Долгожданная прописка

вспомнила, как грезила институтом, как завидовала подружкам, которые уехали на учёбу, как сама представляла себя инженером. Но теперь всё было против неё. «Уж лучше бы меня провели голой по Невскому», - неожиданно подумала она и представила, как идёт и презрительно смотрит на зевак, стоящих на тротуарах. От этой мысли на её губах заиграла злая улыбка.
- Нет, товарищи, она ещё улыбается!..

Людмила Викторовна хорошо помнила тот день. После собрания она долго бродила по городу, не решаясь вернуться в общежитие. Её подпись скрепила приговор Альбине, и та сразу стала обычной. Слишком обычной. И жалкой…

Людмила Викторовна решила обязательно сходить в Эрмитаж.

3
«Кающаяся Магдалина» - когда-то она глаз не могла оторвать от этой картины. Что-то страшное было в этом молящем взгляде. Возможно, что так могла смотреть и нагловатая Альбина, стоило ей признать себя виновной.
«Зачем я вмешалась и разрушила чужую жизнь?»

Альбина вскоре после собрания исчезла, затерялась на просторах Союза. Людмила Шантарёва старалась не вспоминать о ней. Не вспоминал и Джек. Он не пожелал возвращаться в свою знойную Африку и искренне удивлялся, говоря, что просто считал половое сношение до свадьбы гостеприимным русским обычаем.

А на пятом курсе с Верочкой случилось то, что уже давно должно было случиться, - она полюбила...

Танцевальные институтские вечера собирали по субботам молодёжь из окрестных ВУЗов. Приходили сюда и студенты-кораблестроители. Приходили откровенно подурачиться и приглядеть невест...
Когда объявили «белый танец», Верочка решилась. Она выбрала самого яркого парня, который как-то загадочно улыбался и молчал. Её тянуло к этому парню - от него остро и маняще пахло «Шипром». Пахло солёным морским воздухом. «Что это со мной?» - Верочка потрогала свой лоб, но он был холодным, а сердце билось слегка учащённо. В какой-то момент она с удивлением посмотрела на белые круглые колонны, посмотрела на паркет и вдруг побежала из танцевального зала…

Их роман с Кириллом развивался стремительно. На третий день она уже была у него дома и ела бутерброды, запивая их портвейном. Пить вино оказалось очень приятно. Верочка хмелела, ей становилось жарко, а глаза всё чаще цеплялись то за пузатый буфет, набитый до отказа посудой, то за радиоприёмник с белыми клавишами, похожими на зубы великана. Кирилл придвигался к ней всё ближе и ближе. Верочка не помнила, когда он перебрался на тахту, наконец, их бёдра на мгновение соприкоснулись, и словно электрическая искра пробежала между ними…
С этого дня Вера Зацепина стала жить иной жизнью. Близость Кирилла завораживала, она не заметила, как ноги стали сами идти к его дому, а на лекциях вместо того, чтобы слушать преподавателя, она вспоминала о жгучих поцелуях и крепких объятиях... Только теперь она поняла всю страсть Альбины.
Нынешней Верочке уже не было стыдно сидеть полуголой. Очень скоро она избавилась и от белья и разгуливала по тёплой комнате нагишом, напевая красивые песни под пластинки на старом, но исправно работающем патефоне. Кирилл любовался её стройным красивым телом. Он что-то рассказывал ей о своих планах стать художником... «Маринистом?» - улыбаясь, вдруг спросила Верочка. Кирилл засмеялся. Ему нравилось писать обнажённых женщин.
Первой его женщиной была разбитная вчерашняя школьница. Она работала лаборанткой и постоянно заглядывалась на стройного паренька. Кириллу было неловко, он чувствовал непонятное волнение. Однажды после уроков лаборантка подмигнула ему, и неизбежное случилось...
Верочка, как и та девушка в белом халате, сдалась слишком быстро…
Кирилл с нетерпением ожидал окончания своей студенческой каторги. В институте поговаривали, что он останется в Ленинграде и будет служить на Адмиралтейских верфях. Кирилл грезил собственным автомобилем и уютной многокомнатной квартирой с эркером и видом на Неву.
Верочка надеялась, что она тоже является мечтой Кирилла. Она позволяла целовать себя всюду - губы Кирилла спускались всё ниже и ниже и наконец запутывались в кудрявых завитушках на вспотевшем от ожидания лобке. Верочка хихикала, ей было щекотно, ей не хотелось уходить из этого тёплого дома...
Общежитие стало казаться теперь чужим, она постоянно находила повод, чтобы забегать к Кириллу всё чаще и чаще.
Так прошла осень. Миновали новогодние праздники. И на одном из экзаменов Верочка почувствовала себя дурно...

Визит к гинекологу подтвердил самое страшное. Верочка испугалась, она вышла из кабинета врача почти без памяти. Только в вестибюле метро вновь ощутила тяжесть пальто. Казалось, что деревянные пуговицы вот-вот сорвутся со своих мест и запрыгают по ступеням эскалатора...

Людмила Викторовна грустно улыбнулась, стоя перед огромной картиной…

- Так ты беременна? А он знает?
Верочка молчала, стараясь не выдать своего страха. Теперь, когда в её животе теплилось живое существо, она вдруг стала иной. Теперь ей больше уже не хотелось бесшабашной возни на тёплой тахте.
- Отец ребёнка знает? - повторила свой вопрос Шантарёва.
Верочка взглянула на неё и покачала головой. Она не собиралась ничего говорить Кириллу. Боялась...

Людмила Викторовна не могла понять, что заставило её тогда поехать на Васильевский остров, в одну из Линий. Поехать, зная, что ничего из её попытки не выйдет. Она тогда долго мысленно репетировала свою речь, представляя, что скажет Кириллу, а что - его матери. Скажет, словно театральный монолог - чётко и громко, чеканя каждое слово.
В парадном было тихо, только откуда-то сверху доносились неуверенные звуки скрипки. Людмила вызвала лифт, дождалась кабинки и поехала вверх.

- Вы от Зацепиной?..
Кирилл смотрел куда-то вбок. Он слушал, но не слышал. Глаза его испуганно бегали из стороны в сторону. Он всегда хотел быть охотником, но сейчас превращался в дичь...
Людмила не понимала: что тихая и скромная Верочка нашла в этом трусе? Как вообще она могла приходить сюда, раздеваться, лежать с ним бок о бок?
Кирилл был слегка пьян... Людмила смерила его презрительным взглядом и вышла за дверь. Она боялась, что Кирилл бросится за ней...
Он тоже прислушивался к звукам в парадном. Теперь, только теперь он осознал весь ужас своего положения. Перед внутренним взором то возникала голая Верочка, то что-то непонятное кроваво-красное, что называлось просто - ребёнок. «Этого не может быть... Неужели?..»
Перед глазами замелькали пьяненькие мордашки случайных знакомых. Им хватало бокала вина. Потом смех, нелепая возня и очередная зарубка на стене...

Он стал искать деньги. Проще всего было отделаться деньгами... Каких-нибудь пять червонцев - и проблема рассосётся сама собой. А что потом? Он чувствовал, что его презирают. Друзья по группе часто пугали его триппером. Но рождение ребёнка!..

Вере всё-таки удалось дозвониться до Кирилла. Он долго что-то путано объяснял…
В тот день она едва досидела до конца лекции. В аудитории было пусто и душно. Все были в предвкушении преддипломной практики, и только ей приходилось хлопотать об «академе»...
Всю ночь она провела почти без сна. Ей предстояло свидание с Кириллом, серьёзный разговор. Его мать Вера Яковлевна, возможно, догадывалась о её существовании, о её проблеме, но она любила своего сына.
Вера села на постели, закутавшись в одеяло, и стала ждать рассвета. «Мама, мама...» - билось в мозгу.
Она устала от этого бездомья. Устала быть беженкой. Устала спать на проштампованных простынях. Часы показывали половину пятого. Она сама не помнила, как решилась написать письмо. Буквы будто сами появлялись на клетчатом листе - неожиданно аккуратные, словно это был контрольный диктант, а не письмо.
«Дорогая мама...» Она усиленно лгала. Выдумывала чистую беспроблемную жизнь и боялась больше всего того, что мать вот-вот постучит в дверь.

После Эрмитажа Людмила Викторовна так и не решилась поехать на кладбище. К тому же она забыла номер участка. Было страшно увидеть давно забытый холмик. Они тогда не успели даже поставить памятник…
Она вновь шла по Невскому. К Московскому вокзалу. На паперти Казанского собора толпились странные молодые люди: они подбегали к прохожим и просили денег.
Где-то вдалеке прогрохотал трамвай…

В тот роковой день они столкнулись с Верочкой у гардероба. Та поспешно одевалась и как-то странно улыбалась, как маленький ребёнок, которому пообещали купить эскимо.
- Вера, ты в общежитие? Я провожу.
Зацепина замотала головой и вдруг сорвалась с места, будто сдавала зачёт по физкультуре. За ней тяжело хлопнула дверь.
«Почему я сразу не пошла за ней? Ведь я догадывалась...»
Первое, что Шантарёва увидела, выйдя из института, был трамвайный вагон. Он застыл на повороте. Застыл, словно сейчас была блокада... На путях лежало что-то тёмное. «Верка!..» - заколотилось в висках.
Да, это была Вера...
Рядом стояла побелевшая, как снег, вагоновожатая. «Я звонила, звонила. А она пошла, да оскользнись»…
Людмила так и не дозвонилась до Кирилла. Из трубки доносились издевательские гудки. Он словно сквозь землю провалился.

Веру хоронили в закрытом гробу. Она смотрела на собравшихся друзей с наспех увеличенной фотографии. Смотрела как-то странно, словно знала обо всём заранее. Теперь она, наконец, обрела своё счастье - долгожданную ленинградскую прописку. Они все были в гостях, а она у себя дома...
Людмила так ничего и не сказала над гробом. Она собиралась прочесть своё любимое стихотворение, но оно как-то завязло в памяти, завязло и не хотело выходить на стылый мартовский воздух.
Поминки были пустыми и краткими…

4
Людмила Викторовна сидела в пластиковом кресле и ждала объявления посадки на поезд. Ей больше нечего было делать в этом городе. Он стал другим - нервным и дёрганым.
«Вера, Альбина. Вера, Альбина…» - цепочка из этих двух имён в её голове, казалось, была бесконечной…
Из динамика донёсся невнятный голос диктора, который объявлял её поезд. Людмила Викторовна подхватила сумку и пошла на перрон. Это был её последний приезд в город своей молодости.

Февраль-2009