Судьбы разные (Хроники послевоенного поколения). Пролог

институт. Выпили и за здоровье учителей, правда не всех. За класс. За школу.
Неожиданно в самый разгар веселья прозвучало предложение:
– А почему мы не можем встречаться каждый год? У лицеистов же было такое.
Слова Генки Лисина, хотя и были сказаны не громко, но их услышали все. Наступила тишина, поскольку каждого это заставило задуматься.
– Замечательно, – нарушил молчание хорошо захмелевший Валерка – пусть у нас будет свое «19 октября». Например – 1 сентября. Остается решить где, и все будет тип-топ.
– Ты забыл один нюанс, что в сентябре у всех первокурсников «картошка». Лучше в октябре – подытожил Генка.
– А я думаю, – вмешалась Галина – встретимся здесь же. Почему нет? И пусть это будет какая-нибудь суббота того же октября. Первая или вторая.
Никто из собравшихся тогда и предположить не мог, насколько серьезное решение было принято. Очень долго будет жить эта традиция. Другие, узнавав об этом, удивлялись, и белой зависти, не было предела…


Официального ничего не было. И все чувствовали себя более расковано, чем накануне.
Видимо поэтому, Аленка Федорова решилась подойти к Нине Потемкиной и что-то шепнуть ей на ухо. И Тёма (так обычно называли Нину одноклассники) уже вслух обратилась ко всем:
– Вчера не удалось то, что мы долго репетировали. Сейчас попробуем еще раз. Вдруг получится.
Аленка села за пианино. На этот раз песня из кинофильма «Разные судьбы» прозвучала до конца. Девчонки пели так, как и всегда, не только голосом, но и сердцем. Это хорошо чувствовали окружающие. Но, после окончания, не дождавшись традиционных аплодисментов, они быстро исчезли из комнаты…
– Предлагаю налить еще по одной и перекурить – торжественно произнес Розенфельд, делая вид, что не заметил исчезновения девчонок.
Возражений не последовало.
Женька и Сашка отправились курить на лестничную площадку, где и обнаружили Аленку с Темой, как и вчера, утирающих слезы.
– Да что с вами происходит?.. – начал, было, Розенфельд, но Мазаев его прервал:
– Давайте спустимся во двор, сядем на скамейку и спокойно поговорим.
Так и сделали.
Сашка достал сигареты. Девчонки протянули руки к пачке.
– Вы меня не прекращаете удивлять. Теперь я узнаю, что вы еще и курите. Может поэтому простые ноты взять не могли вчера?
– Нет, Сашенька, не в нотах дело – ответила Аленка, беря сигарету – Мы с Темой эту мелодию со всеми ее тонкостями, кстати, нами же придуманными, можем спеть в любом месте и в любое время. Слова сбивали нас.
– Только вчера на набережной до меня вдруг дошло, о чем мы поем – добавила Нина.
– Да, что такое «слова»? Жалкое добавление к музыке и ничего более. Для меня слов не существует, только – музыка – Сашка растоптал сигарету – Пошли танцевать. Приглашаю.
Схватив Нину за руку, он потащил ее к парадной. Аленка с Женькой остались одни.
– Петергоф помнишь? – вдруг спросила она.
– Конечно…
Не могли они забыть тот день здоровья, когда всей школой выехали в Петродворец. Они тогда случайно остались вдвоем, потеряв класс. Долго искали, наконец, нашли своих. Тогда Кира Васильевна, их классная руководительница, очень подозрительно посмотрела на них, но почему-то ничего не сказала, хотя обычно, в подобных случаях, не упускала возможность унизить уединившуюся парочку.
– И я никогда не забуду – Аленка резко поднялась, поцеловала Женьку в щеку и побежала к лестнице.
Он же продолжал сидеть и, молча смотреть ей в след, доставая вторую сигарету.


Когда Розенфельд с Потемкиной вошли в квартиру, никто не танцевал, все сидели в полумраке и пели. Магнитофон молчал.
– А вот и гитара пришла. Теперь попоем под музыку.
Петь 11-й «Г» любил. Репертуар был обширный – от «Beatles» до дворовых песен. На этот раз пели все, даже Лисин и Галкина, которым медведь на ухо наступил. Одна песня сменяла другую. Казалось, конца этому не будет. Все уже устали, но никто не хотел прекращать…


Муза кивнула Вовику, давая понять, что желает с ним уединиться. Вышли на кухню.
– Когда едешь в Москву? – спросила она после долгого поцелуя.
– Ты же знаешь, недели через две. А что?
– Я – тоже.
– Не понял – удивился Вовик.
– А что здесь понимать? Я хочу учиться в Москве.
– А чем плох Первый мед в Ленинграде?
– Совсем не плох. Просто хочу быть к тебе поближе.
Свирский был ошарашен. Они уже целый год встречались. Последнее время только и говорили о предстоящей разлуке, так как у Вовика была многолетняя мечта – поступить в МГИМО.
– Well! Très bien! Beautifully! – вырвался восторг.
– Что других слов нет? – строго сказала Муза, давая понять, что договор на запрет иностранных выражений в общении с ней продолжает действовать.
– Да ты не представляешь, как я рад!.. Как это хорошо, как неожиданно и как правильно!..
Оказалось – главная проблема их жизни легко и быстро разрешилась. Причем легкость и быстрота объяснялись просто: мысль о поездке в Москву посетила Музу всего несколько минут назад. И в тот момент она не думала о предстоящем разговоре с родителями, заранее зная, что они не поймут, будут отговаривать и ругаться. Неоднократно повторится, что конкурс в МОЛМИ выше, чем в 1-ом медицинском… Но все это – потом. А сейчас – очередной долгий сладкий поцелуй. Затем еще и еще, пока на кухне не появился Мазаев. Муза высказала несколько резких фраз в Женькин адрес и выбежала из кухни.
– Извини, я не хотел.
– Все o’key! – радостно хлопнул по плечу Мазаева Свирский и двинулся вслед за Музой, налетев на входящего Лисина.
– Где пожар?! – только и успел крикнуть вслед Гена.
– В душе – ответил за Вовика Женька.
– Душа – понятие религиозное. А жизнь заставляет спросить: твоя-то душа о чем думает? Институт выбрал?
– Моя душа не думает, а только чувствует. Думает у меня голова. Именно она завтра и решит, куда я буду поступать – весело рассмеялся Женька.
– Смеешься, значит, говоришь серьезно…
Смех прервала Рогозина, неожиданно появившись на кухне:
– Мальчишки, дайте закурить.
– Вот еще новость. Сегодня уже второй раз убеждаюсь, что в нашем классе есть курящие девочки – Мазаев протянул ей пачку сигарет.
– Да втихаря почти все мы покуриваем – уходя, бросила Таня.
– Странно, почему до сих пор я не начал курить? – пожал плечами Гена.
– Ты – спортсмен. Мы – физкультурники – резюмировал Женька – Ладно, иди к народу, а я выйду на лестницу, поинтересуюсь, почему Танька так разволновалась?
А она, действительно нервничала, стоя у лифта и жадно затягиваясь, когда подошел Женя с вопросом:
– Не буду делать предисловий. Говори, что стряслось?
Отодвинув с ее лба каштановую прядь, он, несмотря на полумрак, заметил слегка влажные глаза. Девушка моментально прижала рукой его ладонь к своей щеке:
– Мазайчик, родной, я еще вчера даже не думала о том, что почувствовала сегодня…
Женька улыбнулся, напрасно предполагая, что прочитал ее мысли:
– Да, официально наш класс уже не существует, но…
Таня сделала быстрый шаг назад, каблук остановился на самом краю ступени. Она мельком посмотрела на лицо стоящего рядом парня: «Вымахал два метра. И, что самое обидное, мозги и мышцы хорошо развиты, а меня никогда не понимал».
Женька попытался положить руку ей на плечо, но чуть-чуть оступившись, девушка отстранилась:
– Все. Пошли отсюда, назад…


Время окончания школы и время первой любви часто совпадают. Это не требует доказательств.
11-й «Г» – не исключение. Что касается Альчиков, здесь ясно все. Но у других было сложнее. К примеру – Свирский и Галкина. Внешне вроде бы все в порядке – любят друг друга, и слава Богу. Но есть еще девушки, вздыхающие по Вовику, и это ему нравится. Или, например, Женька Мазаев безнадежно влюблен в Таню Рогозину, ибо она встречается с Борисом Ивановым из параллельного класса. А, если еще к этому добавить, что по Тане вздыхает Валерка Голован, а по Женьке тоже кое-кто сохнет, то становится очевидным, что невозможно распутать этот клубок любовных нитей.
А какой сюрприз преподнес всегда презиравший девчонок Гена Лисин?! Он вдруг влюбляется в десятиклассницу Наташу Гуляеву так безумно, что забрасывает и учебу, и спорт…
Продолжать такой список можно долго. Вывод один – каждый к кому-либо тянется, но ответная реакция не всегда бывает положительной. Естественно, что и ревность бродила где-то рядом, но в ненависть к сопернику не перерастала никогда.


Как и накануне время неумолимо быстро перевалило за полночь, и снова пошли гулять.
Ребята двигались по Кировскому проспекту в сторону Невы. Дойдя до Петропавловской крепости, они попали в огромную толпу выпускников и непроизвольно разбились на небольшие группы, а кое-кто оказался и в одиночестве.
Какой-то символизм в этом был. Жизнь должна взять свое. Даже самая сплоченная команда когда-то распадается. И далее у каждого свой путь…


Любому поколению достается испытание. И этим послевоенным тоже не пришлось остаться в стороне.
С первых дней жизни им твердили, что у них счастливое детство, и за него надо сказать спасибо родной стране. Спасибо сказали, а дальше что?
Их деды и отцы тоже были счастливы в детстве. Но юность совпала у одних с гражданской, у других со второй мировой. Там и там лилась кровь невинных людей. Кому из них повезло остаться в живых, никогда не смогут забыть того, что выпало на их молодость. И память эту перенесут следующим поколениям.
А что достанется детям победителей?
Начало взросления содействует появлению рассуждений о том, какие неподлежащие сомнению слова можно в будущем сказать своим детям и при этом быть уверенным, что возражений не последует? Каким козырем бить, доказывая потомкам, что прожили жизнь ради счастья своих детей? Где эта карта? А вот у их родителей она имеется, они – военное поколение.
А, как быть послевоенным? Какие трудности выпадут им?
Но, почему же, нужно что-то пережить для того, чтобы ощутить полезность своего присутствия в этом противоречивом мире? Где же ответы?..
Понятно, родители освобождали нашу Родину в Великую Отечественную. А что освобождалось потом? И зачем нужно было участвовать в боевых действиях?
Двадцатилетними юнцами в числе рядовых Советской Армии кому-то пришлось въехать на танках в Чехословакию. А, когда было за тридцать, то некоторым из них, уже в качестве офицеров и сверхсрочников, досталось участие уже в настоящей войне. И по сей день, можно встретить того, кто вернулся из Афгана не только с физическими, но и моральными ранами. А сколько осталось там?..
Разумеется, эти локальные войны не идут ни в какое сравнение с самой жестокой бойней в истории человечества. Но «груз двести» приходил к родным и близким, как и похоронки во вторую мировую. И опять же, всплывает разница – похоронки «За Родину, за Сталина!» (если верить лозунгу). А «груз двести» за что?..
Да, и этому поколению тоже досталась война. Только праздника победы не было.
Вот и вспоминается популярное в шестидесятые стихотворение Рождественского «Письмо Франсуазе Саган», пишущего ей «по праву ровесника». Он возмущен тем, что писательница в одной из своих книг окрестила их поколение «лишним». В ответ, на примере французского солдата, погибающего в Алжире, поэт пытается доказать, что если бы молодежь не стояла в стороне, то такое не произошло бы.
Советский литератор не мог мыслить иначе.
А в жизни