ивр. יד ושם Яд ва-Шем - «память и имя». Название мемориального комплекса на Горе Памяти в Иерусалиме. Происходит из слов пророка Иешаягу: «И дам Я им в доме Моём и в стенах Моих память и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям; дам им имя вечное , которое не истребится.» (Ис.56:5)
Серый, холодный рассвет ранней весны нехотя вползал в маленький городок, притулившийся на высоком берегу большой реки.
- Заплыв на дистанции 1500 метров вольным стилем. По четвёртой дорожке плывёт чемпион мира и Олимпийских игр Никита Донцов.
Эти слова диктора уже многие годы звучат у него в мозгу. Он взял тогда только бронзу. Видимо, сказались усталость и возраст, пора было уже уходить. Он и ушёл после тех соревнований. Когда это было, кажется, совсем недавно, а уж двадцать лет минуло.
Окончание его спортивной карьеры совпало с развалом некогда огромной страны, и ему пришлось искать своё место в жизни. И получилось так, что он его не нашёл, это место.
Поначалу, как и большинство спортсменов, ушедших из большого спорта, подался в тренеры. Тренировал юниоров в одном из московских клубов. Но ничего путного не получалось. Потом тренировал детскую команду при бывшем Доме пионеров, потом просто учил детей плавать. Не каждый хороший спортсмен может стать хорошим тренером. Никита тренером не стал, а больше ничего делать не умел.
И понеслось - покатилось… Он менял места работы, стал конфликтным и раздражительным. После того, как пристрастился к спиртному, ушла жена. Детей у них не было, да и любви особенной, вместе держало только жильё, его московская квартира. Теперь его места работы были, в основном, на овощных базах и складах. Постепенно, вокруг него оставалось всё меньше друзей и знакомых, с которыми он мог бы поделиться своими горестями и, незаметно для себя самого, он очутился в совершенном одиночестве.
Из квартиры стали исчезать вещи, он уносил их на толкучку, но пить меньше не стал, только пил он теперь один, сам с собой.
Медали хранил до последнего, но дошла очередь и до них.
Внешне Никита сильно изменился. Из подтянутого, крепкого, мускулистого парня превратился в располневшего, пожилого человека, с одутловатым лицом. А ведь ему не было и пятидесяти.
Наконец, он решил продать последнее, что у него оставалось – свою московскую квартиру, и уехать в родной город.
Никита брёл по улице, глядя себе под ноги. Он уже научился в последнее время ходить, втянув голову в плечи и глядя вниз, чтобы не встречаться взглядами со встречными, в которых ему чудились сочувствие и жалость. Он вырос в этом городе, здесь стал знаменитым, и сюда же вернулся год назад, как побитая собака возвращается в свою конуру зализывать раны. Его знобило. По утрам в воздухе ещё чувствовалась весенняя прохлада, хотя днём солнце уже припекало. Но знобило его не от холода.
Ноги сами привели его к киоску при входе в парк над рекой, где приторговывали третьеразрядной водкой. Его там уже знали.
Никита расположился на скамейке в парке, у самого обрыва, откуда открывался чудесный вид на реку, и на далёкий, противоположный берег. Река в этом месте разливалась широко, километра на три, у самого городка образовывая затон. Выпив из пластикового стаканчика остро пахнущей сивушными маслами жидкости, и закусывая вчерашним пирожком, Никита обозревал свою неудавшуюся жизнь.
Там внизу, на этой реке, в маленьком кружке плавания начинал он свой путь к Олимпийским медалям. Он настолько любил плавание, что готов был плавать каждый день, днём и ночью. Вскоре, он уже резко выделялся среди своих сверстников, он стал первым, стал лучшим. Потом соревнования различных уровней, Москва, чемпионаты и Олимпиады. И к чему всё это было, если он сидит сейчас одинокий, жалкий, больной, никому не нужный на том месте, с которого начинал своё восхождение много лет назад.
Единственная родная душа - мать, умерла в прошлом году, так и не дождавшись сына, он приехал на похороны, и решил оставить Москву и вернуться в старый, родительский дом.
Солнце уже поднималось, и благодатное весеннее тепло согревало его зябнувшее тело. Никита лениво вглядывался вдаль, туда, где на противоположном берегу находилось когда-то процветающее Булгарское царство, торговавшее с Русью. «Вот жили люди и исчезли, и ничего от них не осталось», пронеслось у него в мозгу, « так и от меня не останется ничего». С этой невесёлой мыслью он задремал.
- Ники, прыгай, Ники,- звонкий мальчишеский голос ворвался в его сознание. Никита встрепенулся, кто это зовёт его этим именем. Так называла его мама и близкие люди. Но не было никого вокруг.
- Прыгай в воду, Ники!
Никита встал и подошёл к самому обрыву. Внизу играли трое мальчишек.
Ледоход давно прошёл, но в затоне, образуемом неширокой косой, отделяющей его от основного русла, ещё был лёд около берега. От него откалывались отдельные льдины и медленно выплывали из затона, а достигнув основного течения, исчезали на пространстве реки. Мальчишки прыгали через трещины, образующиеся между берегом и откалывающимися льдинами. Трещины постепенно расширялись, и надо было вовремя прыгнуть обратно, чтобы не остаться на льдине. Эта игра требовала ловкости на скользком льду, и смелости. Никита и сам играл так в детстве.
Когда он подошёл к обрыву, один из мальчиков, который, по-видимому, был его тёзкой, слишком задержался на льдине, и полынья, отделявшая её от берега, уже была довольно широкой. Это ему кричали мальчишки.
Никита поначалу равнодушно смотрел, как льдина медленно двигается к выходу из затона. Льдина была невелика и уже изрядно подтаяла. Как только мальчик приближался к краю, чтобы прыгнуть, льдина кренилась, и часть её уходила под воду. И тут до него дошло, какая опасность подстерегает пацана. Уже мокрый, он неминуемо сползёт в воду, а продержаться в ледяной воде долго не удастся. Кроме того, льдину медленно сносило к основному течению. Мальчишки бегали по берегу и что-то кричали, но берег был пустынен в этот утренний час.
«Утонет пацан», думал Никита, «ну и тебе-то что с того. Что ты спасать бросишься? Посмотри на себя: старый, обрюзгший, с больным сердцем, ты и плавать-то разучился. Уж сколько лет, как дал себе зарок не плавать, да и не протрезвел ещё до конца».
Два человека внутри его теперь вели диалог:
«А может быть это будущий Достоевский, и он погибнет для мира из-за тебя, ведь случай спас Достоевского от смертной казни».
«Ну, даже если и спасёшь, что тебя в праведники запишут»?
«А ты вспомни, какие слова увидел на Аллее праведников в древнем городе: «Тот, кто спас одну душу, спас целый мир».
Никита вспомнил, как во время поездки в Иерусалим много лет назад, его поразили эти слова, выбитые на камне в знаменитом музее.
«Нет, в праведники тебя не запишут, там не за это записывают».
«Да, тебя обязательно запишут в праведники, только на небесах, там знают, кто истинный…».
Ноги уже сами несли Никиту к спуску к реке. Когда-то там были покосившиеся деревянные ступеньки, а теперь каменная лестница. Он уже перешёл на быстрый шаг, прыгая через ступеньку, а всего час назад ходил согнувшись, еле волоча ноги…
С каждым мгновением тело наливалось силой и упругостью, уже забытыми ощущениями молодости.
- Беги, найди кого-нибудь из взрослых, - бросил он на ходу одному из испуганных мальчишек, которые не отходили от него ни на шаг, - а ты оставайся здесь и следи за обстановкой, может быть, кто-то из взрослых появится, - сказал он второму мальчику, стаскивая на ходу одежду.
Никита ещё раз посмотрел на льдину, которая уже выходила из затона на акваторию большого течения. Мальчик балансировал, стоя посредине её, чтобы не скатится в ледяную воду.
Вода эта обожгла Никиту острыми иглами. Сердце сжалось, перехватило дыхание. «Да, трудновато будет», пронеслась мысль. Но тело уже вытягивалось в напряжённую линию, а руки и ноги выполняли движения, когда-то повторённые тысячи раз и вбитые в память навечно. Через несколько десятков метров стало сбиваться дыхание. «Давно не тренировался», почему-то подумал он. Но Никита потому и выбрал стайерские дистанции, что умел рассчитывать свои силы. Он сбавил темп.
Расстояние между льдиной и плывущим человеком медленно сокращалось. Равномерные взмахи толкали тело вперёд, как торпеду. Он всегда ощущал себя стремительной торпедой на соревнованиях, так легче было рваться вперёд. Вот и сегодня у него ответственные соревнования, может быть самые важные в жизни. Как же он мог позволить себе расслабиться и не тренироваться, не готовиться. На этих соревнованиях он не может проиграть. Всё, больше никаких послаблений, он всегда должен быть в форме. А кто там плывёт по соседней дорожке, а, эта чертовка с косой. Но мы ещё посоревнуемся. Может быть, к этим соревнованиям он и готовился всю жизнь.
Вот и льдина, мальчишка всё ещё на ней. Что же делать: на льдине не удержаться, толкать её к берегу не хватит сил. Придётся пацану прыгать в воду.
- Тёзка, прыгай, поплывём к берегу. Плавать умеешь?
- Умею, но боюсь,- мальчишка весь дрожал и был уже синий от холода.
- Не дрейфь, я с тобой, поторопись, здесь течение сильнее, вмиг снесёт.
- Ну, давай,- Никита поднял руки и почти стащил мальчика со льдины.
Теперь, как можно быстрее к берегу. Мальчишка грёб изо всех сил, Никита поддерживал его, но чувствовал, что того надолго не хватит. Вскоре, мальчик совсем обессилел.
- Держись тёзка, держись земляк.
У Никиты сбивалось дыхание, резко кольнуло в сердце. Только бы пацан не потерял сознание, тогда тело отяжелеет и его не вытянуть. Как медленно приближается берег.
Нет, он пройдёт дистанцию до конца, вода - это его стихия, это его жизнь. Здесь он у себя дома, здесь не надо, опустив голову, клянчить хоть какую-нибудь работу, здесь он хозяин судьбы. Сердце уже давит нестерпимо, только бы не судорога. Никита мощно загребал одной рукой, а второй держал мальчишку. Все медали мира слились в одну, которую он получит, если пройдёт дистанцию. Вот уже берег, ещё немного и можно будет нащупать дно. На берегу люди, много людей, уже бегут ему навстречу. Но почему они так расплываются, как будто пелена застилает глаза. Вместо сердца - одна сплошная боль.
Мальчика подхватили и вынесли на берег, здесь сразу стали растирать его, он нахлебался воды, но был в сознании. Его положили на носилки и понесли к «скорой».
А где же тот дяденька, его тёзка. Ники приподнялся на носилках, но нигде его не увидел. Лишь река равнодушно катила свои свинцовые воды.
Тот, кто спас одну душу, спас целый мир.
