богом, сынок.
«Странный дедуля, – подумал Планкин, оказавшись уже на тротуаре. — Может, из психушки сбежал? Ладно, в жизни всякое бывает. Да и не моё это дело, честно говоря. Идёт себе человек, никому особо не мешает».
Пётр Петрович обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на уходящего незнакомца, но его уже не было. Он словно растворился в пространстве.
Недолго думая, Планкин продолжил путь домой. И в тот самый миг, когда Пётр вновь вспомнил о борще, мир оборвался, растворившись в немом белом свете.
* * *
Пётр Петрович пришёл в себя и почувствовал запах хлорки. Первое, что он увидел, была потолочная лампа. Она жужжала и моргала, раздражая отвыкшие от света глаза. Голова трещала от боли.
— Живой, голубчик! — раздался незнакомый голос. — Вы, Планкин, теперь легенда. Человек, который встал на пути метеорита и остался жив! Фантастика!
Над Планкиным нависло большое круглое лицо в очках. Пахнуло луком и табаком. Было хорошо видно морщинки на лбу. В этот самый момент Пётр Петрович плохо соображал, а в голове крутились лишь тревожные мысли. Наконец, он вспомнил борщ, трескучий ледок и старичка в шляпе с широкими полями.
— Это ж надо! – не умолкал возбуждённый доктор. — Вы только представьте, Планкин. Этот космический камень проделал путь в 50 миллионов километров, прошёл сквозь атмосферу Земли, а у вас всего-то лёгкое сотрясение. Да вы, голубчик, в рубашке родились.
– Какой к чёрту метеорит? — разлепив засохшие губы, прохрипел Пётр Петрович. – Какое сотрясение? Господи, да меня же на работе ждут!
Мужчина было привстал, но доктор уверенным движением руки вернул его в горизонтальное положение.
— Тише! Тише! Вам нельзя так волноваться. О работе на недельку-другую придётся забыть. Поправляйтесь, Пётр Петрович. Лечитесь! Вам теперь нужны силы как никогда.
Доктор убрал очки в нагрудный карман, поправил рядом стоящую капельницу и направился к выходу из палаты.
Уже через час вокруг кровати Планкина собрались журналисты. Наш герой жмурился от ярких вспышек фотоаппаратов и не мог понять, что же всё-таки происходит.
— Как вам удалось выжить после встречи с метеоритом? Вы теперь, должно быть, слышите сигналы из космоса! Как вы относитесь к проблеме вымирания богомолов?.. Вы женаты? — сыпались вопросы со всех сторон.
Планкин вёл себя скромно, отвечал неуверенно и говорил, что он вовсе не герой, а обычный технолог с троллейбусного завода.
* * *
Теперь репортёры навещали Планкина каждый божий день, и некогда скромный человек стал обретать силу и уверенность.
«А ведь хорошо быть известным, — думал Пётр Петрович, отвечая на очередной вопрос журналиста. — Разве на заводе меня так ценили и уважали?»
Будучи пациентом городской больницы, Планкин умудрился сняться в нескольких научных подкастах, прорекламировать продукцию какого-то обувного завода и поучаствовать в качестве гостя в телевизионном ток-шоу. Теперь его звали везде, а он не мог отказать, потому что был человеком неконфликтным.
Через несколько дней в больницу приехала супруга Планкина, Татьяна, и обосновалась там до самой его выписки.
Татьяна привезла домашний борщ в том самом пластиковом контейнере. Скромная и неразговорчивая Татьяна вдруг расцвела под вниманием журналистов.
— Да, мы всегда верили, что Петенька — человек уникальный, — говорила Татьяна корреспондентам.
Через некоторое время Планкин подписал жирный контракт с крупным рекламодателем и получил большой аванс. Теперь они с женой посещали столичные рестораны, покупали шмотки в элитных бутиках и пили просекко. Но вместе с тем праздная жизнь пугала нашего героя, и он, являясь от природы человеком скромным, часто тревожился.
* * *
«И всё же недостоин я всего этого богатства, — думал Планкин, лёжа в номере пятизвёздочного отеля, в обнимку с Татьяной. — Всё это как-то нечестно. Да и люди все вокруг пластиковые, фальшивые. Им нужен не я. Им нужна моя чудесная история...»
Внезапно он вспомнил, как Татьяна, тогда ещё просто Таня, жила в заводской общаге и мечтала о единственной вещи — своей комнате, не говоря уж о квартире. Вся Танина роскошь тогда умещалась в новом ситцевом платье.
«И как же там, родной завод? Конец месяца — должно быть, мужики зашиваются от работы. А я здесь, блин, лежу, ничего не делая. Несправедливо всё это, неправильно».
В какой-то момент Пётр Петрович покинул тёплое ложе и вышел на балкон отеля. Облокотившись на стальной бортик, он наблюдал, как внизу по ночному проспекту непрерывно текла река из машин. Они вырастали из темноты, проносились мимо и таяли в ночи на следующем перекрёстке. Это размеренное течение не прерывалось ни на секунду.
«Вот с технологией всё просто и понятно, — думал Планкин, глядя на разноцветные огни города. — Написал, отдал на производство и гуляй себе. Ну, а с этим-то что прикажете делать? Зачем мне все эти блогеры и подкасты? Я устал отвечать на глупые вопросы, устал улыбаться через не могу. Да и на что мне тратить эти деньжища? Детей у меня нет, а жильём, слава богу, обеспечен».
Планкин ещё долго думал о жизни, пока супруга тихонько сопела в уютном номере. В эту ночь он тревожился как никогда. Ближе к утру Планкин твёрдо решил для себя, что вернётся на родной троллейбусный завод и продолжит трудиться технологом. В какой-то момент ему так захотелось написать технологию окраски новых кузовных панелей, что даже свело скулы.
* * *
— Здравствуйте, Пётр Петрович, — сказал директор троллейбусного завода и пожал руку нашему герою. — Добро пожаловать, так сказать, в родные пенаты.
Директор встретил Планкина прямо на проходной и пригласил пройти в свой кабинет.
«Что всё это значит? — думал Планкин, разглядывая мясистый затылок руководителя, пока они шли в заводоуправление. — Лично встретил на проходной. Это на него не похоже».
Наконец, они вошли в роскошный кабинет, и директор распорядился, чтобы немедленно принесли чай с конфетами.
— А мы ведь, Пётр Петрович, табличку именную повесили при входе в кабинет технологов, — сказал директор и подвинул пёструю чашку поближе к Планкину. — Да вы пейте чаёк-то! Пейте! Конфетки мне из Турции привезли. Угощайтесь, дорогой вы мой коллега.
Планкин молча пил чай, озираясь по сторонам.
— И как же мы раньше не разглядели такого человека у себя под носом? — продолжал директор. — Ну, это моё упущение. Да, надо сказать, сплоховал.
Пётр Петрович не знал, как ему реагировать на эти дифирамбы, и поэтому просто молчал.
— Представляете, они ведь теперь каждый день берут у меня интервью! Но вы, Планкин, даже не переживайте. Я вас упомянул как умнейшего человека и опытного специалиста.
— А когда я смогу вернуться к работе? — наконец обратился Планкин к директору. — Должно быть, работы накопилось много за прошедший месяц? Заменить-то меня некому.
— Да что вы, Пётр Петрович! — засмеялся директор. — Ну, какая, к чёрту, работа? Вы теперь уважаемый человек, и мы будем рады всегда видеть вас на заводе в качестве нашего драгоценного гостя.
— Но ведь... — начал Планкин.
— Никаких «но ведь»! — перебил его директор. — Вы только представьте, что скажут лучшие люди города, когда узнают, что вы вновь пишете эти чёртовы бумажки.
— Пожалуй, мне пора, — с грустью в голосе сказал Планкин, поставил на стол пёструю чашку и направился к выходу. — Всего вам наилучшего.
— Мы всегда рады видеть вас, Пётр Петрович! — крикнул директор в спину, уходящему Планкину. — Ах, да! Жду вас в следующую пятницу на концерте в честь вашего героического поступка. Приходите обязательно.
Планкин замешкался в дверях на секунду-другую, махнул рукой и, наконец, вышел в просторный коридор.
«Они больше не видят во мне человека, — думал Планкин, шагая по коридору. — Всех интересует только этот чёртов метеорит и то, как я уцелел. Я не хочу больше так жить. Верните меня в прошлое, туда, где я обычный технолог».
Планкин вышел на крыльцо заводоуправления, вытащил из кармана дорогой смартфон, который намедни приобрёл с супругой в центральном универмаге, и бросил в заплёванную урну.
— Тьфу на тебя! — выругался Пётр Петрович. — Я больше не намерен этого терпеть.
* * *
Планкин приготовил кружку крепкого кофе и сел за свой старенький компьютер.
— Так, что нам тут могут предложить, — еле слышно бубнил себе под нос Пётр Петрович. — Нет, работа вахтой мне не подходит, а вот на ремонтный завод, пожалуй, можно попробовать.
Он листал сайт с вакансиями и записывал что-то в блокнот. Через мгновение Пётр почувствовал, как мягкие руки Татьяны легли на плечи, а её тёплое дыхание коснулось уха.
— Что ты делаешь, Петенька? — обратилась супруга. — Может, тебе принести бутерброд или котлетку?
— Нет, спасибо, я не голоден.
— А ты слышал, что в филармонии завтра пройдёт светская вечеринка. Я думаю, что нас там будут рады видеть.
— Прекрати, Татьяна! – вспыхнул Планкин. — Я больше ничего не хочу слышать об этих тусовках.
— Не смей так со мной разговаривать! — воскликнула Татьяна. – Меня всю жизнь учили, как экономить на крупах, а не как есть устриц и пить просекко! Я на прошлой вечеринке чуть не плакала от боязни, что возьму не тот бокал или скажу что-нибудь не то. Но я учусь, Планкин! Для тебя это слава, а для меня — навёрстывание. Навёрстывание всей той обычной, хорошей жизни, которой у нас никогда не было.
Пётр Петрович ничего не ответил. Он молча убрал блокнот в карман, выключил компьютер и ушёл в
