Гипотеза для костра

дивиденды с неё за одиннадцать лет. Он их заберёт и уйдёт, а нас оставит с парой ржавых кастрюль. Ты дай ему квартиру, машину и счёт в банке, так он и этот дом заберёт. А драгоценности матери? Я ни единого камешка оттуда не тронула, даже в самые тяжёлые времена. А теперь всё достанется этой байстрючке?!
- Ну, не всё..., - нерешительно пробормотал Павел.
- Ничего не отдам! – со злобой произнесла Татьяна. – Как ты не понимаешь! Пока он бомж, он не опасен. А дашь ему мизинец, так он и всю руку отхватит.
- Ну, не будет же он сидеть в том флигеле всю оставшуюся жизнь..., - с сомнением протянул Павел.
- Почему это не будет? – ухмыльнулась Татьяна. – Просидел же он тридцать лет на своём корыте за гнилые сухари? Да и сколько ему осталось при его-то алкоголизме? На наш век хватит и недорого обойдётся.  Сыщик дороже обходится, но это ненадолго.
- Пока что толку от него не много, - заметил Павел.
- А ты хотел, чтобы он слишком умным оказался? – тихо сказала Татьяна. – Его основное дело – Урьку сторожить, на это семь пядей во лбу не требуется.
- Он предложил вариант, чтобы Урьку в психушке сторожили, - неуверенно усмехнулся Павел.
- Не надо нам этого, - скривилась Татьяна. – Сами разберёмся. Потому что сразу возникнут вопросы. А кто он такой? А какие у него есть права и на что? Пусть лежит себе на дне, капитан Немо. Ещё через годик он сам про себя забудет, если на водку давать. И байстрючка его долго при нём не протянет, сбежит с каким-нибудь боди-билдером. Если возникнут форс-мажоры, тогда и будем рассматривать другие варианты. А пока время работает на нас, и не надо гнать волну.
На том их плодотворнре собеседование и закончилось.
Человек, сидевший в машине на улице возле дома Малицких, вынул из уха наушник, выключил записывающее устройство и завёл двигатель.
Через час он сидел в кабинете хозяина ночного клуба «Чикаго» и докладывал:
- Ну, спеленали они мужчину, как бычка. Он бухает, я так понял. А они его держат под наркозом и ждут, когда кони двинет.
- Они его не замочат? – деловито спросил хозяин.
- Нет, такого базара не было, - покачал головой человек. – Вертухая только наняли, чтоб его пас.
- На счёт финансов что? – спросил хозяин.
- Бабок там немеряно, - вздохнул человек. – Когда мы своё возьмём, этому Урию хватит, чтобы уехать на Багамы и купить ромовый завод. И Динка тут плясать не будет. Девка она путёвая, на яхте уплывёт.
- Сколько в баксах? – нетерпеливо спросил хозяин.
- Ну, если наличманом и быстро, то лимона на полтора можно расчитывать, - человек почесал за ухом. – А если медленно, то может, и на все три. Как мазь ляжет.
- Как смажем, так и ляжет, - отрывисто сказал хозяин. – Начинай давай.
И это плодотворное собеседование закончилось.
На небе восходила луна, глядя на этот подлый мир, где принцесса и стриптизёрша, короли и капуста смешались и поменялись местами в борьбе за место под солнцем, где под шелест долларов брат точил нож на брата, и вызревали алые плоды завтрашнего дня. Куда приведёт запутанная нить судьбы? Никто не знает.


Глава 11.
Скелеты в шкафу.

Кто знает? Любая запутанная нить судьбы начинается в прошлом. Прошлое Филиппа Фёдоровича Малицкого, патриарха и основателя семьи, было далеко небезупречным. В суровые андроповские годы он получил немалый срок за то, что тогда считалось «экономическим преступлением». Однако, дальновидно переписанное на жену  и тогда ещё живую тёщу имущество конфисковано не было. Все эти годы скромная и очень домашняя жена Филиппа Фёдоровича растила детей, вела хозяйство, пусть не преумножив, но и не утратив ни единой крохи из семейного достояния. И вернувшись после долгой отлучки, Филипп Фёдорович нашёл процветающий дом, верную жену и сильно подросшего сына. А так же почти незнакомую девушку – дочь Татьяну.
Для Татьяны отец был одиноким героем, бросившим вызов обществу червей. Для отца сын Филипп был надеждой и опорой в делах. Кем стала Татьяна для одинокого волка, которым всегда был Филипп-старший?
Фамилия Малицкий происходит от старорусского слова «малица», что значит – «кольчужная перчатка». Это слово перешло в воровской жаргон, который перенял много из архаичной лексики, со значением – «жёсткий, крутой человек». Старший Филипп Малицкий и был таким – жёстким, крутым. И жестоким человеком. В зоне у него были друзья и враги. В доме у него не было никого, кроме прислуги. И Татьяны.
Жена Филиппа Фёдоровича старалась не замечать, что её муж проводит намного больше времени с дочерью, чем с ней. Филипп-младший смотрел отцу в рот и больше никуда. Ури ещё рассматривал картинки в детских книжках, Павел уже сам ходил на горшок. Так или иначе, но время шло, а Татьяна не обращала внимания ни на кого, кроме отца. Что оказалось очень странным, потому что однажды она уехала на горнолыжный курорт, и вернувшись, сообщила матери о своей беременности. Ни о каком муже и речи не было.
После рождения Георгия бабушка как-то очень быстро зачахла и умерла, так ни разу и не прикоснувшись к внуку. Единственным, кто рыдал на её похоронах, был четырнадцатилетний Ури.
Время неумолимо. Отец дряхлел, всё дальше отходя от дел и всё больше передавая в руки Филиппа-младшего бразды правления фирмой. Когда однажды его нашли мёртвым за его письменным столом, Татьяна совершила единственный безумный поступок в своей жизни – она попыталась застрелиться из отцовского пистолета. Её не остановила мысль о сыне. Её остановил Филипп, который вырвал оружие из её рук, сломав при этом палец. Филипп стал – Филиппом-старшим.
Время лечит сломанные пальцы, но не судьбы, и кривое никогда не станет прямым. Филипп унаследовал дом отца, его статус, его дело. И Татьяну. Но он так и не смог стать никогда – Филиппом-единственным. Он пытался. Пыталась и Татьяна. Но из этих пыток не вышло ничего, кроме паллеатива по типу «раб – доминатрикс». Филипп не был слабым или глупым, но Татьяна была намного жёстче – в отца. Со временем они впали в тоскливую и взаимопрезрительную зависимость. Которую смогла разорвать только смерть – Филиппа-последнего.
Только мать знала, кто отец Георгия, но никогда не сказала сыну об этом ни единого слова. Всем своим никогда не переставшим кровоточить сердцем, Татьяна знала, что по высшему праву, по праву крови, всё семейное достояние принадлежит её сыну и больше никому, - но никому не могла об этом сказать. Хуже всего было то, что Георгий не унаследовал ничего от своих волчьих предков – сердцем он пошёл в бабушку. И Татьяне приходилось самой рвать мясо для своего хромого щенка.
Но есть наследство, за которое не надо драться. Это долги прошлого, которые не аннулируются смертью, их мёртвые передают своим мертвецам, вплоть до последнего в роду, и взымаются они по векселям мести.
В ночном клубе «Чикаго», в хозяйском кресле сидел человек, который полагал, что Филька Малица остался ему кое-что должен, и только ждал часу, чтобы предъявить право на свой кусок мяса – право хищника.


Глава 12.
Сокровища.
Татьяна открыла шкатулку сандалового дерева, и из-под крышки вспыхнуло волшебное сияние.
Эти сокровища мать Татьяны собирала всю жизнь, они были её единственным увлечением, её слабостью и её силой, её утешением, их огонь согревал ей сердце. Филипп Фёдорович поощрял, прекрасно понимая, что это надёжное вложение капитала, которое никогда не уйдёт из семьи. Собственно, Филипп Фёдорович и начал эту коллекцию, ещё в те застойные, сермяжные времена, когда три карата чистой воды бриллианта, огранённого в Амстердаме в середине девятнадцатого века, в Питере можно было купить за смешную цену в четыре тысячи долларов. Правда, и четыре тысячи долларов стоили тогда – пять лет строгого режима.
Татьяна нежно перебирала драгоценности. Здесь были оправленные в платину перуанские изумруды, привезенные русскими купцами из дальних стран, и модные новоделы, изготовленные во Франции, бриллианты, выдраные из ушей аристократок большевистскими комиссарами, и рубины, в разные времена украденные в провославных церквях и мусульманских мечетях. На многом была кровь, старая, или ещё не высохшая, но Филипп Фёдорович не брезговал ничем, а его супруга просто закрывала глаза, - как и на многое другое.
Среди сокровищ лежала скромная брошь, некогда принадлежавшая любимой женщине человека, впоследствии ставшего хозяином ночного клуба «Чикаго». В тяжёлые времена этот человек заложил брошь Филиппу Фёдоровичу, но не смог выкупить в срок. А когда у закладчика  нашлись деньги, Филипп Фёдорович отдавать вещь отказался, что было вполне «по понятиям». Но у любви и ненависти свои понятия.
Из руки Татьяны скользнула в груду драгоценностей золотая цепь и свернулась кольцами, как змея. Отдать это байстрючке?! Она стиснула зубы. Урька был сопляком, когда сбежал из дому. Но что он мог помнить об украшениях матери? Эта мысль не давала Татьяне покоя. Если предъявить претензии на фирму, на недвижимость было делом весьма проблематичным с юридической точки зрения и трудно осуществимым практически, то на наследство матери Урька имел прямое право, а драгоценности можно было просто положить в карман и унести. Пока братец ничего о них не вспоминал, но мог и вспомнить. Татьяне была отвратительна сама мысль о том, чтобы вынести сокровища из дому и доверить банковскому сейфу. Как и мать, она просто не могла с ними расставаться, а дом был её крепостью, фортом, фундамент которого заложил её отец.
Всё, что нужно было сделать, это держать Урьку-хорька в его конуре, подальше от дома и семейных ценностей. Со вздохом Татьяна закрыла шкатулку и вернула её на место, в её тайное хранилище. Затем вышла в соседнюю комнату.
Здесь всё осталось таким же, как в день смерти Филиппа-последнего. Плотные шторы задёрнуты, мебель сдвинута к стенам в тёмных драпировках, на ковре – пятно. В углу косо стояла снятая с блоков люстра.
Когда приехала «скорая» и милиция, Татьяна уже вынула покойника из петли и переодела в домашнюю пижаму. Если бы она знала, что Георгий сдуру выболтал частному детективу некоторые пикантные подробности, она бы вырвала на себе волосы.
Филипп провисел на шелковых шнурах всю ночь, он успел остыть и посинеть.
В то утро Георгий пришёл с визитом к матери и привёл с собой дочь. Филипп к чаю не вышел. Тогда Татьяна с сыном пошли его искать. И нашли.
Милицейские эксперты зафиксировали только факты. Правда, скрытая за фактами, никому не была выгодна.
Некоторое время Татьяна постояла в тишине, глядя на тёмное пятно на ковре. Потом выключила свет и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.


Глава 13.
Охотники.

- Конечно, вы столкнулись со мной совершенно случайно, - усмехнулась Диана.
- Видит Бог, случайно совершенно, - истово подтвердил Захаров.
- Вы перегнули палку, вовсе необязательно было рассыпать мои апельсины по всему тротуару, - сказала Диана.
- И необязательно вовсе, - с готовностью согласился Захаров.
Они выпрямились с апельсинами в руках и столкнулись во второй раз. На этот раз – лбами.
- Вы неуклюжи для частного дика, - сказала Диана, потирая бровь.
- Я вообще неуклюж, - подтвердил Захаров. – И не умею обращаться с девушками. Такмим, как вы. «Я всё больше с шалавами», - мелькнула у него невысказанная мысль.
- Не стройте из себя деревенского простака, - поморщилась Диана.
- Я и не строю, я