Валенки туристы брали только для стоянок. СОПовцы же, как и охотники, обычно никуда не торопились – целью была работа, поэтому в вибрамах ноги могли быстро замерзнуть…
Вышли мы в серых сумерках. Морозец отмерил 25 градусов. Кругом – ели, хрустящий, девственно белый снег. Тропили по очереди. Девушку нашу, естественно, поставили в конец. Я был доволен: чем не поход? На мой взгляд, лыжный – самый спокойный вид туризма: дожди не портят настроение, ноги всегда сухие, лыжное размеренное «ширк-ширк, ширк-ширк» умиротворяет и навевает философские мысли. Ну, а морозец? Настройся сразу на него, экипируйся и дыши правильно – и всё будет в порядке.
Вся территория заповедника покрыта прекрасным хвойным лесом, расстилающимся по невысоким холмам зелёным ковром. Под выглянувшим утренним солнышком всё вокруг весело заискрилось, что ещё больше придало нам бодрости. Красота!
Вот только девушка наша стала регулярно отставать, хотя шла последней по уже пробитой лыжне. Говорю Саше и Лёхе: «Идите вперёд, нас особо не ждите, я за ней пригляжу. Если что – свистну». Когда авангард тропарей скрылся из виду, я оглянулся – Танька лежит. Подхожу к ней.
– Чего лежим? Загораем?
– Да нет, сейчас отдохну чуток.
– Вставай, вставай, лежать на снегу нельзя. Может, свистну мужикам, перекур организуем?
– Всё нормально, не надо, идём.
– Ну, хорошо, идём.
Прошли ещё немного. Хвать – Танька снова лежит да ещё и снег ест.
– Немедленно брось! – Строго прикрикнул я и свистнул ребятам.
Те «прискакали» назад.
– Открывай термос, – прошу Саню. – Пусть попьёт.
Перекусили. Снова двинулись в путь. И снова повторяется то же самое. А мы отмерили уже чуть больше половины пути. Солнце свалилось к закату.
– Опять разлеглась? Вставай! – прикрикнул я на Таньку.
И тут она шёпотом сказала то, отчего я чуть не сел рядом с ней в снег:
– Вообще-то у меня врожденный порок сердца… Только Саше не говори, пожалуйста.
– Ага, сейчас!
Я свистнул. Потом ещё и ещё. Недовольный Саша, вернувшись к нам, спросил:
– Ну, чего тут у вас опять?
Я доложил. Он минут пять молчал, сверля взглядом пенёк рядом с лыжнёй, будто внимательно его изучая.
– Экспедиция окончена. Кругом! Возвращаемся в Галашки, – вынес Саня свой вердикт.
– Не надо!!! Прошу тебя, Саша!!! Пожалуйста! Я дойду, дойду! – запричитала Танька.
Тут из-за ёлок показался Лёха. Узнав, в чём дело, он и сам чуть не заплакал.
– Может, дойдём? Всё-таки больше половины прошли… – робко промямлил я. – И как же работа?
Но решающим было слово руководителя. Герасимов молча сорвал с себя рюкзак. Потом с Таньки. Всё, что хоть сколько-нибудь весило, стало перекочёвывать в наши рюкзаки. Дёргая лямки, Саня яростно жестикулировал губами. Я без труда определил по ним знакомые выражения и обороты.
Наша «красавица», зажав волю в кулак, продолжила движение.
Стало смеркаться.
– Ну, что, Сань, скоро дойдём? – Спросил я. – Ты избушку-то найдёшь в темноте?
– Может, найду… А может, и не найду – чёрт его знает! – откликнулся ведущий.
Он любил держать народ в тонусе. Я замолчал. Оглядываться на Таньку не хотелось вообще.
Наконец-то, уже в темноте – хорошо хоть, светила полная луна – мы увидели маленькую избушку, притулившуюся под ёлками. Запас дров, слава Богу, был. Мы быстренько растопили печку, правда, она немного чадила, но это – ерунда. Благодатное тепло потихоньку стало заполнять небольшое пространство. Танька скромненько сидела в уголочке. Трепать языком почему-то совсем не хотелось – всё делалось молчком. Приготовили ужин, разделись, сели. Стало жарковато. «К приёму пищи приступить!»
«После сытного обеда, по закону Архимеда»… После марш-броска и нервных переживаний навалилась усталость. Но настроение поднялось. Развалившись на спальниках, раскинутых на нарах по обе стороны от стола, мы стали неспешно обсуждать планы на завтра. У Саши была подробная карта заповедника. В тусклом свете парафиновых свечей мы стали намечать на ней квадраты для посещения.
Танька решила сделать хоть что-нибудь полезное: убрать со стола, сполоснуть посуду, подмести пол. Мы не возражали. И увлёкшись обсуждением, не заметили, как она, собрав мусор, швырнула его в протопленную печку, а заслонка была уже закрыта. Саня подскочил, как ужаленный и, обжигаясь, выкрикивая что-то о необходимости дружбы головы с руками, начал выгребать мгновенно вспыхнувший на горячих углях мусор: угореть ночью совсем не хотелось.
Танька разревелась в голос. И Герасимов, утихомириваясь, сказал:
– У-у, а это надо было оставить дома!.. Отбой!
Но мы, засыпая, ещё слышали некоторое время горестные всхлипы.
5
Утро было солнечным, безветренным и морозным. Пока на печке, булькая, готовился завтрак – макароны с тушёнкой, сдобренные чесночком и лаврушкой – я решил выйти. Хотелось размяться, обтереться снежком, заодно и осмотреться.
Недалеко от избушки я заметил непонятный собачий след. Подмерзнув, заскочил обратно в ароматное тепло и сразу спросил:
– Сань, а что тут собачки бегают – село рядом какое?
– Ха! «Собачки»! – отозвался Герасимов. – Это волчий след. Их поголовье за последнее время немного выросло – прошлый год был сытным. Я уж не стал вам вчера говорить, что сразу заметил их присутствие рядом с нами. Не бойтесь, нападения волков на человека в этих местах крайне редки, только в самые голодные годы, к тому же, нас, всё-таки, четверо. Но всё равно серые, повинуясь инстинкту, почти всю дорогу нас вчера сопровождали, особенно когда наша «красавица» решила спинкой снежок подавить!
Танька, вздрогнув, подняла на нас полные тревоги глаза.
Тем временем поспел завтрак. Саня, раскладывая варево по мискам, продолжил:
– Ну, что, народ, с чего начнём работу?
Воцарилось молчание: ясно, что оставлять Таньку в избушке одну было нежелательным. Первым подал голос я.
– Разумею так. Вы с Лёхой пойдёте: ты – командир, а Лёхе – расти. Я – человек «приблудный», поэтому останусь с Таней.
Ребята согласились. Танька не проронила ни слова.
Проводив наших орлов и подбросив дровишек в печку, я уселся за стол напротив своей подопечной:
– Ну, что, подруга, давай знакомиться ближе: кто ты, откуда, как сдала первую сессию? Как вообще себя чувствуешь?..
И покатился разговор. Она – из Казахстана. Скрыла от матери, что решила поступать на «Охрану природы» – мать была против: специальность ей казалась какой-то непонятной. Потом, когда после Танькиного удачного поступления всё открылось, возмущённая мама порывалась ехать в Казань, чтобы забрать документы. Но потом смирилась. И воодушевлённая победой Танька с энтузиазмом стала работать ещё и в СОПе.
– Слушай, птица, – строго обратился я к девушке. – Но как тебе в голову пришло скрыть порок сердца? Это же преступление, чёрт возьми! О себе, о других ты подумала?! Это же подсудное дело!
Ответ обескуражил.
– Мечта моей жизни – побывать в заповеднике на Байкале. Без Висима туда не попадёшь. Я должна была себя зарекомендовать в настоящем деле! Я разобьюсь в лепёшку, но в дружину на Байкал попаду! Да!!!
«Уже зарекомендовала!» – подумал я, но в ответ промолчал. Пусть сами СОПовцы с ней разбираются, я – человек пришлый.
Однако Таньке было интересно послушать меня: всё же, я – выпускник-пятикурсник. День впереди был долгим, и я, прихлебывая обжигающий губы ароматный чаёк, неспешно начал своё повествование. Вспомнил и практики на учебных станциях университета, и колхозы, и сессии, и туристские походы, и студенческие приколы.
Вспомнил, как мы встречали новый 1981 год в нашей общаге на Красной Позиции. Продолжая традиции студентов средневековья, «если насмерть не убьюсь на хмельной пирушке…», народ под бой курантов стал колотить в коридоре пустые бутылки об стены и потолок. Потом ходили по битому стеклу, как по ковру, под возмущённые вопли комендантши Флюры Шагеевны. В разгар праздника к общаге подвалили гопники с Аметьево – им непременно хотелось помахаться. Андрюха Ширшов, не дождавшись подхода основных сил общежитских бойцов во главе с Шамой Омаровым, кинулся на «незваных гостей». Это было опрометчиво: ему махом разбили «грызло» и засунули в сугроб – одни ноги торчали. После коллективного разгона гопоты, Андрей, еще в пылу битвы, отогреваясь на своей койке в комнате после снежных процедур, стал задираться. Я ему: «Всё-всё, Андрюшенька, молчу! Ты ж у нас сегодня герой: как-никак два раза по хлебальнику получил!» Неудачливый боец, матюкнувшись, кинулся на меня. Но Скипа, наряженная Снегурочкой, казалось, безучастно курившая, мгновенно отреагировала и двумя грамотными, удивительно точными движениями уложила Андрюшу обратно в койку, мол, грейся дальше. Поутру, «шарахнув» примирительный «брудершафт», мы с ним проводили Скипу домой. Потом залезли на козырёк подъезда её дома и, со смехом швыряя снежки, поздравляли всех прохожих с Новым годом.
Или как во время ремонта своими силами комнаты Ширшова (это было условием его заселения в общагу со стороны суровой Флюры Шагеевны) мы отодвинули от стенки его койку… О! Сколько полезных, казалось, навсегда утерянных вещей он там обнаружил! Но самой ценной находкой оказалось пропавшее полгода назад пальто из темно-красного кожзаменителя!
А однажды я, Ширшов и Люба по пути в горную «тройку» на Кавказ, в Белгороде отстали от поезда. Мы тогда решили осмотреть привокзальную площадь города первого салюта... и остались на перроне в шортах и майках без документов, с пятью копейками на троих. Но всё обошлось. В вагоне ехал четвёртый член команды, мирно спавший Ильдар Абдуллин, студент химфака. Наши билеты в Харькове мы перекомпостировали на другой проходящий поезд. Даже в очереди не пришлось стоять – доброжелательные хохлы вошли в положение, пропустили нас, ещё и порадовались: «та ничого, що у нас билетыв нема, хоть за дитыв радость!»
И голодать бы нам до Минвод (не милостыню же по вагонам собирать!), но Бог послал подмогу в виде отставшего от этого же поезда в том же Белгороде пожилого грека Колю Манопуло. Он, как и мы, остался на перроне в трико и майке, но, в отличие от нас, с пухлым кошельком. Щедрый грек угощал нас, радуясь неожиданной компании неудачливых попутчиков.
В Минводы мы прибыли всего лишь на четыре часа позже Ильдара: он ехал на пассажирском, а мы его догоняли на скором поезде. При встрече Ильдар не знал, что делать с нами – бить или обнимать. Никогда не забуду смачно матерящегося от негодования и одновременно радостно улыбающегося товарища.
Или как после горной «двойки» на Фанских сборах спустились вниз и, обалдели, оказавшись на богатейшем августовском самаркандском рынке. У каждого из нас после горного «авитаминоза» при виде умопомрачительного изобилия фруктов сводило скулы, поэтому все затарились по полной. Однако ехать до Казани с пересадкой в Сызрани было четверо суток. Катились по пустыне, было жарко – и вскоре по вагону потянуло сладковатой гнильцой, и полетели рои мелких фруктовых мушек-дрозофил. Стало ясно: до дому наше добро не дотянет. Жрали-жрали, жрали-жрали, не осилили, к тому же, по вполне понятным причинам, оба туалета были постоянно заняты – только нас, туристов, было в вагоне человек тридцать
