Отец

      После  уроков  Володя,  уложив  тетрадки  и  учебники  в  холщовую  сумку,    заторопился  домой.  
      Сегодня  суббота  и  отец,  может  быть,  расскажет  продолжение  очередной  истории  о  войне,  если у  него  будет  настроение.  
      Выбежав  из  школы,  Володя  быстрым  шагом  направился  в  конец  поселка,  где  стоял  их  барак.  
      Ребята,  обгоняя  его,  закричали:
      – Вовка!  Пошли  с  нами  в  карьер.  С  гор  кататься.
      – Не  могу  я.  Домой  тороплюсь.  Скоро  папка  придет.  Нужно  уроки  до  него  сделать.  Я  с  вами  завтра  покатаюсь.
      И  пошел  по  узкой  тропинке  вдоль  дороги,  на  ходу  растирая  зябнущие  уши.  
      Отец  по  любому  морозу  ходил  без  рукавиц  и  шапки.  Володя  любил  подражать  отцу.  Его  неторопливой,  тяжелой  походке.  То  как  он  по  любому  морозу  ходил  без  рукавиц  и  шапки.  Володя  во  всем  хотел  походить  на  отца,  перенимая  все  его  привычки.  Ох,  и  попадало  ему  от  матери,  если  замечала  на  улице  в  расстегнутом  пальто  и  без  шапки.  
      Сегодня  он  торопился.  Суббота - это  их  с  отцом  день.  
      Вечером  мать  уложит  младших  братишек  и  сестренку  спать,  а  они  вдвоем  останутся  сидеть  на  низкой  скамеечке  у  раскаленной  печки.  
      В  комнате  темновато  от  сумерек,  отблески  огня  будут  освещать  лица,  играть  на  стенках  небольшой  кухоньки.  Отец,  задумчиво  глядя  в  огонь,  начнет  рассказывать  окончание   истории,  как  он  раненый  выходил  из  окружения.  Володя,  притулясь  к  его  крепкому  надежному  плечу,  внимательно  станет  слушать,  ловя  каждое  слово  и  представлять  себя  на  месте  отца.  Это  у  них  было  заведено  давно.  С  тех  пор,  как  отец  вернулся  с  войны.  Правда,  первое  время  Володя  не  мог  упросить  отца  что-нибудь  рассказать.  Отец  не  любил  вспоминать  о  войне.  Хмурил  густые  брови,  отмахивался  и  отправлял  Володьку  учить  уроки,  а  Володя  не  понимал,  почему  отец  молчит.  У  других  как  выпьют,  так  начинают  сразу  хвалиться,  стучать  кулаком  в  грудь,  рассказывать  о  разных  своих  героических  подвигах.  Отец  же  молча  уйдет  в  комнату,  присядет  у  открытой  печки  и  курит  одну  за  другой  свои  самокрутки  да папиросы.  Или  ляжет  на  кровать,  отвернется  к  стене  и  тоже  молчит,  вздыхает…  Мать  в  такие  минуты  никого  из  ребят  к  нему  не  подпускала,  говоря,  что  отцу  сейчас  трудно.  
      Задумавшись,  Володя  не  заметил,  как  дошел  до  барака.  С  трудом,  распахнув  промерзшую  дверь,  он  оказался  в  длинном  коридоре.  Редкие,  тусклые  лампочки  освещали  с  обеих  сторон  закрытые  двери  и висящие на вбитых  гвоздях корыта,  детские  ванночки и старые  вещи.  За  одними  тишина.  Из  другой  комнаты  доносилась  музыка  патефона.  Из  третьей  слышалась  брань  подвыпившего  соседа.  Володя  шагал  в  конец  барака,  где  была  их  квартира.  Повсюду  были  запахи.  Кто-то  варил  щи  из  квашеной  капусты.  Кто  готовил  пирожки  с  калиной.  Ее  запах   забивал  все  остальные.  А  у  кого-то  пахло  жареной  картошкой  на  настоящем  сале.  У  него  заурчало  в  животе.  Хотелось  есть.  Распахнув  дверь,  Володя  почувствовал  едва  уловимый  запах  чего-то  вкусного,  так  может  пахнуть  только  копченая  селедка,  которую  отец  очень  любил.  
      У  порога  Володя  сбросил  с  ног  старенькие  подшитые  отцом  валенки.  Забросил  шапчонку  на  полку.  Мать  качала  на  руках  маленького  пищащего  Славика.  Приложив  палец  к  губам,  она,  кивая,  показала  на  стол  у  окна.  На  нем  под  холстинкой  дожидался  обед.  Володя,  растирая,  красные  от  мороза  руки  поспешил  к  столу.  Откинув  полотенце,  он  увидел  черный  хлеб,  картошку  в  мундире,  несколько  луковиц  и  блюдечко  с  янтарным  подсолнечным  маслом.
      – Мам,  а  куда  же  ты  селедку-то  положила?
      – Тише,  Володенька,  тише.  Славик  приболел.  Пока  картошечку  так  поешь,  помакай  в  маслице.  А  отец  придет,  достанем  и  селедочку.  Вот  уж  он  обрадуется!  Нам  сегодня  из  города  гостинец,  селедку  копченую  привезли.  Ты  поешь,  и  садись  за  уроки.  Батя  с  работы  придет,  устроим  маленький  праздник.  Ладно,  сынок?  
       – Ладно.  Чего  уж  там.  Конечно,  папку  подождем.  Как  без  него  ужинать-то?  Нельзя.
      Он  почистил  пару  картошек,  отхватил  ножом  краюху  хлеба.  Круто  ее  посолил  и  начал  есть,  стараясь  жевать  долго,  чтобы  было  вкуснее.  Закончив,  потом  ладошкой  сгреб  со  стола  крошки  и  кинул  в  рот.  Отец  всегда  делал  так.  И  обратно  накрыл  холстиной  кастрюлю  и  хлеб.  Все,  обед  закончен.  
      На  край  стола  он  выложил  книги  и  тетрадки.  Достал  ручку,  чернильницу-непроливайку.  Пора  приниматься  за  уроки.  Несколько  раз  прочитал  про  себя  басню.
Повторил  тихо  шепотом,  рассказал  матери  с  выражением.  Мама  кивала,  улыбаясь.  Старательно  выводя  буквы,  выполнил  упражнения  по  письму  и  взялся  за  примеры.  Пришлось  труднее.  Над  задачками  Володька  сидел  долго.  По  нескольку  раз  пересчитывая  каждый  пример,  пытаясь  сообразить.…  Но  все-таки  и  с  ними  справился.  Не  зря  отец  научил,  как  нужно  пользоваться  таблицей  умножения  на  пальцах.  Этот  способ  его  не  раз  выручал.  Выучив  уроки,  Володя  сложил  книжки  и  тетрадки  в  сумку,  повесил  на  вешалку,  чтобы  сумку  не  достала  малышня.
      На  улице  похолодало.  
      Стекла  внизу  покрылись  морозными  узорами.  Словно  вырос  еловый  сказочный  лес  с  белыми,  узорчатыми,  кружевными  елочными  ветвями,  нарисованными  на  стекле.  Он  дотронулся  до  них  губами.  Ух,  как  холодом  обожгло!  Он  подышал  на  стекло,  образовалось  круглое  окошко  наружу.  Через  него  было  видно,  как  по  протоптанной  в  снегу  дорожке  торопятся  редкие  прохожие,  закрывая  варежками  нос  и  щеки.  Ветви  деревьев  и  кустов,  растущих  рядом  с  бараком,  покрылись  пушистым  инеем. Летняя  печка,  стоящая  в  палисаднике,  обзавелась  толстым  снежным  одеялом.  Везде  снег.
      В  сараюшку  нужно  сбегать.  Угля  на  вечер  принести.  Отец  любит,  если  в  комнате  тепло,  печка  раскалена.  Ему  нравилось,  когда  все  улягутся  спать,  присесть  у  растопленной  печки  и  глядеть  на  живой  огонь.  Володя  заметил,  что  в  такие  минуты  у  отца  на  лице  исчезали  морщинки,  уходила  из  глаз  задумчивая  печаль.  Он  сидел,  подолгу  глядя,  как  на  кусках  угля  играют  язычки  пламени,  перебегая  с  места  на  место.  Володя  присядет  рядом,  прижмется  к  теплому  боку  отца,  и  сидит,  не  шевелясь,  словно  боясь  спугнуть  отцовские  воспоминания.  Бывало,  что,  сидя  с  ним  вдвоем,  они  говорили  о  домашних  делах,  о  новых  покупках,  школе.  Володя  в  такие  минуты  чувствовал  себя  взрослым  человеком,  раз  с  ним  советуется  отец.  Он  с  гордостью  посматривал  в  угол,  где  стояла  кровать  малышни.  Вот,  мол,  как  мы  о  вас  с  отцом  заботимся!  
      Задумавшись,  не  заметил,  как  подошла  мать:
      – Сынок,  сбегай  в  магазин  за  хлебом  и  папиросами  для  отца.  Там,  наверное,  уже  наша  очередь  подошла.  Встанешь  за  дядей  Колей.  Он  для  себя  и  для  нас  очередь  занимал.  Славик  заболел  и  я  не  смогу  сходить.  А  Юра  с  улицы  прибежит,  я  его  за  уроки  посажу,  а  потом  проверю,  как  он  выучил.  Хорошо?
      – Ладно,  мам.  Я  быстро  слетаю.  Потом  приду,  нужно  воды  и  угля  натаскать.  На  улице  морозит,  ночью  совсем  холодно  будет.  Нужно  печку  сильно  протопить,  а  то  за  ночь  все  тепло  уйдет  наружу.
      – Ах  ты,  маленький  мой  хозяин!  Ну,  весь  в  отца.  И  лицом,  и  характером.  Молодец,  сынок.
      Володя  гордый,  что  его  назвали  хозяином,  быстро  одевался.  Пальтишко  нагрелось,  стало  теплым.  Надвинул  валенки.  Нужно  было  их  поставить  поближе  к  печке.  Взял  шапку,  авоську.  Открыв  дверь  на  улицу,  охнул  от  мороза.  Холодный  воздух  перехватывал  дыхание.  Не  глядя  по  сторонам,  он  торопливо  побежал  по  скрипучему  снегу,  закрывая  ладошками  уши.  
      У  магазина  услышал  глухое  роптание  толпы.  По  обрывкам  разговоров  понял,  что  хлеба  на  всех  не  хватит.  Изворачиваясь,  он  змейкой  скользнул  внутрь.  Приметив  соседа,  протиснулся  к  нему,  радуясь,  что  успел.  Еще  два-три  человека,  и  все,  остался  бы  без  хлеба.  Продавщица  тетя  Аня,  увидев  Володю,  хриплым  голосом  крикнула:
      – Малец!  А  что мамка  сама  не  пришла?  В  такой  мороз  тебя  прислала?
      – Она  со  Славкой  дома  осталась.  Заболел,  сильно  температурит.  Сказала,  чтобы  я  за  хлебом  сходил.  Вот  я  и  пришел.
      – Ну  и  зря.  Тебя  затискают.  Хлеба  привезли  мало,  а  народу  много.      
      И  крикнула,  что  хлеб  кончается.  Поднялся  крик.  Люди,  простоявшие  снаружи  полдня    на  морозе,  ломанулись  в  магазин,  тесня  друг  друга.  И  с  такой  силой  прижали  Володю  к  прилавку,  что  он  закричал.  Ребра  заболели.  Дышать  стало  трудно.  Он  дергался  во  все  стороны,  стараясь  освободиться,  вдохнуть,  но  становилось  только  хуже.  Толпа  сильнее  и  сильнее  прижимала  его  к  краю  прилавка.  Теряя  сознание,  Володя,  словно  сквозь  вату  услышал  крик  тети  Ани.  Чья-то  рука  его  дернула  вверх  на  прилавок.  Над  ним,  махая  гирей,  стоит  продавщица  и  кричит  в  толпу:
      – Разойдись!  Мать  вашу!  Расступись,  собаки!  Мальца  чуть  не  задавили.  Кто  сейчас  дернется,  сразу  гирей  прикончу.  Бугаи  чертовы.  Пацана  не  пожалели.
      Наклонившись  к  Володе,  она  спросила:
      – Ну  что?  Очухался?  Давай  твою  авоську,  я  ваш  паек  складу.
      – Теть  Ань,  а  как  я  отсюда  теперь  выберусь?
      – По  головам  полезешь.  Ничего,  ничего!  Выдержат.  Смогли  придавить,  теперь  пусть  терпят.  Ничего  с  их  дубовыми  головами  не  случится.  Держи-ка  свою  авоську  покрепче.  Бабы  разойдитесь,  у  Малаховых  четверо  мал-мала-меньше.  
      Да  как  толкнет  Володю  сверху  на  толпу!  Люди  его  словно  мешок,  передавая  с  рук  на  руки  через  головы,  вынесли  на  улицу.  Володя  оказался  в  сугробе,  крепко  прижимая  к  себе  авоську  с  хлебом.  Стараясь  не  стонать  от  боли,  медленно  пошагал  домой.  
      В  этот  момент  он  представлял  себя  на  месте  отца.  Тогда  отец  целый  день,  раненый  в  плечо,  один  выходил  из  окружения.  Падал.  Поднимался.  Из  последних  сил  шел  к  своим.  Вот  уж  ему  было  больно!  Намного  больнее,  чем  мне  сейчас.  Он  шел  и  думал  об  отце,  не  замечая,  что  ручонки,  торчащие  из  коротковатых  рукавов,  замерзают.  Дрожь  пробегала  по  телу.  То  ли  оттого,  что  случилось  в  магазине,  то  ли  от  холода,  который,  кажется,  становился  все  сильнее  и  злее.
      Не  говоря  матери  что  случилось,  стараясь  не  показывать  боль,  он  пошел  за  водой  к  колонке,  вокруг  которой  образовалась  большая  наледь.  Оскальзываясь  и  падая,  Володя  с  трудом  ухватился  за  рычаг.  Отдышался.  Налил  в  ведро  воды  и  осторожно  присев  на  корточки,  съехал  с  пригорка.    
      Затем  пошел  в  сараюшку  за  углем.  Здесь  было  отцовское  и  Володино  царство.  В  нем  они  пилили,  строгали,  мастерили  для  дома  и  соседей  всякую  мелочевку.  Вешалки  для  одежды,  скамеечки,  а  то  и  табуретки,  если кто попросит.  Даже  для  малышни  кровать  соорудили.  Загляденье.  Крепкая,  из  горбылей. Володя  работал  с  отцом  на  равных!  Отец  его  приучал  к  работе.  Объяснял,  показывал,  работая  вместе  с  ним.  Стружки  пахнут  замечательно,  вкусно.  Володя  с  усердием  старался  все  перенять,  запомнить.
      Поглядел  на  заготовки  лыж,  зажатые  в  струбцинах.  Погладил  их  рукой.