День в обрамленье двух ночей
Поезд отправляется в девятнадцать сорок пять. Тороплюсь на вокзал: опаздывать никак нельзя, другого такого случая судьба может мне и не предоставить. Завтра вечером в Иркутске, в здании бывшего костёла, состоится концерт органной музыки, который даёт виртуоз-органист, приезжающий из Прибалтики. Всего один концерт… Остаётся только надеяться, что мне удастся купить заветный билет.
От Улан-Удэ до Иркутска – ночь пути. Соседи по купе – разговорчивая чета военврачей, угощают меня знатной забайкальской закуской.
– Омуль непременно должен быть с душком! Ты не думай, что он испорчен, – уверяет мужчина, и жена его согласно кивает головой, – вот если бы не было «душка», тогда это уже перевод продукта!
Покорно соглашаюсь и разделяю с ними трапезу. Да уж, о вкусах, действительно, не спорят! «Перевод продукта» наверняка устроил бы меня куда больше…
Узнав о цели моей поездки, они несколько удивлены, но внешне проявляют это ровно настолько, насколько им позволяет воспитание. Весьма интеллигентная пара. Едут далеко на запад, в Белоруссию, к новому месту службы.
Рано утром выхожу на перроне просыпающегося Иркутска. На вокзале людно, но народ ещё сонный, и в большинстве своём сосредоточен на подходе к электричкам: лето, суббота, горожане, судя по их экипировке, едут на дачи.
Разыскать здание костёла не составило большого труда и, к счастью, билеты на концерт распроданы ещё не все. До вечера уйма свободного времени, отправляюсь знакомиться с городом. По своей излюбленной привычке – пешком, без гидов и путеводителей, просто по наитию.
Иркутск – город особого стиля, непохожий на все те, которые я видела прежде, впрочем, как и любой другой, конечно. У каждого города – своё неповторимое лицо. Если Улан-Удэ оставляет впечатление массивности, основательности, есть в нём что-то такое от романского стиля, то Иркутск в моём восприятии летящий, «готический».
Вдоволь находившись по проспектам и улочкам, вжившись в царящую вокруг атмосферу, к вечеру чувствую себя уже не совсем гостьей, а почти что местным жителем.
Наконец, двери костёла отворены и я, вместе с остальными зрителями, волнуясь, вхожу внутрь его. Мне приходилось быть пару лет назад в действующем костёле в Чехословакии во время туристической поездки. Сравнивать есть с чем, поэтому сразу отмечаю, что от костёла на деле остались, пожалуй, только стены, свод, да орган: помещение оборудовано под зрительный зал, компактный, но вместительный. Инструмент расположен в глубине просторной сцены.
В репертуаре исключительно органные токкаты Баха. Чувство, которое овладевает мной, наверное, близко к волнению самого музыканта перед выступлением. Десятки раз прослушивала эти произведения по радио, бережно храню комплект пластинок, но с «живой» органной музыкой мне предстоит познакомиться впервые.
И вот оно, совместное колдовство Мастера, Инструмента и Композитора!.. Зал заполнили величественные звуки органа, рождённые, казалось, целым оркестром, властно подчиняющие, растворяющие в своей стихии всю суть моего «я». Исчезло всё: зрители, костёл, органист, я словно потеряла ощущение времени, всем завладела только Музыка. Она то разливалась, накатывала волнами, как море в шторм, то норовила отхлынуть, и тут же опять настигала, накрывая с головой, увлекая за собой и всецело подчиняя…
Не помню даже, как выглядела девушка, выходившая на сцену объявлять очередное произведение, её образ тоже поглотила мощь таланта Баха, переданная через мастерство музыканта. Два часа пролетели, как одна минута…
Финальной была моя любимая токката ре-минор…
Овации в зале, цветы на сцене, слёзы восхищения и благодарности в глазах… И, увы, дверной проём выхода, выхвативший лоскут тёмного звёздного неба города, нечаянно ставшего мне близким, вечернего Иркутска, с которым через пару часов мне предстояло расстаться навсегда.
Трамвай, вокзал, поезд. Купе, молчаливые попутчики, бессонная ночь. И продолжающее звучать во мне торжество музыки Баха.
Утро. Чисто выметенный перрон вокзала Улан-Удэ, редкие сонные прохожие.
Лето тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
Издержки меломании
И зачем я только перевелась в этот хвалёный Краснодар! Да, конечно, студгородок – загляденье, база для обучения, какая периферийному институту в Улан-Удэ и не снилась, корпуса – под небеса, и всё такое прочее, но…
В Краснодаре нет оперного театра. Как я могла допустить мысль, что смогу обойтись опереттой?! И вовсе не голословно говорю: несколько раз добросовестно заставляла себя присутствовать на спектаклях музкомедии, однако… Эх, что там говорить – ну, не тот жанр, да и только! Не моё.
На гастроли, конечно, приезжают оперные труппы из разных городов. Что – гастроли? Всё равно, что обёртка без конфетки! Эту «кухню» я хорошо знаю. Лучшие артисты едут выступать в столицу или даже за рубеж, а остальные набивают руку, то бишь, горло, по городам и весям. На безрыбье и рак рыба, приходится довольствоваться тем, что есть. Увы.
Январь. Сессию сдала по обыкновению без проблем, и в душе – лето, в ней кузнечики прыгают, ещё и оттого, что в сумочке уже лежит билет на самолёт домой, в Ленск, – каникулы, и настроение самое наичемоданнейшее. Зима выдалась слякотной, вроде и город, а лужи на полдороги, и грязи везде по колено. Дожди дождями, а снаряжаться приходится не по здешней погоде: зимнее пальто с песцовым воротником, песцовая же шапка, тёплые сапоги. Впрочем, в туфельках-то и тут никто не ходит. Что с того, что кто-то из прохожих взглянет на меня недоумённо: чего, мол, это она так вырядилась? Я же знаю, какова погода дома, и мне совсем не улыбается после перелёта выйти по трапу на хрустящий от мороза снег в демисезонном пальтишке. К тому же, хоть и забронирован билет для дальнейшего перелёта после пересадки, в Новосибирске придётся какое-то время перекантоваться: прилетаю туда днём, а вылет домой только на следующее утро.
Автобус, поднимая веером брызги из-под колёс, остановился на краю громадной лужи, и пассажиры, осторожно выходящие их него, «поплыли» по сметанообразной кромке грязи к зданию аэровокзала. Регистрация прошла вовремя, рейс, несмотря на сомнительные погодные условия, к счастью, не задерживался, и, потолкавшись немного в накопителе, без шести часов сибиряки, мы уже шли гуськом к трапу самолёта.
Всё, как всегда: ремни, выруливание на взлётную полосу, рёв моторов и дрожь самолёта, резкий рывок… Восторг от невольной сопричастности к этой дикой мощи, отрыв от земли… Незабываемые ощущения!
Мерный гул убаюкал почти весь салон. Перелёт долгий, что ещё делать? Пассажиры спят, бодрствующих – единицы. Кто-то из них, возможно, обеспокоен своими проблемами, я же сижу и думаю обо всём сразу и ни о чём конкретно, практически – мыслительный винегрет. Никогда не удаётся заснуть в транспорте, исключая многодневные переезды по железной дороге.
Новосибирск, как ему и полагается по географическому положению, явил собою в иллюминаторе сплошь заснеженный ландшафт.
– Температура за бортом минус сорок два градуса, – нейтрально-вежливым голосом оповестила по внутренней связи стюардесса и велела всем оставаться на местах «до полной остановки винтов самолета».
– К выходу мы вас пригласим, – пообещала она.
Было пятнадцать часов по местному времени. Побродив внутри аэровокзала и получив свой чемоданчик в багажном отделении, попутно я успела узнать у одной из работниц аэропорта, что мне вовсе не обязательно проводить ночь на не слишком комфортабельной скамейке зала ожидания. Как раз для таких «перелётчиков», как я, здесь существует негласный сервис, о котором, впрочем, знают все. Мне дали адрес квартирной хозяйки, которая пускает постояльцев на ночлег за умеренную плату, и рассказали, как до неё добраться.
Сдав вещи в камеру хранения, первым делом я направилась, всё-таки, не по указанному адресу, а в центр города. Дело в том, что в Новосибирске есть театр оперы и балета, это я точно знала! Приезжала однажды в Краснодар на гастроли новосибирская труппа, слабенькая, правда, никогда не забуду, как молодой певец, исполняя арию князя Гремина из оперы «Евгений Онегин», выдал: «Тоскливо жизнь моя текла, она явилась и жаж… зажгла!» Я тогда ещё подумала, ну ошибся, чего икать-то было, так уж и допел бы «жажгла», не все бы заметили, а и кто уловил, мог бы усомниться: ошибка ли это или, всё-таки, послышалось? Но, как я уже говорила, гастроли это одно – а стационарная работа коллектива театра – совершенно другое. В любом случае, находиться в городе, имеющем такое богатство, как оперный театр, и не посетить его – было выше моих сил!
Сквозь покрытое толстым слоем инея стекло трамвая ничего не видно, только через водительское окно проглядывают очертания зданий, но густой туман не даёт представить ясную картину города. Один из попутчиков заверил меня, что подскажет, на какой остановке сойти, поэтому беспокоиться не о чем. В единственном «просматриваемом» окне величественно проплыла огромная, украшенная гирляндами, ёлка. Вот, наконец, и объект моего стремления.
Театр! Невольный трепет охватил меня, заядлого театрала, уже при виде одного только здания оперного и афиш возле него. Просмотр репертуара, правда, несколько разочаровал: надо же было такому случиться, что именно в этот вечер в программе значился современный спектакль, а не что-либо из так любимой мною классики. Название в памяти уже стёрлось, несомненно только одно – тематика была комсомольская. Но, что бы там ни было, а упускать такой уникальный для меня шанс, как знакомство с творчеством новосибирцев в стенах их родного театра, я не собиралась. Купила билет и только потом отправилась по раздобытому в аэропорту адресу, устраиваться на ночлег.
Полная пожилая женщина с высокой причёской подозрительно смерила меня взглядом через приоткрытую дверь, почти шёпотом выяснила цель моего визита, и, выдвинувшись в коридор, оглядела лестничную площадку, затем кивком пригласила меня в квартиру. Там, в немыслимом количестве, почти везде, даже в узком коридорчике, стояли раскладушки. Мне было указано на одну из них, расположенную у самого входа в кухню, где я благополучно и обосновалась, оставив верхнюю одежду и обувь в тёмной прихожей у входной двери.
Хозяйка, меж тем, оказавшись дамой весьма словоохотливой, пригласила меня в кухню: не на чай, увы, а на беседу. Взглянув с тоской на выделенную мне до утра «жилплощадь», понимая, что отдохнуть до вечера мне, скорее всего, не удастся, я отправилась следом за нею. Нина Никаноровна выложила на стол внушительную стопку исписанных неровным почерком листов и принялась мне объяснять их содержание. Оказывается, она, не один уже год, занималась изучением глобальной проблемы: влиянием приёма пива на человеческий организм в зависимости от употреблённой дозы.
Само путешествие, перемена часового пояса и обстановки утомили меня, но хозяйка, кажется, не замечала, что собеседник из её блиц-квартирантки получается, прямо скажем, никакой. На самом деле, это было, видимо, «то, что надо». В данной ситуации Нине Никаноровне требовались свободные
Ой, насчёт Ивана Севостьяновича не могу не поделиться.
Николай Николаевич Каретников (привожу по памяти из его книги музыкальных заметок) рассказывает:
Однажды, уходя от Самуила Евгеньевича Фейнберга (известного советского пианиста), я вдруг услышал:
- А представьте, Николай Николаевич, что Вы бы оказались в одной лодке с Бахом и Вагнером. Лодка тонет. Вам необходимо выбросить кого-то из них из лодки. Кого бы вы выбрали?
Опешив, я однако нашёлся и сказал:
- Я бы выбросился сам.
- Э, батенька, - загорячился Фейнберг, - так нельзя! Вы должны выбросить кого-то из них.
- Я бы выбросился сам! - вновь твёрдо повторил я.
Фейнберг усмехнулся, задумался и произнёс:
- Знаете... а я бы выбросил Баха.
Уловив мой изумлённый взгляд, Фейнберг продолжил:
- Почём вы знаете, что в соседней кирхе не сидел же столь же гениальный органист?
Самуил Евгеньевич Фейнберг считался в СССР одним из крупнейших специалистов по Баху, - так заканчивает свою историю Каретников.