набежавшую на нее волну. Мы плескались, брызгались и резвились долго. Спохватились лишь тогда, когда солнце уже окончательно исчезло за лесом, и первые лиловые сумерки заиграли над лагерем.
- Ой, Людмила Степановна рассердится! - воскликнула Пашка, поспешно обтираясь полотенцем.
А я, делая то же самое, с горечью подумал: «Да, похоже здесь мне не удастся подолгу бывать с Прасковьей наедине... Это нам не Урал, где мы могли наслаждаться этим целые сутки напролет...»
Одевшись, мы поспешили к лагерю, возле которого уже возвышалась пирамида из хвороста, наподобие той, что я устраивал в тайге, давая сигнал самолету спасателей. А вскоре я уловил знакомые звуки гнавшихся за нами комаров... «Зернышки» нас уже давно ждали. Все было подготовлено к вечернему костру. Людмила Степановна ругаться не стала. Отнеслась с пониманием к встрече давних друзей и к тому, что нам надо было побыть вместе и снова привыкнуть друг к другу. Когда пламя костра взметнулось к темнеющему небу, и «зернышки» стали водить восторженный хоровод, из поселка вернулись отец Григорий и монах Феодор (которого все звали просто брат Феодор). Людмила Степановна представила им меня. Я подошел и попросил у батюшки благословения. Когда он осенил меня крестным знамением и положил на мои ладони руку для целования, то весело сказал:
- Ну, здравствуй, здравствуй, раб Божий Георгий! Много о тебе наслышан. Как успехи в деле спасения?
- Стараемся! - бодро отозвался я.
- Вот и хорошо! Надеюсь, мы все тут вместе славно потрудимся во славу Божию!
- Обязательно! - согласился я.
Отец Григорий был высокого роста, широкоплечий, с пышной, но уже седеющей бородой. Его усталые голубые глаза смотрели так заботливо и ласково, что я невольно сразу же проникся к батюшке большим уважением и почувствовал себя рядом с его могучей фигурой легко и непринужденно, точно он был моим родным дядюшкой. Я отметил, что все «зернышки» относились к отцу Григорию с большой любовью, как к своему родственнику. Те, кто помладше, увидев батюшку, сразу же бежали его встречать, радостно обнимали его за ноги, брали за руки. И он их всех ласкал, шутил с ними, тихо посмеиваясь в бороду. А вот брат Феодор мне с первого взгляда не очень-то приглянулся. Может оттого, что я никогда еще не видел «живых монахов»... Он был среднего роста, с красным худым лицом, остроносый и с небольшой рыжеватой бородкой. Его несколько выпученные зеленые глаза смотрели на мир как-то холодно и безучастно. Хотя, наверное, именно таким и должен был быть взгляд человека, отошедшего от обычной жизни и всего себя посвятившего Небесному... Я не знал, как мне лучше поприветствовать монаха Феодора и, несколько растерявшись, просто поклонился ему и смущенно улыбнулся. Брат Феодор ответил мне тем же, и уж не знаю, остался ли он доволен нашим знакомством. Вообще-то он был весьма немногословен. Держался в тени, все больше слушал, чем говорил, и порой как-то иронически улыбался, покручивая при этом свою жидкую бороду. Ребятня его тоже не донимала, относилась с пониманием.
Когда костер прогорел, в золу заложили картошку. Все были очень веселы: пели песни, читали духовные стихи, батюшка рассказывал разные интересные истории-притчи из жизни святых. В тот вечер я, к сожалению, уже так здорово устал, что все в голове моей перемешалось, и я мало, что смог запомнить, чтобы теперь более связно рассказать вам, ребята. Я сидел рядом с Прасковьей, уписывал обжигающую, но такую вкусную и ароматную печеную картошечку, да еще вприкуску со свежим лучком и солеными огурчиками, и слушал, слушал, слушал... И мне было так спокойно и радостно на душе...
В тот бесконечный июньский день мое прибытие в лагерь нарушило весь его распорядок, и вместо отбоя в 22.00 все разошлись по палаткам уже ближе к полуночи. Пашка проводила меня до лазарета и пожелала спокойной ночи.
- Если сам не проснусь, разбуди меня, пожалуйста! - попросил я старосту.
- Ладно, - вздохнула девчонка понимающе. - Отдыхай. Завтра начинаем трудиться...
- Спасибо тебе! - Я взял Пашку за руки.
Она устало улыбнулась и тоже ответила:
- И тебе спасибо!
И мы посмотрели друг другу прямо в глаза! Но это длилось лишь секунду.
- Паша, где ты там? - раздался призывный голос Людмилы Степановны.
- Ну пока, побежала... - Пятница освободилась и скрылась в полупрозрачной темноте надвигающейся ночи.
Я забрался в палатку и, не раздеваясь, грохнулся на валявшийся там матрац. Уставшие глаза закрылись сами собой. Так я лежал несколько минут и улыбался. А потом видения прошедшего дня нахлынули в мою память и стали громоздиться одно на другое... Вот я беру билет в кассе, вот еду на электричке, читаю похождения охотника на диком острове, а это возникает внушительная фигура контролерши, вот малыш смотрит, как я уплетаю хот-дог, а это я уже, словно пуля, влетаю в вагон в надежде успеть расплатиться за цветы, загорелый Петька везет нас на подводе средь душистых лугов, мои пальцы гладят горячие косички Пашки... вот бегут ко мне неунывайки-«зернышки»... костер, озеро, старый храм, батюшка... Все это плавно и незаметно перешло в спокойный крепкий сон, сон счастливого человека...
НАХОДКА
Вот так и началась моя жизнь в детском лагере «Зернышки». Несмотря на всю бесконечность июньских дней, первая неделя пролетела как-то совсем незаметно. Подъем в лагере производился в 7.00, затем следовала легкая зарядка с гимнастикой и пробежкой по сосновому лесочку. После этого все шли умываться, чистить зубы. Перед завтраком читали утренние молитвы. Это делал обычно батюшка, а если он отсутствовал по делам, то его заменяли брат Феодор, или староста - Пашка. А все «зернышки», в том числе и самое крупное из них, в лице вашего покорного слуги, осеняли себя крестным знамением и клали глубокие поясные поклоны. Потом разбирали еду и усаживались на чурбачки. За трапезой болтать не разрешалось. В обед, например, дежурный по лагерю читал в ходе приема пищи что-нибудь из «Житий» или короткие душеполезные рассказы. После еды все вставали и прослушивали благодарственную молитву. В 8.30 в лагере наступала торжественная минута подъема флага. Вместо гимна староста читала молитву за весь мир, и мне в это время казалось, что даже птицы замирают, не смея нам мешать своими звонкими трелями. А в это время к небу медленно уходило большое белое полотнище, на котором на фоне оранжевого солнца был изображен крупный спелый колос с соборной маковкой и крестиком наверху, из которого во все стороны сыпались спелые зерна. Пашка говорила, что этот флаг тоже придумала Людмила Степановна. Флагштоком служила длинная сосновая жердина, которую закрепили в глубокой ямке, обложив основание кирпичами с развалин храма. После торжественного построения следовала разнарядка на день, т.е. намечались все дела, какие необходимо было нам сделать. После этого «зернышки» рассыпались кто куда. В лагере оставались лишь дежурный и поварята под руководством Людмилы Степановны, которая в основном-то и готовила пищу (и надо заметить, что делала она это весьма неплохо!).
Скажу вам сразу, ребята, что основной задачей нашей (второй уже) смены было привести храм и его окрестности в надлежащий порядок, чтобы можно было начать подвоз стройматериалов и возведение строительных лесов возле стен. Первая смена, в которой потрудились старшеклассники, за десять дней своего пребывания оборудовала лагерь, очистила лесок от валежника и сделала запас топлива чуть ли не на все лето.
Но продолжу рассказ о заведенных в лагере порядках. В 13.00 удары по рельсу объявляли о начале обеда, после которого полагался «тихий час», когда можно было немного отдохнуть, например, подремать в тенечке, после трудов под жарким утренним солнцепеком. Затем все вновь приступали к делам до вечера. В 19.00 следовал ужин, и после него начиналось время блаженства для ребятишек, так как обычно лагерь в полном составе, оставив охранником лишь брата Феодора, строем и с песней отправлялся на озеро купаться. Два, два с половиной часа можно было плескаться, играть в мяч и в другие подвижные игры, ловить рыбешку, которой, надо отметить, было в озере немало, даже, говорили местные пацаны, там и раки крупные водились. После такого активного отдыха «зернышки» опять возвращались в свой «колос», оглашая окрестности бодрой песенкой. Затем устраивалась церемония снятия флага, а перед строем руководство подводило итоги дня, отмечая ударников и журя озорников и нерадивых (последнее, правда, случалось крайне редко). После вечерней линейки читались молитвы на сон грядущим, все хором молились за родителей своих. После этого расходились по палаткам. Иногда в лагере устраивались вечерние посиделки у костра. Душой их был отец Григорий. Он знал массу всяких интересных, душеполезных и поучительных историй, охотно отвечал на все вопросы юных почемучек. Что и говорить, я старался изо всех сил, ведь меня здесь уважали, я был неким авторитетом и даже образцом... благочестивого христианина! И на меня в лагере возлагали большие надежды. И мне очень хотелось не опростоволоситься и особенно было неудобно подводить Пашку, которая считала меня своим верным и добрым другом! Я заводил будильник на мобильнике и клал трубку прямо под ухо, чтобы обязательно проснуться хотя бы на полчасика раньше всех, частенько делать этого ой, как не хотелось... Я всячески понуждал себя и радовал старосту своим поведением. Еще до подъема мы с Пашкой успевали сбегать на озеро, чтобы взбодриться, затем натаскивали воду для умывальников, разводили огонь в печи и кипятили чай, чтобы к завтраку он был уже не таким горячим и ребятня могла бы с ним побыстрее управиться. Не брезговал я помогать и дневальным, подметая территорию и оттаскивая мусор на свалку. К такой жизни я довольно быстро привык, втянулся в распорядок дня, и мне было радостно трудиться на благо ближних и вносить посильную лепту в дело возрождения храма. Конечно же, обилие дел и забот, активный отдых и более витаминная, чем калорийная пища не прошли даром. Я заметно похудел, отчего стал постройнее и, как отметила староста, даже более привлекательнее. Один раз Пашка мне так и сказала, когда мы купались в озере:
- Жор, ты прямо, как лето!
- В смысле? - не понял я.
- Ну, расцветаешь каждый день...
- От такой же и слышу! - рассмеялся я и потащил девчонку в прохладную глубину.
«Зернышки» ко мне привыкли очень быстро. Никто уже не пытался величать меня на «Вы», а звали по-простецки - Жора, и относились как к старшему брату. Я поражал их своими подвигами, умением классно нырять и плавать, познаниями в арабском языке и любовью к приколам. Все считали за большую честь получить работу рядом со мной и даже сесть поближе за трапезой. Скажу вам честно, ребята, эта неделя далась мне все-таки тяжеловато. Под конец этих пространных летних денечков я так уставал, что, забравшись в свою палатку, моментально отрубался, частенько не разуваясь и не раздеваясь, не зная даже, где и как я примостился... Снов почти не стало. Короткая ночь пролетала быстро, и перед самым ухом вновь раздавался противный голос с мобильника: «Подъем, обжора! Вставай, лежебока! 45 секунд - время пошло! Динь-динь- динь...» И заново... Как он меня доставал! Но, делать было нечего... Протирая слипшиеся глаза, я выползал
