Зима Девяносто Пятого…

приказал оставаться в доме, надеясь дождаться их возвращения. Прошло, наверно, больше часа, когда Казбек первым увидел, как через забор в дальнем углу двора перелез сначала один чеченец, осмотрелся, и за ним появился второй. Казбек позвал Нужного.
-    Товарищ полковник, духи. Разрешите я их положу, - Казбек был из Кабарды и когда волновался, говорил быстро и акцент усиливался настолько, что невозможно было разобрать отдельных слов.
Нужный отрицательно покачал головой.
- Возьмем живыми.
Казбек настолько разволновался, что полностью перешел на мат и шепотом орал на Нужного:
- Товарищ полковник, ёбаный в рот, вы совсем ебанулись? Мы потом хуй из дома
выберемся.
Нужный не слушал: во дворе было шестеро духов и двое из них уже подошли к двери. Первый вошел в комнату, за ним в проеме возник второй. Нужный вышел из-за шкафа, поднял автомат и направил на них:
- Руки вверх, - словно в детской игре или как в дешевой комедии и передернул затвор.
Патрон уже был в патроннике. Затвор лязгнул с сухим треском, патрон вылетел и ударился о битое стекло на полу. На все представление ушло секунды полторы.
Тот, что был первым, вскинул автомат и с криком “аллах акбар” нажал на спуск. Короткая очередь отбросила Нужного в угол. Казбек, нечленораздельно ругаясь, выскочил из второй комнаты и  выпустил в обоих полный магазин. Первого оторвало от пола и отбросило на стену, второго вынесло на улицу. Остальные четверо кинулись назад, во дворы. Перед тем, как перелезть один из них повернулся и, не целясь, выстрелил из гранатомета.
Двое наших успели выпрыгнуть в окна, остальные забились в углы. Взрыв. Следом за ним более мощный выстрел и чудовищной силы взрывная волна. Второй взрыв. Кирпичную стену, за которой скрылись духи разнесло вдребезги.
Оказалось, те двое, что выпрыгнули из окон, увидели, что на дом направлена пушка танка. Не разобрав чей танк, они рванулись наружу. Но танк был наш. Танкисты увидели, что происходило, и прямой наводкой выстрелили по духам…
В доме из четверых никто не пострадал. Ходили некоторое время ничего не слыша, но через несколько часов все прошло – не было даже контузии.
У Нужного билось сердце, хотя дыхания и не было заметно. Его погрузили в танк, но довезти до полевого госпиталя так и не успели.
Никто не горевал и не сожалел о нем. Общее отношение выразил Казбек:
- Долбоёб, сам под пули полез.
Смерть стала чем-то привычным и обыденным. Все огрубели настолько, что пронять кого-либо уже вряд ли что-то могло. К тому же Нужного и не особенно любили…
Я залез на чердак. Сумерки начали переходить в ночь. Темнело очень быстро. Стрельба не прекращалась – то же, что и днем, только ракет в небе стало намного больше: красные, белые, желтые, зеленые огни. И хотя еще не совсем стемнело, темнота на земле сильно разнилась с небом, расцвеченным, как во время праздничного салюта. Иногда ракеты взлетали почти над головой и тогда окрестности ярко освещались нереальным гипнотическим светом, заставляющим забыть где находишься, приводившим в какое-то чарующее оцепенение, так, что не хотелось ни думать, ни двигаться. Трассера резали небо во всех направлениях и, глядя на них, казалось, что кто-то бесцельно палит ради забавы, дырявя черную, глухую ко всему пустоту. Розовые точки быстро гасли вверху, поднимаясь с земли пульсирующими тонкими лучами.
Два часа караула прошли спокойно, хотя костер в большом корыте чуть было не погас. Пришлось лазить по чердаку, собирать дрова, так что к концу дежурства я весь измазался в пыли.
После двух часов дежурства я зашел в комнату, согрелся у огня и начал раздеваться, собираясь поспать. Вошел Рябинин.
- Все в порядке?
Я кивнул, не поворачиваясь к нему.
- Я говорю, все в порядке? – переспросил он, пытаясь придать тону стальные нотки.
Я опять кивнул:
- Да.
Рябинин был маленького роста, почти на голову ниже меня, Ящура и Романа. Судя по всему, для него это было основательным комплексом, что он пытался компенсировать развязной, начальственной манерой поведения. Никто не воспринимал его всерьез: офицеры посмеивались над ним, солдаты – кто презирал, кто просто не обращал внимания, за глаза называя, либо сопляком, либо недоноском, или, чаще всего, производным от фамилии, снисходительно-пренебрежительным “Рябчик”. Быть проще и доступнее он то ли не мог, то ли он сам попал в ловушку, придуманной себе роли, и уже не мог выбраться из замкнутого круга. Быть крутым командиром также не получалось. Ситуация уже давно вышла из-под его контроля и напоминала жалкий фарс. Похоже, он и сам чувствовал, что запутался, но вместо того, чтобы попытаться, пока еще не поздно, стать самим собой еще сильнее закручивал внутренние гайки.
- Когда я с тобой разговариваю, надо поворачиваться лицом и отвечать, как положено!
- Отъебитесь, товарищ лейтенант, и без вас тошно, - даже здесь, на войне, где нервы
были ни к черту, а люди озлоблены до предела, он пытался внедрить иерархические уставные отношения.
- Командира убили, думаете никто вас больше в руках держать не сможет? Может я и не
соображаю в разведке, как он, но уж пиздюлей вам всем смогу дать не хуже его, - он стоял передо мной, лицо передергивалось от злобы и бессилия что-либо сделать.
- Ну-ну, - усмехнулся я, - флаг в руки… Только смотрите зубы не обломайте с
пиздюлями…
- Заебался я с вами. Жалко Ворожанина убили, он бы…
- Вы Ворожанина не трогайте. А насчет “заебались”, так это мы заебались с таким
долбоёбом, - я поймал себя на том, что тоже начал злиться.
Рябинин хотел сказать что-то еще, но промолчал, буркнул себе что-то под нос, развернулся и вышел на веранду.
Я поел печеной картошки с помидорами, снял сапоги и хотел уже было лечь, но с веранды донесся голос Матвеева:
- Садовский!
Я чуть не задохнулся от злости:
- Что?
- Иди сюда!
Я опять обулся, накинул сверху бушлат и вышел из комнаты.
Веранда находилась чуть ниже комнаты. Облицованная плиткой, по периметру – перила из специально обожженной сосны. Посередине стол, вокруг плетеные стулья. На одном сидел Рябинин и, отвернувшись, шомполом помешивал угли в костре, обложенном битыми кирпичами. Рядом стоял Матвеев и ожидал когда я подойду. Я спустился на несколько ступенек вниз и подошел к нему.
Матвеев был высокого роста, но ужасно худой. Создавалось впечатление, что он вот-вот захлебнется чахоточным кашлем. Даже когда говорил – тихо и отчетливо – казалось, воздух выходил из его легких с хрипом и всхлипами.
- Вы что, ребята, совсем охренели? – обратился он ко мне во множественном числе, -
Командира нет, совсем распустились?
Я, молча, стоял, ожидая, когда он закончит и можно будет вернуться в комнату и лечь спать.
- Рябинина назначили, значит будете подчиняться, ясно?
- Ясно…- не было ни сил, ни желания ничего объяснять и доказывать. Проще было
согласиться, к тому же Матвеев и не ждал моих объяснений.
Рябинин не шевелился и не поворачивался. Я покосился на него и презрительно покачал головой. Тут не выдержал Матвеев. Ладонью, как-то по-женски размахнувшись, он ударил меня по щеке. На долю секунды я потерял контроль, шагнул на него, хотел было ударить, но вовремя остановил себя. Он отступил на шаг.
- Ох, зря, товарищ капитан, не стоило этого делать, - воздух вырывался у меня из легких со свистом. Я смотрел на него не отводя глаз, потом перевел взгляд на Рябинина. Тот испуганно глядел в нашу сторону. Я развернулся и пошел в комнату. Зашел, сел на стул и уставился на костер. Силы мгновенно улетучились. Я обессилено смотрел на языки пламени, играющие перед глазами. Кипятился Матвеев, а выдохся я. Появилась обида. Сразу на все и ни на что конкретно. Мысли путались, наползали одна на другую: “Что я здесь делаю? Кому это нужно?” Улетучилась злость и на начальство, и на людей затеявших эту войну, наверняка не знавших что это значит на самом деле – пройти через все эти боль, грязь и кровь… Вслед за обидой пришла тоска. Я не знал по чему, но судорожно копался в себе, пытаясь найти причину. И не находил ничего конкретного.
Через несколько минут вошел Матвеев и, не говоря ни слова, сел напротив меня и уставился на огонь. В молчании мы просидели около четверти часа. Неожиданно Матвеев спросил:
- Тебя как зовут?
- Игорь, - я даже не шелохнулся, напряженно глядя на огонь и продолжая думать о
своем.
- Ты извини, Игорек, сорвался.
- Да бросьте вы, товарищ капитан, вы тут ни при чем.
- Понимаешь, Рябинин еще молодой, неопытный. Тем более в такое время взвод принял,
да еще после смерти Олежки Ворожанина, а вы ему даже шанса не даете проявить себя, - казалось, он пытается оправдываться. Правда, за что, я так и не смог понять.
- Не в Рябинине дело, товарищ капитан. Устали мы здесь просто. Черт знает как устали.
Вот и все.
Матвеев вздохнул и помолчал с минуту:
- Ладно, ты ложись, отдохни.
Я, молча, кивнул. Неожиданно появилось ощущение внутренних теплоты и покоя. Матвеев поднялся и пошел на улицу. Я встряхнулся, быстро разделся, лег и  почти мгновенно уснул…
…Я открыл глаза. Разговоры в комнате стали громче. Судя по всему, это меня и разбудило. Помимо голосов слышались постоянные лязг оружия и клацанье затворов. Я не вылезал из-под одеяла, сквозь дрему прислушиваясь к разговорам. В таком состоянии мысли уносили далеко, из ничего выстраивая причудливые образы. Резкий звук или повышение тона мгновенно смывали нарисованные картины и возвращали к действительности. Таким образом, то ныряя в сон, то приходя в себя я провел с полчаса. Неожиданно снаружи что-то изменилось. Чувствовалось, что все голоса объединила какая-то цель. Некоторые из говоривших были мне знакомы. Послышался голос Матвеева:
- Возьми четырех человек, - очевидно обращаясь к Рябинину, потому что тот сразу
ответил:
- Кого?
- Бери всех своих и еще кого-нибудь.
- Садовского не возьму.
“Куда это?” – подумал я.
- Брось чепуху молоть. Бери его Романова, Федосеева и Черненко.
“Черт, куда они собрались?” – я лежал под одеялом не двигаясь, боясь пропустить хоть слово.
- Может Ящура взять вместо Садовского? – опять Рябинин.
- Ящунко? – переспросил Матвеев. – Нет, его лучше оставить.
- Давай, буди, - обратился к кому-то Рябинин.
“В разведку, в город” – наконец дошло до меня.
Кто-то начал расталкивать, затем стащил одеяло. Леха Федосеев. Вставать с нагретого места не хотелось. Внутри все прыгало от холода и, главное, страха: кто знал, возможно, это была моя последняя прогулка в жизни. Вставая, сделал сонный вид, задал пару вопросов: “куда?”, “зачем?”, хотя и так уже понял, что предстоит. В комнату вошли сонный и злой Роман и улыбающийся Чика с печеной картошкой в руке. У огня сидели два незнакомых офицера: майор и старлей. Я, Чика, Роман и Федосей уселись рядом. Рябинин встал перед нами:
- Сейчас мы впятером идем в разведку в город.
Роман отвернулся в сторону и со злостью прохрипел: “Блядь, и кто ж это только придумал?”
Рябинин сделал вид, что не услышал.
- Приказ начальника разведки бригады, - помолчал несколько секунд и добавил не глядя
ни на кого, - через десять минут выходим.
Рябинин иногда косо посматривал на меня. Видно было, что брать с собой не хотел. Боялся, что, если попадем в переделку, я его пристрелю. Ходила масса историй о том, как в разведку или на боевые уходили укомплектованной группой, а возвращались не все. Все