полки выстраивались в боевой порядок и готовились к штурму города, стяги разных родов гордо реяли над шеломами, которые в тумане ярко блестели на солнце. Со стороны городских стен зазвучали трубы и забили в барабаны, там тоже готовились к бою.
Бравлин на гарцующим под ним коне выехал перед полками и громко воскликнул, обращаясь к своим воинам:
- Братия, не посрамим памяти своих Пращуров, но будем же достойны их чести и славы! Ибо идущему стезей Прави не страшна смерть! Пусть же встречают нас в Ирии светлом наши други, ушедшие туда раньше нас! Гой!
Полки славян пошли на приступ Сурожа. Девять дней длилась битва, осаждавшие били в неприступные стены осадными орудиями, лезли вверх при помощи лестниц и веревок, сверху на них лился дождь из стрел, опрокидывались котлы с кипящей смолой и крутым кипятком. Изредка гарнизон, состоявший из наемников, делал вылазки, которые, впрочем, не имели никакого успеха.
Ягайло рубился наравне со всеми, не зная ни сна, ни отдыха. Вспомнились слова Родосвета о волхве, идущем в бой, но только сейчас стал понятен их тайный смысл. Медленно из глубин всего его существа словно бы поднималась неведомая, первобытная сила, идущая от самого истока создания мира, первородная и не знающая предела, словно рычание дикого зверя. Меч словно бы становился продолжением мысли, жизнь и смерть яростно плясали в глазах кровавыми всполохами, как гроза, полыхающая в сумерках вечернего неба.
На десятый день русы подвели к городским стенам таран, силой разбили ворота и вошли в город. В короткой злой сече оставшиеся в живых защитники крепости были полностью перебиты, храм, построенный в честь Триглава и переделанный христианами в церковь Святой Софии снова стал языческим, черноризые священники казнены и византийские торговцы, известные своей хитростью, жадностью и коварством, преданы смерти. В это же время флот Бравлина совершил опустошительный набег на южный берег Черного моря - на малоазийскую Амастриду. Таким образом завершилось объединение славянских земель, раскинувшихся от Варяжского моря до самого Понта.
Ягайло медленно бродил по полуразрушенному храму, в большом зале догорали собранные в кучу христианские кресты, церковная утварь, книги для богослужений и брошенная одежда священников. Черноризые жрецы, которые зверствовали в Суроже, устанавливая свою веру, в бою оказались слабыми и трусливыми воинами, славяне разметали их как овец. Ветер невидимым нетопырем носился от стены к стене и пепел от костра, полыхавшего в храме, словно бы темными перепончатыми крыльями трепетал в воздухе. Урожай был снят и все, что осталось от старой жизни, теперь медленно, но неотвратимо превращалось в пепел. На большой куче, которая все еще тлела едким дымом, Ягайло разглядел какую-то фигуру, некто, одетый в волховское одеяние, с длинными белыми волосами и седой бородой, что-то искал среди полусгоревшего хлама. Это был Богумир, волхв Велеса, некогда хранитель библиотеки Сурожа, один из старейших волхвов Южной Руси.
- Что ты ищешь, старче? – спросил его Ягайло.
Старик обернулся, мгновение всматривался в молодого волхва, близоруко щурясь в полутьме и наконец вздохнув, ответил:
- Жрецы Распятого лютовали, когда византийцы захватили Сурож, ох и лютовали! Все чуры сожгли, волхвов наших поизвели, только я один и остался, книги да свитки про времена стародавние уничтожили. Вот теперь ищу, может что и осталось целым.
- А сказы-то древние тут при чем? – удивился Ган.
- Не знаю, - вздохнул Богумир, - но не спроста это все, чует сердце мое, будут великие беды на Руси от этого чужебесия заморского, будет большой соблазн и страшная смута. Ночь Сварога бушует в мире, входит в силу власть княжеская и уходит она из рук волховских как вода. Новой власти нужна новая вера.
Старик снова погрузился в свои поиски, вздыхая и что-то бормоча себе под нос. Ягайло повернулся и вышел из храма, веселый ветер с размаху ударил его в лицо и яркое летнее солнце заглянуло прямо в глаза, а может и в саму душу. Молодой Ган всряхнул волосами, отгоняя внезапно набежавшие мрачные мысли. Расправил плечи и повертел головой, разминая затекшую шею, закрыл глаза и подставил солнцу лицо. Даже сквозь сомкнутые веки ярилин свет просачивался на дно зрачков и грел сердце паче самого жаркого костра.
- Ну это мы еще поглядим, кто кого, – вслух сказал он и рассмеялся.
Глава 6
Пир стоял горой. Князья со своими дружинами и сурожские ополченцы, вставшие все как один на подмогу воинам Бравлина, праздновали свою победу. Столы, ломящиеся от медовухи да игристых вин, всевозможных явств, солений и прочей снеди, покрытые ярко красными скатертями были расставлены на городской площади Сурожа, словно бы очнувшегося после долгого и мучительного кошмара и впервые за много лет смотревшего на мир широко открытыми глазами. Скоморохи буйные – плясуны да сказители – веселили воинский люд, гнали прочь тоску да печаль и смеялись славные витязи и веселились, пряча в бороды горечь утрат от павших в боях друзей и товарищей.
Ягайло сидел по правую руку от князя, но мыслями своими был совсем в другом месте, из головы никак не выходили слова старого волхва Богумира о новой вере, ползущей на Русь с юга. Какая-то необъяснимая тревога ширилась в сознании, словно длинная ноябрьская ночь, в которую превращаются холодные осенние сумерки.
- Что невесел, Ган? – перекрикивая многоголосицу спросил Бравлин, - почто не радуешься со всеми и не гордишься победой нашего оружия над византийским? Али волхвам неведом смех человеческий?
- Так разным оружие бывает, князь, - Ягайло словно бы вдруг очнулся от невеселых дум, в которые был погружен, сидя посреди всего этого пиршества и веселья, - есть и такое, о каком мы и слыхать не слыхивали, так вот оно посильней и опасней будет, чем наше.
- Что же это за оружие такое? – нахмурился князь, - «Греческий огонь»?
- Нет, это оружие особенное, для постороннего взгляда невидимое и вроде бы и не оружие оно вовсе, но разит врага крепче любого меча и орудия осадного, и бьет в цель без промаха точнее стрелы каленой. И оружие это – вера чужеродная.
- Да кто же в здравом уме поменяет своих Богов Родных на болванов заморских? – Бравлин удивленно поднял брови и посмотрел на волхва, - да и как можно поддаться чужебесию византийскому и от Русских Вед отказаться, ведь христианство есть уродство и для русича посрамление пред Родом Всевышним?
Ягайло с грустной улыбкой посмотрел на князя, все вроде бы было правдой в его словах, но в этом и крылась главная опасность: прямодушие, отвага и честность славян являли собой совершенную беззащитность перед хитростью и изощренным коварством византийских жрецов. Волхв вдруг с потрясающей ясностью понял, что Русь обречена, если все оставить как есть, ибо она, недоступная для врагов внешних, была совсем не готова к войне с врагом внутренним.
- Вот, смотри, княже, что Богумир принес мне вчера, это главная реликвия христиан, - Ган взял суму и достал из нее книгу, которую старый волхв нашел в одном из христианских храмов Сурожа, - Послушай, что написано в их Писании, называемом также Ветхим Заветом: “…придут иноземцы, и будут пасти стада ваши, и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями. А вы будете называться священниками господа, служителями бога вашего будут именовать вас; будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их”.
Ягайло глянул на князя и продолжил читать далее:
-...когда господь бог твой предаст город в руки твои, порази в нем весь мужской пол острием меча. Только жен и детей, скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе господь бог твой. Так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых господь бог дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но поступите с ними так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканы их сожгите огнем и тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их служить тебе, ибо народы и царства, которые не захотят служить тебе, - погибнут, и такие народы совершенно истребятся.
Ган закрыл книгу и спрятал ее обратно в суму. Победный пир был в самом разгаре, буйные песни и пляски продолжались, и казалось, что ничего не сможет одолеть славянскую удаль и самый дух русичей - гордый, свободолюбивый и непобедимый. Все перемешалось в этой веселой круговерти: бубны, гусли звонкие, мелодичные рожки и дудки, затейливые личины скоморохов, медведи да всякое зверье заморское. И никто еще не чуял той опасности, которая притаившись, пробиралась к южным рубежам Руси и уже в открытую наступала с запада, вера предков еще была сильна, руки крепко держали мечи булатные и междуусобица не рвала на части славянские земли.
Бравлин сидел нахмурившись, глядя куда-то перед собой и молчал. Ветер трепал его волосы, вечернее солнце медленно клонилось к виднокраю и, на освобожденный Сурож, словно бы огромные черные крылья, падала тень приближающейся ночи. Князь в задумчивости повернулся к Ягайле и сказал:
- Дам указ, чтобы все книги, что будут найдены, не мешкая несли к тебе. Вы уж с Богумиром подумайте, что с ними делать. А пока давай веселиться, негоже чтобы дружина видела нас с лицами хмурыми да унылыми. Проводим же друзей наших, павших на поле брани, в Ирий Светлый, в дружину самого Перуна Златокудрого!
И пир продолжился, и веселился Великий князь, и сдвигал братины со своими дружинниками, и пел песни с гуслярами, и плясал со скоморохами, встряхивая волосами в такт и вытирая рукавом, расшитой золотой ниткой, белой рубахи капли красного вина с усов и еще не успевшей вырасти как следует, бороды. И таким он навсегда и запомнился Гану, когда уже на склоне лет, он вспоминал тот, уже почти забытый, объединенный поход русичей и славян на Сурож.
Глава 7
Вскоре объединенное войско распалось, дружины, возглавляемые князьями, возвратились в свои вотчины, в самом же Суроже остался лишь мощный гарнизон для защиты крепости. Ягайло остался в городе при главном храме Триглава, восстановленном после пожара, собирал книги, которые приносили ему со всей южной Руси, изучал древние греческие мифы, трактаты по истории стародавнего мира и предания о уже полулегендарной Русколани, некогда бывшей родине славян, антов, скифов и сарматов.
Обстановка на границах Руси менялась с каждым годом, Византия, так и не осмелившаяся в открытую напасть на Киев и Новгород, всячески подстрекала соседние с ней страны и настраивала их против Руси. В первую очередь это относилось к мадьярам, вернее к тому, что осталось от некогда могучего и непобедимого войска Атиллы, и хазарам. К этому времени иудеи покидали Персию, куда они перебрались после бегства из Иудеи после разгрома Иерусалима римскими легионами. Простодушные персы приняли беженцев, за что вскоре и поплатились. Устроив им напоследок жестокую резню, иудеи с награбленным за несколько веков богатством
