дерзко и развязно объяснялся дочери эмира в любви. Она гневно прервала его. Вскоре Хаджжадж появился на псарном дворе. Он был разъярен. «Ты пожалеешь об этом», – шептал он, бросая на забор злобные взгляды.
Недели через две охотник Хол рассказал, что видел в одном ущелье обезьяну…
– Обезьяны ведь у нас не водятся, – удивилась девочка. Она ехала рядом и то и дело поглядывала на старика своими живыми черными глазами.
– Верно, Малика, – слабо улыбнулся Акбар. – Хаджжадж тут же отправился с ним в горы. Возвратились они поздно. К седлу Хаджжаджа был приторочен мешок, в нем что-то трепыхалось. Собаки зарычали. Он велел охотнику ждать во дворе, а сам с моей помощью отнес мешок в подвал. Раньше там держали гепардов. Хаджжадж вытряхнул из него какое-то косматое существо…
Сзади за холмом раздался конский топот. Девочка ахнула и пришпорила ишака босыми пятками. Акбар беспокойно огляделся по сторонам. Недалеко от дороги стоял полуразрушенный мазар. Они поспешили туда и едва укрылись за ним, как из-за холма показалась дюжина всадников в синих халатах. Через трещину в стене было видно, как они промчались мимо, поднялись на вершину другого холма, покружились там и поскакали назад. Внезапно один всадник направил коня к мазару. Малика чуть не вскрикнула. Остальные, однако, замахали ему руками, и он присоединился к ним.
– Слава Аллаху, милостивому, милосердному! – прошептал старик.
Когда стук копыт стих вдали, они продолжили путь. Долго молчали, приходя в себя от пережитого. Наконец девочка повернулась к старику.
– А что было дальше?
– Так вот, в полутьме подвала мне показалось, что это в самом деле обезьяна. Но приглядевшись, я понял, что передо мною человек, точнее, молодая женщина. «Она совсем дикая, – сказал Хаджжадж. – Выросла в волчьей стае. Заботься о ней, приручи. Зови ее Гюзаль. О ней никто не должен знать». Злорадство почудилось мне в его голосе.
Утром Хола нашли на улице зарубленного саблей.
С трудом научил я ее носить одежду, есть как люди. А вот говорить она так и не стала, произносила лишь свое и мое имя. В первые дни Гюзаль рычала на меня, потом привыкла, наконец, сильно привязалась. Когда я появлялся, она выражала бурную радость, когда уходил – становилась угрюмой и печальной. Хаджжаджа она невзлюбила, хотя он старался ее задобрить, приносил сырое мясо – ее любимое кушанье. У него, как я потом понял, была своя цель.
Как-то вечером Хаджжадж послал меня с поручением на окраину города. Раньше такого не случалось. Было уже темно. Я заметил, что за мной на некотором расстоянии неотступно следует всадник. Платок скрывал нижнюю часть его лица. Он догнал меня в глухом переулке. Я узнал всегда горевшие мрачным огнем глаза Хаджжаджа. Он ударил меня саблей по голове. Я потерял сознание. Видимо, Хаджжадж сразу ускакал, решив, что я мертв.
Дорога нелегко давалась старику. Иногда он охал и хватался за грудь. Малика взглядывала на него с беспокойством и сочувствием.
– Меня подобрали добрые люди. Рана оказалась неопасной, через три дня я встал с постели. По городу ходили тревожные слухи. Дочь эмира якобы сошла с ума, а сам он при смерти.
Беспокоясь о Гюзаль, я пробрался в псарню. К моему удивлению, она мне не обрадовалась. Глаза ее выражали отчаяние. «Может быть, ее пугает моя перевязанная
голова», – подумалось мне. Я приблизился и изумился еще больше. Вроде бы ничего не изменилось: та же ее тонкая фигура, те же правильные черты. Та же ее одежда, когда-то вполне приличная, но быстро превращенная ею в рубище. И все же перемена была огромной. Сколько благородства и достоинства появилось в ее лице! Оно было прекрасно. И руки ее как будто стали изящнее. Я стоял в растерянности. И тут Всевышний просветил меня. Сердце мое заколотилось…
Повеяло прохладой. Дорога превратилась в тропу и шла теперь над небольшой, но шумной речкой. Они въехали в ущелье Дуоба.
– Я вспомнил обрывки разговора, который слышал в полузабытьи накануне. У дочери эмира будто бы была сестра-близнец. В возрасте полутора лет при переезде семьи эмира из старой столицы в Зандану на ночном привале она пропала. Утром обнаружили волчьи следы. Очевидно, ее-то и поймал Хаджжадж. Я мгновенно представил себе, что произошло. Он похитил дочь эмира. В подвале заставил сестер обменяться одеждой. Затем привел Гюзаль в сад. Никто не заметил подмены, все решили, что дочь эмира лишилась рассудка. «Видит Аллах, я хочу тебе помочь», – сказал я, взял настоящую Гюзаль за дрожащую руку и вывел на улицу. Мы дошли до моста. Он упирался в ворота эмирского дворца. Неожиданно сзади зацокали копыта…
Акбар и Малика миновали кошару. Здесь ущелье раздваивалось. Они свернули направо. С дерева слетела сорока и с трескучими криками полетела впереди них, словно предупреждая зверей и птиц о появлении людей.
– Это Хаджжадж с десятком вооруженных всадников гнался за нами. Они настигли нас на середине моста. Я выхватил кинжал, намереваясь защищать девушку до последнего дыхания. Мой враг обнажил саблю. Внизу послышался…
Девочка жадно ловила каждое слово старика, но тут голос его дрогнул, и он замолчал. Ущелье становилось все уже, тропа – все круче. За одежду цеплялись ветки барбариса и шиповника.
– Внизу, – после длинной паузы заговорил Акбар, – послышался всплеск. Это дочь эмира бросилась в быстрые воды Панчруда. Она сразу утонула. В этот миг ворота растворились, и на мост выехала коляска в сопровождении гвардейцев. «Данияр!» – раздался отчаянный крик. (Это мое настоящее имя.) Из коляски выпрыгнула Гюзаль и кинулась мне на шею. За нею вышел визирь и воскликнул, указывая на меня: «Вот наш новый эмир!» Хаджжадж и его приспешники ускакали прочь.
Как оказалось, в полдень умер Алп-Арслан. Наследников у него не было, и согласно его последней воле эмиром становился тот, кого выберет в мужья его дочь. Знатные молодые люди, в том числе Хаджжадж, стали наперебой ухаживать за Гюзаль. Но она только огрызалась на них, твердила мое имя и порывалась выйти за ворота. Тогда визирь решил найти того, чье имя она беспрестанно повторяла. Так в одно мгновенье я из псаря превратился во властелина Гуристана.
Отец Хаджжаджа заявил, что не признает выбор сумасшедшей, и поднял мятеж. Он попытался захватить дворец, но гвардейцы эмира отбили атаку. В Зандану вошла тюркская конница Тогрула, лучшего полководца страны. Мятеж был подавлен. Хаджжадж с отцом бежали в Хорезм.
Свое правление я начал с того, что отказался платить дань хорезмшаху. Он терпел это, пока отражал нападение кара-китаев. Год я правил в мире и благоденствии. Любовь Гюзаль была беспредельной, она не отходила от меня ни на шаг. Лишь мысль о ее сестре, о ее гордой смерти мучила меня.
Но как только хорезмшах изгнал кара-китаев, он с сильным войском вторгся в нашу маленькую страну. Я со своими воинами встретил его в узкой, зажатой между горами, долине Хуморигунг. Мы отразили все атаки. Внезапно хорезмийцы ударили нам в спину. Это Хаджжадж тайными горными тропами провел врагов в наш тыл. Мы были окружены. Пал Тогрул. Началась резня. Я сражался у своего шатра, когда ко мне пробился Хаджжадж и ударом копья вышиб из седла…
Они оставили тропу и поехали по склону, постепенно набирая высоту.
– Я свалился с коня. Он метнул в меня копье. Гюзаль – мне пришлось взять ее собой, она всегда хотела быть рядом – заслонила меня своим телом. Снова она спасла мне жизнь, на этот раз ценою своей. Я вскочил и бросился на своего заклятого врага, однако толпа бегущих в панике гуристанцев увлекла меня с собой. Войско было уничтожено. Вдруг я услышал над самым ухом радостное ржание. Это мой конь нашел меня. Лишь мне с горсткой воинов удалось вырваться из окружения. Мы прискакали в Зандану. Об обороне столицы нечего было и думать. Я с тремя преданными гвардейцами вывез в трех сундуках алмазы и золото и спрятал здесь. Сокровища помутили разум одного из гвардейцев. Он…
Ишаки стали как вкопанные. Они отказывались идти дальше: дорогу преграждала широкая осыпь из мелких камней.
– Тогда этой осыпи не было, лошади довезли сундуки до самой пещеры.
Данияр и Малика спешились, привязали ишаков к арче, так, чтобы их не было видно снизу, и полезли по осыпи. Малика всегда ходила босая, и теперь ей трудно было ступать по острым камням. Старик тоже двигался осторожно, опасаясь, что осыпь придет в движение, и они съедут вместе с ней вниз. Наконец, под ними опять была твердая почва. Они присели отдохнуть. Отсюда была видна Зандана, ее голубые минареты, белый купол эмирского дворца.
Отдышавшись, Данияр продолжал:
– Этот гвардеец убил своих товарищей и напал на меня… Эх, сколько раз меня предавали… Малика, нет ничего хуже предательства! Я заколол его. Потом наполнил переметную сумку золотыми монетами и направился в Баласагун, к кара-китаям…
Вдруг старик замолк и показал рукой вниз. По ущелью поднимался отряд всадников в синих халатах. Один был в обычном полосатом. Когда они доехали до кошары, он спешился у входа, зачем-то нагнулся, затем снова забрался на коня. Всадники оглядели горы, двинулись налево и вскоре скрылись из виду.
– Как они узнали про Дуоба? – взволнованно произнес Данияр.
– Тот, в полосатом халате, на Абу Муслима не похож. Купец толще, – сказала девочка, тоже встревоженная и напуганная. Лиц с такого расстояния они не могли разглядеть. Они продолжили путь. Старик прижимал ладонь к груди, кряхтел и постанывал, но упорно лез вверх. Внезапно перед ними открылась небольшая котловина. Они стали спускаться.
Данияр, тяжело дыша, закончил свое повествование:
– Хорезмшах обложил Гуристан непомерной данью. Хаджжаджа он сделал эмиром. Тот обещал награду тому, кто меня поймает. Скоро в одном караван-сарае золото у меня украли. Где только я не был, что только не пережил! Был на службе у кара-китаев, у султана сельджуков, у багдадского халифа… Попадал в плен… И вот пришла старость, старость в нищете. Я решил вернуться за сокровищами. И чтобы умереть на родине. Надеялся, что после стольких лет меня никто не узнает… Долго не мог я отыскать ту пещеру. Осыпь сбила меня с толку. Начал уже отчаиваться. И вот вчера, наконец, нашел…
Малика вскрикнула. На дне котловины у темно-фиолетовой базальтовой скалы под кустами арчи лежали три скелета.
– Ну вот мы и пришли, – сказал Данияр. Он остановился возле одного скелета, лежавшего поодаль от других. – Это он. Не пошел бы он тогда на вероломство – и жил бы, наверно, благополучно до сих пор. Я ведь собирался их щедро наградить. – Они приблизились к скале, и за большим густым кустом девочка увидела вход в пещеру.
Внезапно закричали их ишаки. Малика вздрогнула, старик покачал головой. Они залезли в пещеру. Она была достаточно просторной, они могли выпрямиться в полный рост. Когда глаза девочки привыкли к полумраку, она увидала три обитых жестью сундука.
– Ключи я так и не нашел, – произнес Данияр, отдышался, вытащил из-за пояса топор и с размаху ударил обухом по замку одного из сундуков. Звук удара разнесся, казалось, по всему ущелью.
– Ах, нас услышат, – испугалась девочка.
– Да, на высоте звук далеко разносится, – согласился старик. Он попытался лезвием топора отодрать скобы. У него потекла из носа кровь. Он
Понравилось, очень!