Не убий зверя моего

Николая Ивановича, разошлись по своим делам, да и он сам ушёл к себе в комнату смотреть телевизор…
На конспиративную квартиру его вызывали только по исключительным случаям. Но сегодня был не просто такой случай, сегодня в телеграмме стояла особая пометка: "Очень срочно!" и Николай Иванович стал собираться…
- Здравствуйте! – поздоровался Николай Иванович с человеком, сидящим на стуле в глубине комнаты. Лица сидящего он не видел, так как окно было плотно зашторено, а свет он никогда не включал.
- Здравствуйте, проходите! – ответил мужчина.
Николай Иванович сел на табуретку напротив него. Мужчина достал из кармана листок.
- Здесь вас ждут. Все остальные инструкции  получите на месте.  
Тут мужчина зажёг пламя зажигалки, которое осветило листок, и то, что было написано на нём. Не выключая зажигалки, он поднёс её к листку и тот загорелся. Через несколько секунд листок прогорел полностью и в комнате вновь стало темно...
В этот же день ночным поездом Николай Иванович выехал в Ивано-Франковск. Поселившись в центральной гостинице, он отправился гулять по городу.
На улице Садовая он зашёл в столовую перекусить. Поставив свой поднос на стол, Николай Иванович с жадностью принялся за еду. Сегодня был четверг – рыбный день, а рыбу он любил больше любого даже самого изысканного мясного изделия. Кушая, Николай Иванович смотрел в окно. На противоположной стороне улицы в доме номер четыре находилась аптека. И ничего в этом собственно и не было бы странного, если бы не одно "но". На листочке, что дали ему прочесть на конспиративной  квартире, было написано: "Город Ивано-Франковск, ул. Садовая, дом номер четыре - институт-лечебница КГБ". В том, что он правильно прочёл и запомнил адрес, сомнений не возникало. "Ну и что же. Аптека, так аптека!" – решил он и встал из-за стола…
- Здравствуйте! Слушаю вас!? – поздоровалась с ним работник аптеки.
- Здравствуйте! Здравствуйте! У меня рецепт на змеиный яд, но, к сожалению, он просрочен! – виновато-умоляюще глядя на женщину, произнёс Николай Иванович и протянул ей свой билет на поезд. Женщина внимательно посмотрела сначала на билет, затем на Николая Ивановича и сказала:
- Минуточку, я должна проконсультироваться с заведующей, - зашла в подсобку. Буквально через минуту она вышла.
- Простите, вы бы не могли пройти к заведующей? Она хочет что-то у вас уточнить.
- Да, разумеется, с превеликим удовольствием! – ответил Николай Иванович. уже проходя в подсобку. Там его встретил серьёзного вида мужчина, коротко сказав:
- Документы!
Проверив документы, он кивком головы указал в направлении, куда нужно идти Николаю Ивановичу. Хотя, честно сказать, идти-то было некуда, так как тот коридор, где они находились, имел в своём продолжении ещё метра четыре и заканчивался стеной. Но Николай Иванович пошёл по указанному маршруту, пока, соответственно, не упёрся в стенку, которая вдруг стала бесшумно отъезжать в сторону, открывая небольшое помещение-комнату где-то два на два метра, в которой находился спортивного вида молодой человек в белом халате. Николай Иванович подошёл к нему, и тут же стена  бесшумно вернулась на место, а сама комната как-то странно завибрировала. Сомнений не было:  они ехали в лифте. Но вот поднимались или опускались? Хотя  тут думать не о чем. Конечно, спускались, ведь само здание аптеки имело всего два этажа…
Спуск продолжался несколько минут, после чего стенка лифта отъехала с сторону и Николай Иванович вышел из него в большой зал, в котором суетились, словно муравьи, люди в белых халатах.
- Здравствуйте! Я начальник пятой лаборатории. Можете меня называть "Пятёрочка". А вы…
- А я - "Гость"!
- Прекрасно! Пройдёмте ко мне в кабинет, я ознакомлю вас с материалами наблюдений и результатами анализов пациентки "Люся"…
Они прошли по какому-то коридору до другого лифта и, сев в него, снова куда-то поехали.
Кабинет Пятёрочки был довольно просторный и по-домашнему уютный. Особенно понравился Николаю Ивановичу  огромный аквариум. В нём плавали разных видов рыбки: и большие, и маленькие. А ещё в нём были пещеры и целые замки, которые имели подсветку из разноцветных лампочек.
- Что, нравится? Правда, красиво?!
- Да, есть чем полюбоваться, но давайте приступим к делу.
- Да-да, конечно же, к делу! Итак, пациентка "Люся"…

Глава – 4 –
Настенька была пятым ребёнком в семье, а точнее пятой девочкой, что очень огорчило её отца Виктора Сергеевича Ганько, который каждый раз, когда жена беременела, молился Богу, чтобы на этот раз получился мальчик. Но то ли плохо он молился, то ли ещё что, да только жена его одаривала девкой за девкой, так что и были у него дети погодки.
Прошло полгода. Начавший пить, чтоб хоть как-то заглушить печаль и усмешки соседей, Виктор совсем опустился. На селе все над ним подшучивали, считая его деревенским дурачком. Такое же отношение было и к его семье – жене и дочкам, которые вскоре свыклись с этим…
В этот день в село вошёл цыганский табор. Шумной ватагой цыгане шли по селу, заходя в каждый двор. Хозяйки, бегая по своим дворам, словно квочки за цыплятами, собирали всё и несли  в дом, чтоб, неровен час, цыгане не украли…
Только Люба, Виктора жена, не суетилась. Она катала тесто для пирогов, тихо напевая какую-то песню.
- Эй, хозяйка, дай воды напиться! – вдруг услышала она чей-то голос и повернула голову. Рядом с ней стояла молодая цыганка.
- Да, конечно, пожалуйста, пейте, сколько хотите! – ответила Люба и, подбежав к баку, зачерпнула из него ковшиком воды, протягивая его цыганке. Та, отпив пару глотков, поставила ковшик на стол. Вдруг улыбка сошла с лица её.
- Ой, милая! Ой, вижу недоброе! Ой, сглаз на тебе, да порча страшная! Да не только на тебе, а и на детях твоих! Ой, вижу, всё вижу!
От этих слов Люба безвольно опустилась на лавку. "Как же так?! Ну, я-то ладно, но как же деточки-то мои?! Доченьки родные!" – подумала она, и слёзы сами собой хлынули из глаз её.
- Не плачь, не плачь, яхонтовая! Зови-ка детей да поскорее! Я вас сейчас всех заговорю и сниму сглаз и порчу!
Люба, словно очнувшись, вскочила со своего места и выбежала из комнаты. Через несколько минут , она вернулась уже с детьми.
- Ой, трудно, трудно будет-то всех избавить от напасти, милая. Ты позолоти-ка ручку, а я уж постараюсь…
Люба отдала Настеньку Свете, старшей из дочерей, а сама снова выбежала из комнаты.
- Вот, это всё что есть! Возьми, пожалуйста! Только вылечи деток моих. И ещё очень прошу тебя – муж хочет уж давно сына, а у нас всё девочки родятся. Может, можно что, чем помочь?!
- Всё помогу, всё сделаю, милая моя! Ну-ка, покажи мне ручку-то свою…
И тут цыганка замолчала. По её лицу было видно, что она то ли растеряна, то ли испугана.
- Дай мне твою младшую дочь, последнюю дочь! – сказала она, протягивая руки к Настеньке и беря её.
- Сила в тебе чадо от Бога и от Сатаны! Сила огромная. И то, что будешь ты делать легко, ни один из человеков не сможет. Но сила сия не во благо идёт, а потому душе твоей терзаться от неё, и нету ей покоя, а смерть свою увидишь ты глазами же своими, но не из тела, а из рук "ЕГО"! – тут цыганка начала трястись всем телом.  Её слова переходящие в крик слились в одну высокую ноту, словно вой дикой волчицы. Цыганка, роняя Настеньку, рухнула на пол. Её тело извивалось словно змея, а сама она хрипела что-то. И из её странного хрипа изредка доносились обрывки фраз: "Пожар… Огонь…. И вся семья в огне… Но младшую спасёт… её же сила!.."
Люба испуганно смотрела на цыганку, лежащую на полу. Та была в обмороке. Люба протёрла лицо цыганки мокрой тряпкой. Тут веки её дрогнули, и она открыла глаза. Обведя комнату взглядом, цыганка внимательно посмотрела в простое и наивное лицо Любы. Затем она быстро встала и, запустив себе руку куда-то между юбок, достала оттуда всё то, что дала ей Люба и ещё несколько колец золотых и деньги.
- На, возьми, всё возьми! Только дай уйти мне отсюда. Не забирай меня с собой!
- Что ты, что ты! Это же всё твоё, это ты заработала! Не надо мне отдавать! – непонимающе глядя на цыганку, пыталась протестовать Люба, но цыганка, растопырив пальцы левой руки, прижала её ко лбу, ладонью от себя. И стала выходить из комнаты лицом  к Любе, спиной вперёд. Из-за своей руки она не видела ни удивлённых глаз Любы, ни той усмешки, которая появилась на лице полугодовалой Настеньки…
Через час табор так же внезапно, как появился, исчез из села. Лишь облачко пыли на просёлочной дороге появилось, но тут же было развеяно порывом ветра…
А в эту ночь село было разбужено криками "Пожар, пожар!" Горел дом Виктора и Любы Ганько. Горел так, как будто  одновременно  с четырёх сторон к нему поднесли огонь. И поэтому уже через полчаса сгорел дотла. Только и осталось-то: печка да кровать. На кровати два обугленных трупа родителей да на печке ещё четыре трупика… И кинулись соседи искать ещё один, ведь детей-то у Ганько было пять. Но не нашли ничего. А когда рассвело, на завалинке случайно кто-то увидел маленькую девочку, которая спокойно сидела и смотрела на небо. А девочка та была-то Настенька Ганько. Но не было у неё ни испуга, ни слёз, что очень озадачило всех сельчан. Как такое малое дитя смогло выбраться из горящего дома, да ещё и не испугаться всего, что произошло?! Тут без нечистой силы не обошлось, точно! И испугались люди, и никто не захотел брать её к себе, уж больно страшно было-то, потому как что-то непонятное исходило от ребёнка этого. Иногда даже казалось, что она как-то странно, злорадно улыбается… И взяла её бабка Агапья, которая и сама-то славилась как знахарка да колдунья…
Так жила у бабки той Настя аж , до семи годков, покуда бабка не померла. А как померла бабка-то, так отдали Настю в детский дом…

Глава – 5 –

С детьми Настя не играла. Всё старалась уединиться. А потому и друзей у неё не было. Только маленькая тряпичная кукла, что подарила ей тётя Катя, повариха из детдомовской столовой. С этой куклой Настя не расставалась никогда. Дети Настю недолюбливали за её обособленность в поведении, считая её дурочкой. Да и вправду сказать, не особо-то Настя выделялась в учёбе. Плохо ей давались все предметы, а особенно математика. Ну не могла Настя никак понять, как складывать, а как вычитать, да и с памятью у неё тоже были проблемы. Марию Семёновну же, учительницу их, Настя больше всех раздражала. И каждый раз, проходя мимо парты, где сидела Настя, она, как бы  случайно, то толкала девочку, когда та что-то писала в тетрадке, то больно щипала её. А когда Настя вскрикивала от неожиданности, под общий смех Мария Семёновна торжественно объявляла:
- Дура, она и в Африке дура! Чего с дебилки возьмешь!?
Дети дружно смеялись, а Настя, опустив голову, тихо плакала…
Однажды на уроке, когда Мария Семёновна рассказывала детям об Африке, кто-то громко на весь класс пукнул. Все дети рассмеялись, но Мария Семёновна быстро остановила смех, так крикнув, что все испуганно втянули головы в плечи. Учительница с указкой в руке остановилась у своего стола и, обведя класс не предвещавшим ничего хорошего взглядом, тихо произнесла:
- Кто это сделал?!? Я спрашиваю, кто это сделал?!?  
Класс молчал.
- Вы думаете, что я не узнаю, чья это работа?! Нет, я узнаю! И уж поверьте мне, дорогие мои деточки, я так накажу виновного, что он запомнит на всю
жизнь! - последние слова она крикнула так громко, что