«...Часовенку мне наконец-то построили, но только холодно в ней зимой, а иного жилья мне не предоставили. Князь Олег сказывал, что не было с тобой, княже, договору об этом. Серебро, что ты дал мне на дорогу, как я не берёг его, давно кончилось, а взять его для нужд моих скромных неоткуда. Оскудел совсем, голодаю часто… Не на что даже для часовенки свечей купить и масло для лампады под образа. Приходят туда молиться только боярыня Милена с сыновьями Радомиром и Близбором, а княгиня Добрава так ни разу мне и не исповедалась. Франкские купцы, редко посещающие Киев, тоже захаживали, но прижимисты они и на нужды Церкви нашей давали мало. Жители же града Слову Божьему внимать не желают, так как ещё не готовы их сердца принять его. Живут они по своим бесовским законам, богопротивным нашему пониманию, поклоняясь своим многочисленным богам. Летом в самую короткую ночь идут в лес и ищут там цветок папоротника, якобы тот, кто его найдёт, может видеть будущее, понимать язык животных и отыскивать зарытые клады. Потом под утро парни и девки прыгают через костёр и вповалку занимаются блудом, никого не стыдясь...»
В последнем слове буквы получились слишком жирными, поэтому Дионисий в сердцах отбросил гусиное перо, взял другое и продолжил:
«Кажется мне, что и княгиня Добрава поддалась этим обычаям и, оскорбляя честь твоего брата Владимира, княже Симеон, сошлась с ближайшем боярином князя Олега Олексой, тайно встречается с ним, занимаясь блудом. Этого боярина ты знаешь, приезжал он к тебе за Ольгой для Игоря. Она-та и поведала мне эту тайну. Не одобряет Ольга поведение своей матери, делясь со мной своими невзгодами и обидами. Несчастная она… Муж её Игорь пренебрегает ею, так что ты, княже Симеон, не скоро дождёшься внучатого племянника.
Град Киев большой, обнесён крепостной стеной, только стена эта из брёвен отёсанных, а не из камня, как у тебя. Народу в городе много, так что даже за стеной приходится селиться. Торг очень людный. Кого здесь только нет! И франкские купцы, и хазарские, и варяжские, и из Италии... Особо много из Новгорода и Ладоги, привозят оттуда жемчуг, пушнину, ковань различную да рыбу солёную в бочках. Болгарским купцам тоже не мешало бы здесь побывать, так как товар разнообразный и недорогой: мёд, воск, зерно, кожа, льняная ткань, пушнина, рабы и многое другое. Таким же товаром русские купцы и в других землях торгуют. От такой торговли, как и от получаемой дани с подвластных земель, князь Олег богатеет.
С хазарами он давно замирился. Они купцов русских даже к сарацинам пропускают. В приграничных землях с хазарами князь остроги ставит и заселяет их различным людом. Недавно воеводой в один из них назначил хана угорского, прибывшего из Паннонии, так как с уграми он дружбу ведёт. Узнал я ещё, что из Моравии пришёл к нему служить княжич с воинами. Его князь воеводой назначил в один из городов.
Каюсь, что не смог я разузнать о подлинной воинской силе князя Олега. Дружина княжеская в Киеве не более двух сотен, причём почти половина не русы: варяги, франки, свеи и воины из иных земель, да в половину меньше младшая дружина князя Игоря. Платит Олег им щедро, с ними и в полюдье ходит за данью. Сколько воинов у него до сих пор не ведал, пока не появились под Киевом ладьи с ними. Я считать начал и после восьми сотен сбился. Рать огромная, воинов тьма-тьмущая, а зачем князь собрал их, то об этом мне никто не сказывал.
На этом заканчиваю и надеюсь, что ты не лишишь меня своей милости и пришлёшь от щедрот своих серебра для моего существования».
Дионисий ещё раз пробежал глазами письмо, скрутил его в свиток, спрятал в складках одежды и отправился к Добраве. Та в присутствии боярыни Милены вышивала цветными нитками узоры на льняной скатерти. Увидев священника, ласково кивнула ему:
– Проходи, отче, присаживайся.
Дионисий примостился на лавку около стола, заёрзал и начал говорить:
– Рукоделие – достойное занятие, но нельзя забывать и о Господе, а ты, голубушка, не посещаешь часовенку мою, не исповедуешься и не причащаешься. Знаю я твои грехи. Блуд в твоей голове. Не достойно это… Сказано же, что тело не для блуда, но для Господа, и Господь для тела. Бог воскресил Господа, воскресит и нас силою Своею. Тела наши суть члены Христовы, суть храм живущего в нас Святаго Духа...
– Не докучай меня, отче, проповедями своими. Обедать скоро будем, ты уж откушай с нами. Милена, накрывай на стол!
– Отчего не откушать! – оживился священник. – На сытое брюхо и Слово Божье людям нести легче. Как указано в Священном Писании, пища для чрева, и чрево для пищи.
Наскоро похлебав ушицы и чуть утолив голод, Дионисий придвинул к себе заливное из севрюги и жалостливо произнёс:
– Вот ты, княгинюшка, не посещаешь часовенку мою и не видишь, как оскудела она: свечи кончились, лампады под образами не горят ввиду отсутствия масла. Я уж не говорю о ладане… В Киеве его не купить, а купцы за привоз больно много просят. Где же столько серебра-то взять?! Кончилось оно у меня давно…
– Я бы дала, – виновато улыбнулась Добрава, – только и у меня серебра нет, так как на всём готовом живу: сыта и кров над головой… Серебро у князя Олега просить не могу, потому что оно сейчас у него на счету. Не простое это дело – с царём греческим воевать.
– На царя греческого князь в поход собрался?! – ахнул священник. – Так у него же сила несметная. Князь Симеон сколько уж с ним бьётся...
– Ты, отче, даже не сравнивай силу болгар с русами. За Олегом вся земля русская, а в ней сила неисчерпаемая. Живут славяне мирно, но если их обидеть!.. Видно, допекло их.
– А что же раньше они безропотно дань хазарам платили? – ехидно спросил Дионисий. – Разве не обижали их хазары?
– Разрознены были славяне, пока на них князь Олег узду ни надел.
– А теперь, стало быть, князь не обижает их данью своей?
Добрава устремила строгий взгляд на священника:
– Дань потребна на содержание дружины, воины которой кровь свою проливают, защищая народ от гостей непрошеных и от обид ими причиняемых. Князь Олег и князь Игорь – муж дочери моей только об этом и думают. Теперь, вот, купцов русских в Царь-граде решили защитить, а ты никак, отче, злорадствуешь?
– Упаси Господь! – перекрестился Дионисий. – И в мыслях того не держу. Радею я только о том, чтобы людям Слово Божье донести, очи им открыть верой истинной, и поэтому опять хочу вернуться к убогости часовенки моей. Письмо я написал князю Симеону с просьбой о помощи. Ты уж, княгинюшка, посодействуй мне и отправь в Болгарию Радомира или Близбора с письмом моим.
– Чего же одного-то?.. Пусть оба и едут, заодно и отца навестят.
Милена всплеснула руками:
– Радость-то какая! А то я извелась вся, думая: как он там один-то? Скажу сыновьям, чтобы собирались немедленно. Где письмо-то, отче?
Не доев севрюгу, Дионисий встал из-за стола:
– Так в часовенке оно у меня, в часовенке… Пусть за ним туда придут.
Покинув княжий двор, священник чуть ли не бегом отправился к себе в часовню. Там, достав письмо, наскоро дописал:
«А ещё сказывают, что князь Олег на царя ромейского в поход собрался, и мнится мне, что земель твоих, княже Симеон, не минует».