Сновидец

у его ног, положив голову на колени юноши и задумчиво глядя в огонь. Её тонкая и стройная фигурка неодолимо привлекала Найте – он хотел сделать всё, чтобы защитить столь хрупкое и грациозное создание и сделать его счастливым. К тому же, он легко носил подругу на руках, а с Линой это плохо получалось: ладная, гибкая, крепкая, скуластая, очень красивая, вся словно отлитая из блестящей зо-лотисто-коричневой бронзы – и лишь на ладонь ниже рослого Вайми. Её роскошные чёрные волосы покрывали всю спину. Найте бездумно любовался её хмурым задумчивым лицом, плечами – и не только... Ведь девушки  племени носили лишь пояс с карманом, прикрывающим самое дорогое и украшенным по этому поводу всем, чем только можно – вышивкой, аппликациями из разноцветной кожи, бисером, ракушками... И тем, чем в принципе нельзя, вроде крыльев жуков и бабочек и даже игл дикобраза. С другой стороны у девчонок висел карман побольше и попроще, для сбора всяких съедобных растений и пряных кореньев.
Внимательная и умная Лина лучше всех знала, что растет в лесу, и что нужно делать для исцеления ран. Её любили, немного боялись и берегли – многие были обязаны ей если не жизнью, то быстрым исцелением. Сам Найте, жестоко изорванный пардусом, едва помнил, как она выхаживала его. Ведь на когтях пардусов есть трупный яд, и раны, нанесенные ими, хуже всех прочих. Они всегда начинают воспаляться и гнить. Но даже в мучительной лихорадке, в полубреду, он видел, как она всеми силами старалась удержать его жизнь. Сколько она тогда не спала? Две ночи? Больше? Что спасло его? Целебные травы? Или её теплые руки, словно стиравшие боль?
Коричнево-золотая кожа пары различалась оттенками – темнее у Лины, светлее у Вайми. Они необъяснимо и удивительно подходили друг к другу, и Найте нравилось на них смотреть. Но Лина родилась на два года раньше его.
Он вдруг подумал, что если бы она осталась, потеряв красоту, никто не посмел бы убить её. Но он знал, что Лина – не останется.
В его сердце родилась вдруг глухая тоска. Почему такие, как Лина, должны покидать их? Зачем? Когда придет её срок, они уйдут все вместе – что бы ни ждало их ТАМ. Вместе потому, что так будет легче. Гораздо легче...
Друзья и подруги, увы, не разделяли его мрачного настроения.
– ...Добыча-то, она разная и мясо мясу рознь, – с видом Большого Знатока рассуждал Вайми. – Одно дело, скажем, баблом: его хватит на всё племя, но еда скучная: жёстко и сухо. Разве сравнишь с сочными, пряными тушками чи? Они, конечно, крохотные, на один укус, поди ещё налови – но зато пото-о-ом... как вымочишь их в соке желтянки, нанижешь на прутик – непременно яблоневый, для аромату – да обжаришь, вертя над углями… – в животе у рассказчика вдруг громко заурчало и он, смутившись, смолк.
– От тебя, дорогой, даже чи не дождешься, – скорбно заметила Лина. – По лесам гоняешь с утра до вечера – а где добыча? Или на воле или у тебя в животе. Или и там ничего нет. Приходишь и объедаешь несчастную голодную девушку... одно благо, что потом надругаешься... – она печально вздохнула и потянулась к расшитому бисером передничку, дабы лежавшими там орешками заесть грустную речь.
– Ой, у тебя карман истрепался, – нашелся Вайми, радуясь, что хоть чем-то может отвлечь подругу от собственных тяжелых прегрешений.
– Ой, заметил, наконец, – обрадовалась Лина. – Я новый сошью.
Юноша наивно пожал плечами.
– Ну, сшей.
Лина с интересом посмотрела на него.
– А замшу где взять? Не с тебя драть же?
Вайми с опаской посмотрел на себя, словно проверяя, вся ли кожа на месте.
– Замшу-то я добуду. Только не знаю, когда. Ни на что совершенно не хватает времени...
– Ага, – радостно подхватила Аютия. – Ещё бы! От вас только и слышно: «Вайми, перестань, я есть хочу!»
Юноша покраснел и она захихикала.
– А от вас только и слышно: «милая, перестань, я спать хочу!» – ответила Лина. – Давай поменяемся, а? Я своего баблома тебе отдам – и буду жить с Найте в мире и покое…далеко в лесу, потому что от ваших охов даже хыки разбегутся и в болото попрыгают.
– Да ну тебя! – обиделась Аютия. – Найте, он такой… – она извилисто повела руками, словно ловя слово в воздухе. Найте достался ей ещё подростком – смуглый, тонкий, гибкий, с лохмами до плеч, весь словно из стальных струн, пластичный, как пардус, и красивый до умоисступления. Вот только описать его никак не получалось.
– Соблазнительный? – предположил Вайми. – Ну вот, Лина у меня такая же. И как нам быть?
Аютия удивленно посмотрела на него, на неё – и вдруг рассмеялась.
– А вы сядьте друг напротив друга – и зажмурьтесь.
– Да ну тебя... – Вайми обиженно прикусил губу. – Память-то я не зажмурю, – а она там... – он смутился и замолк.
– Какая? – с интересом спросила Аютия.
– Ну, такая... – Вайми тоже извилисто повел руками, удивленно посмотрел на них и буркнул: – Лучше расскажи что-нибудь, у тебя здорово получается.
– Хорошо, – Аютия поёрзала, устраиваясь на коленях Найте поудобнее. Встать в торжественную позу – или хотя бы сесть, сплетя ноги, как делал сам Вайми, она и не подумала. Карман её и тоненький ремешок в волосах украшали огромные, как ладонь, крылья бабочки-радужницы, придавая ей довольно странный вид. Надолго крыльёв не хватало и Найте, тихо матерясь, едва ли не каждый день носился за бабочками по полянам, веселя всё племя. Но ведь ради подруги и не то ещё сделаешь, сам Вайми недавно выползал на карачках пол-леса ради потрясающе синих надкрылий хищных жужелиц – причем, жужелицы прятались под камнями, скрипели и пребольно кусались...
– Когда наверху Создатель своими снами сотворил и обустроил небо, – начала Аютия, – ему страшно захотелось, чтобы кто-нибудь полюбовался и сказал ему, как у него всё здорово получилось, потому что пока красоту не увидишь и не назовёшь, её как бы и нет. Три сотни раз – или сколько там нас было с самого начала? – он уходил в сон и вынес из глубины себя три сотни сияющих душ, и раскидал их по всему небу, чтобы им был виден каждый его уголок. Но души ничего не сказали ему, ведь у них не было ни глаз, ни ртов. Создатель опять сходил в свои сны и подарил Глазам Неба тела – тёплые, живые, прекрасные, с глазами, ушами и носами, чтобы смотреть, слышать и нюхать красоту, с ногами, чтобы ходить повсюду и находить красоту, с руками, чтобы самим создавать новую красоту, и со ртами, чтобы беседовать о прекрасном. Но Глаза Неба лежали, где упали, улыбались и молчали. Долго Создатель пинал их, пытаясь пробудить, но они всё лежали, улыбались и молчали, и не с кем ему было поговорить. В конце концов, обозлившись, он посбрасывал тела с неба. Но потом понял, что погорячился. Он понял, что Глаза Неба – лучшее, что он создал, с ними ему не будет скучно, они могут расти и меняться бесконечно, а потому начинают с нуля, и им нужно учиться. Тогда Создатель поймал своих несмышлёных детей в горсть и сотворил для них мир, где бы они могли вырасти и выучиться, и всё в этом мире прекрасно устроил, чтобы Глаза Неба ни в чём не знали недостатка. Дал им горы, чтобы укрываться от опасностей и любоваться миром, реки и озёра с чистой водой, леса, полные дичи. Создал и опасности, чтобы Глаза Неба росли сильными, ловкими и смелыми. И, пошарив у себя на небе, накидал им игрушек – всяких непонятных штуковин, чтобы они умели думать и удивляться. А для грязной работы, убивающей красоту, налепил им из белого речного песка слуг-найров, у которых, конечно, нет никаких душ – зачем душа слугам, не знающим красоты? Мир получился обалденный. Создатель смотрел на детишек сверху, глазами их душ, сияющих на небосводе, и радовался, как хорошо им живётся. А потом заметил, что Глаза Неба понастроили себе крепких тёплых домов, натаскали туда воды и огня, еды и тряпок, укрылись под крышами, живут – в ус не дуют, совсем не смотрят на свои души, будто забыли, что те у них есть, и не собираются возвращаться домой, на небо. Пришлось Создателю сделать так, чтобы, достигнув расцвета, Глаза Неба начинали стареть. Это знак: пора воссоединиться со своей душой, вернуться к Отцу, который все эти годы ждал тебя. А кто противится знаку, чахнет и теряет красоту. Такие Создателю не нужны. Таких отступников он отправляет в нижнюю пещеру, и они там, воя в тёмной тоске, в конце концов превращаются в демонов. Чтоб знали. Вот! А теперь ты что-нибудь расскажи.
– Хмм, – Вайми задумался. Вообще-то, самым большим выдумщиком и фантазёром в их компании слыл как раз он. Но без новых впечатлений его замечательное воображение начинало, увы, глохнуть – а от этого ему становилось почти физически плохо и он был готов даже на дерево в грозу залезть, лишь бы обогатить свой внутренний мир хоть чем-то. Хорошо ещё, что сочинял он истории быстрее, чем рассказывал – и нерассказанных в нем накопилось изрядно. Он немного порылся в них – и выбрал самую, на его взгляд, лучшую.
– Прежний я, – важно начал Вайми, устроившись поудобнее, – был великим героем, просто родился так давно, что никто этого уже не помнит. Так вот. Однажды солнце не взошло и никто не знал, как быть, потому что стало темно и холодно и только звёзды-души мерцали во тьме. Тогда Вайми  решил спуститься с края мира и узнать, что случилось на его дне – там, где ночует солнце. Он дошёл до края, три дня ничего не ел и не пил, взывал к своему тотему-орлу и тот выполнил его желание – тот Вайми сам превратился в орла. Он спустился в пещеру внизу, и увидел, что солнце держит толпа демонов, ухватившись за лучи. Демоны все были ужасные – худющие, бледные, морщинистые, с редкими седыми волосами, глаза сплошь белые, без радужки и зрачков, а во рту – всего четыре зуба, но зато огромных, как ножи. И он увидел, что это трусы, не захотевшие умереть вовремя. «Что вы хотите? – спросил он их. – Зачем вы лишили наш мир света?» – «Потому что когда у вас день – у нас ночь, – ответили демоны, – а так как у нас больше нет ничего, мы хотим, чтобы у нас всегда был день, а у вас ночь, ибо так будет справедливо». «Холод и смерть – вот ваша справедливость!» – воскликнул герой Вайми. И бросился на демонов, бил их и когтями, и клювом, и крыльями и три дня длилась эта битва и не мог герой сразить гадов, потому что они были уже мертвые. И тогда превратился он в юношу и сильно дунул на солнце – и засияло оно ярко-ярко и обожгло демонов, которые с криком разбежались по щелям. А Вайми рассмеялся и снова превратился в орла. Левой лапой он сорвал с потолка подушку светящегося лишайника хи, который теперь служит ночником в каждой хижине, а правой – плеть халсы с черными горькими ягодами, унимающими лунную лихорадку, которую насылают демоны. И вернулся домой. А потом, вновь обернувшись юношей, пошел к краю мира, посек и сбросил вниз все лианы, которые заплели вход в пещеру, чтобы ветер свободно гулял в ней и солнце больше никогда не гасло. Вот и выходит теперь, что когда у нас день – у демонов ночь и они дрожат от холода, а на темя им капает холодная вода. А когда у нас ночь – у демонов день и солнце нещадно жжет их за грехи и они проклинают тот миг, когда решили украсть его. А герой Вайми вновь родился и рассказал вам всё это! – гордо закончил юноша.
– Очень скромно, – улыбнулась Аютия. – Тогда сверх того я расскажу историю о пожелтевшем юноше. Жил да был на свете юноша прекрасной красоты, глаза его сияли, словно чистое небо, а волосы были как