Красные занавески

В приёмном отделении больницы постоянно ощущалась сырость и гулял
сквозняк. По углам ползла плесень. Освещение от потолочных ламп
в матовых плафонах было скудным из-за давней неисправности многих
из них, поэтому все двери держали нараспашку, и сквозь проёмы дневной
свет из кабинетов проникал в коридор, падал к ногам присутствующих
врачей, медицинских сестёр, санитаров, охранников и привозимых сюда
пациентов: женщин, мужчин, стариков.

Стены приёмного покоя были грязные; вдоль одной из них стояли
сбившиеся в ряд каталки. Колёсики некоторых были искривлены или же
иная держалась только на трёх. Из мебели были стулья на металлических
ножках, сваренные между собой по пять сидений, и многоместные секции
кресел с ободранной обивкой.

В отделении затеяли ремонт: так пытались избавиться от плесени и сырости
в кабинетах и привести в порядок отделение. Вот уже три месяца ощущался
резкий запах краски — целыми днями шпаклевали выбоины и трещины стен,
кое-где отрывочно окрашивая. Маляры белили потолки, но, казалось, теперь
надолго забыли об этом. Загромождённый дощатый малярный стол остался
у дверного проёма близ больничных лифтов. Над и под столом сгрудились в
кучу вёдра с побелкой и окаменевшей краской, оставленные мастерами; тут же
лежали валики с длинными ручками, шпатели и малярные кисти в комках
затвердевшей субстанции. Запах растворителя и побелки никак не выветривался
из отделения. Маляры в заляпанных мешковатых комбинезонах прохаживались
без дела. Здесь царила пёстрая неразбериха.

При выходе из приёмного покоя на улицу каждый оказывался под бетонным
козырьком подъезда. Сюда, к левому торцу семиэтажного мрачного здания,
больных доставляли на машинах скорой помощи. Возле стеклянных дверей
холла привычно курили люди в распахнутых халатах. И сегодня утром медики
курили устало, грустно, задумчиво, глядя в одну точку на полу или куда-то перед
собой. На плечах у некоторых из сотрудников змейкой чернели фонендоскопы,
на халатах были бейджики с именем и должностью: так, например, один из
курильщиков возле урны был заведующим приёмным отделением — Беловым
Михаилом Михайловичем. Он — врач-терапевт по специальности, проработал
в «приёмнике» последние три года. В кругу коллег его называли просто —
Михалыч. Закончив курить, он направился по коридору к своему кабинету.

— Когда закончится ваш ремонт? – поинтересовался он у поздоровавшегося
маляра.
— А к какому числу нужно? – весело ответил ремесленник, сверкнув
золотой коронкой переднего зуба и осклабившись. Вопрос заставил Белова
задуматься: «Бардак!» – вспыхнула мысль в его затуманенном сознании.

По бесконечному коридору своего отделения шёл грузный Михалыч. У
него тряслись руки, и болела голова. Дрожь в руках была и от волнения;
главный врач срочно вызвал его к себе. Теперь голова врача была занята
панической мыслью: узнал ли глава учреждения о ночном инциденте?
И если да, то от кого, в самом деле, Местергази узнал?

...Миша Белов, родившись в Новгороде, воспитывался в неполной семье. С
детства не отличался крепким здоровьем и часто болел. В классе был тихо-
ней, но во дворе — озорным мальчишкой. Отец его страдал алкоголиз-
мом и неоднократно лечился; однако после развода перевёлся по догово-
рённости на Дальний Восток, где числился фотокорреспондентом местной
газеты «Аргументы и факты. Магадан». Михаил Петрович, решив, что су-
ровый магаданский климат остудит горячность «городского прожигателя
жизни», погрузился с головой в быт на Колыме. Но сложилось для него
всё хуже: прожив долгое время в суровых условиях среди золотодобытчи-
ков (геологов и работяг) — к которым его часто командировали, а чьей
ходовой валютой являлся чистый спирт — покончить с пьянством он так
и не сумел. К семье, к тому времени обосновавшейся в Москве, он не вер-
нулся. Его сын, воспитанный бабушками-дедушками, с детских лет при-
вык полагаться на рассудительность людей, которым он доверял. А те
объяснили ему исчезновение отца так: «Зелёный змий проглотил!» Спустя
годы, повзрослев и уловив смысл фразы, Михаил Белов зарёкся: никогда
не будет пить!

Врач шёл и тяжело отдувался; его лицо, опухшее за последнее время,
предательски выдавало пристрастие Белова к водке, что не вызывало
стеснения ни у него самого, ни у коллег. Слабость свою он давно при-
знал. Смирились с ней и его домашние.

«Конечно, чего хорошего могут продать в этом ларьке?» – сетовал Белов,
объяснив себе быстро развившийся похмельный синдром только лишь
некачественным алкоголем.

Заплывшие глаза Белова словно застыли на месте, утратив живой блеск.
Казалось, едва ли врач различал что-либо впереди себя хотя бы и в двух
шагах. Опухшие веки выдавали факт того, что в минувшую ночь доктор
привычно не берёг своего здоровья. Его широкий лоб покрылся испариной.
Заведующий приёмным отделением, сдавший ночное дежурство, теперь
рассуждал в себе: «Пропустить ли стакан сейчас или выпить после визита
к шефу?» А так здесь именовали человека с наружностью повара — главного
врача больницы Местергази Леонида Луисовича.

Приняв решение вернуться в свой кабинет, чтобы опохмелиться, Михалыч
подошёл к двери и трясущейся рукой нащупал ключ в кармане того, что
прежде служило медицинским халатом. Эта потрёпанная ткань была
наброшена поверх выцветшего хирургического костюма и вся была в
посветлевших со временем невыводимых пятнах крови. Хлопковое рубище
не было застёгнуто на пуговицы, некоторых из которых недоставало.

И вот теперь Белов расположился у себя. Он сел за рабочий стол, сцепив
пальцы рук; только так он унял их дрожь. Доктор машинально и быстро
стал вращать большими пальцами, смотря на табель-календарь 1996 года;
он с трудом фокусировал внимание на августе. Замедленно считал количество
закрашенных ма́ркером чисел и сличал их с днями недели. «Так,
сегодня девятое. Отдежурил ночь с четверга на пятницу, – соображал он, —
сегодня в полдень иду домой. Очередные сутки — с понедельника на вторник.
Снова дежурю вместе с Амбросиевым — с двенадцатого на тринадцатое,
вот».

Кто-то постучал в дверь и, не дождавшись отклика, приоткрыл её. В
щель дверного проёма просунулась голова врача-терапевта Амбросиева
Алексея Васильевича. Он, отдежуривший с Беловым ночную смену,
поинтересовался, не забыл ли тот о необходимости подняться на
административный этаж. Там — на восьмом этаже — кабинет главного
врача, куда их обоих вызвали. «Для разбора полётов!» – сообщил Белову
коллега. Амбросиев с напускной почтительностью поторопил своего
начальника, с которым совместно распивал водку всю ночь. Или всё это
только пригрезилось Михалычу? Ведь его напарник выглядел абсолютно
трезвым: он был активным и бодрым. Этот удивительный Алексей Васильевич
уже семь лет служил в приёмном покое. Из них последние три года под
началом невзыскательного Михалыча.

Белов же много лет назад, окончив институт и ординатуру, начал свою
карьеру на скорой помощи как молодой врач линейной бригады одной
из московских подстанций. Затем стал главврачом той же подстанции. Не
теряя навыков терапевта, часто выезжал на вызовы. Бо́льшую часть своей
профессиональной жизни он проработал на скорой помощи с молодых
лет. Благодаря высокому авторитету у руководства Горздрава в 1992
году он был назначен главным врачом больницы в Некрасовке. Со скорой
он ушёл навсегда. Люди говорили, что пророчили Белову дальнейшее
восхождение по карьерной лестнице, и будто осесть он должен был в
одном из высоких кресел, чуть ли не Министерства Здравоохранения,
но вскоре всё пошло экспрессом под откос в силу его пьянства, раз-
вившегося исподволь. Пристрастие к водке осталось со скорой, как и
привычка круглые сутки спать урывками. С должности главврача стаци-
онара его сместили через год после назначения, вверив ему должность
заведующего «приёмником» здесь же, и Белов руководил приёмным по-
коем последние годы. Михалычу исполнилось пятьдесят лет; повышения
по службе он больше не ждал и расслабился во всех смыслах этого слова:
раздулся животом, набрал вес и обрюзг, а кожа лица приобрела оттенок
копчёной ветчины.

Амбросиев Алексей Васильевич прошёл тот же трудный путь в карьере,
но работал на подстанции при Институте имени Склифосовского врачом
специализированной реанимационной бригады. Уйдя со скорой, устроил-
ся в некрасовскую больницу, влившись в дружный коллектив Белова. По
характеру Амбросиев был честолюбивым, а по своему темпераменту урав-
новешенным человеком. Склад его ума выдавал в нём творческую натуру.
На враче всегда был костюм, как говорят, «с иголочки». Его халат сиял
белизной, красовался галстук. На лице Алексея Васильевича пылал
пятнистый румянец, а над верхней губой чернели щегольские усики.
Густой рыжий пушок оттопыренных ушей, — золотившийся в лучах солнца, —
был единственным недостатком во внешности этого врача. В спокойные
минуты отдохновения он часто мечтал о руководящей должности, которую,
однако, ему никто не предлагал, отчего Алексей Васильевич считал себя не
реализовавшимся в профессии к своему возрасту, ведь исполнилось ему
сорок пять лет. И всё чаще врач задумывался над тем, каким образом
мог бы завоевать почётную руководящую должность.

...Лёша Амбросиев вырос в Москве, в семье педагогов. Решив не идти
по стопам родителей, он выбрал стезю дяди: медицину. После школы по-
ступил в медицинское училище на фельдшерское отделение. Дисципли-
нированно посещал спортивную секцию карате, но в училище был осво-
бождён от уроков физкультуры по состоянию здоровья. Он, не смотря на
среднюю успеваемость, очень нравился преподавателям. Его любили и
девушки группы. Окончив училище, сразу же и с помощью дяди,
Амбросиев устроился на должность старшего фельдшера подстанции
скорой помощи. В его подчинении находились опытные специалисты:
немолодые женщины и мужчины славянской внешности с красными
обветренными лицами, многие годы «протрубившие» фельдшерами на
подстанции №12, находившейся в шаге от училища и в десяти шагах от
дома Амбросиева. На работе он попустительствовал своим подчинённым
и прощал им «левые» подработки: частный извоз на маршруте и сбыт
дефицитных лекарств на сторону.
— Главное что́, Вася? – спрашивал он кого-то из провинившихся
фельдшеров.
— Не знаю... – подчинённый искал взглядом подсказку на полу и, не
найдя её, отвечал юному начальнику: — Не косячить, наверное.
— Главное — не предавать своих, Вася! – ошарашивал недотёпу Алексей
Васильевич.
— А-а, понял!
— Понял он... А читал ли ты Евангелие? «Не карай ближнего своего, как
самого себя», – в очередной раз подшучивал над коллегой Амбросиев.
— Не карай... Вот же как здо́рово написано, – отвечал человек с
жидким серебром в волосах. — Спасибо вам, Алексей Васильевич!
Такого больше не повториться, – и Вася чем-то одаривал старшего
фельдшера, погрузив ловкую руку в карман халата Амбросиева.

В своей группе, будучи студентом вечернего отделения медицинского
института, — куда