Мой Аэр

здравый смысл. Не нужно сразу сдаваться, - добавила она непонятно кому.
- Угу, - устало откликнулась Яна, глядя в стол.
- Ну что ж, ты можешь идти. И не беспокойся ни о чем. Мы все уладим.
И Яна побрела по городу, невидяще глядя на сочную зелень и архитектурные изыски каменных домов. В тени застекленных небоскребов прятались каштанового оттенка стилизации под колониальный стиль. В сумрачном переулке драконьим огнем горел расписной вход в китайский ресторан.
В каком-то сквере рядом с башнями школы святой Эммы Яна присела на белый нагретый камень фонтана. Из середины простого квадратного бассейна поднималась бронзовая фигура какого-то святого; он ласкал руками дельфинов, тоже бронзовых. Тихо журчала вода. Яна опустила в нее руку.
И что она мне наговорила, эта Барбара? И как получилось, что я так по-глупому приняла все ее условия?
Прохладный ветерок холодил горящую голову. Яна поболтала рукой в воде, слушая плеск и журчание. Брызги падали на бронзовое лицо святого, прозрачные чистые капельки текли по щекам. Яна подняла руку и медленно провела ладонью по воздуху, как будто касаясь его лица.
- Не плачь, - прошептала она.
На строгом белом камне остались капельки воды. Они блестели на солнце.
Святой гладил головы дельфинов и улыбался сквозь слезы.

Барбара ответила не сразу, ее телефон был занят.
- Это вы, Яна?  - спросила она немного удивленно. – Вы хотите еще о чем-то поговорить?
- Да. – Теперь-то ты мне в глаза не посмотришь, коллега! – Помните, о чем мы с вами говорили?
- Да…
- Забудьте.
Барбара помолчала, похоже, это был для нее удар под дых. Потом она, видимо, что-то для себя решила. И, похоже, Яна знала, что.
- Хорошо. Раз вы так решили, - кончено.
«Какова стерва!» - подумала Яна, положив трубку и вытерев пот со лба.
*
- Ты не видел Эвелину? – спросила Йен, глядя на него поверх широкой чаши с вином.
- Нет, - ответил он.
Йен вздохнула и пригубила из чаши. Он стоял напротив нее, опершись о стену и поставив ногу в тяжелом сапоге на табурет. На свету были только его иронично усмехающиеся губы и острый подбородок.
Сначала Йен раздражало, что в таверне оказался он, а не Эви; она недоверчиво поглядывала на долговязого гостя, неопределенно ухмылялась ему в ответ и ждала подругу. А потом вдруг подумала: зачем? До некоторой степени он – всего лишь порождение ее разума (или наоборот?..) То же с Эви… наверное. А, черт, стоит ли разбираться? Главное, он прекрасно слышит ее мысли. Хоть и не показывает.
- Увидишь Эвелину, - бросила она, - передай ей: я уезжаю.
Недомолвки в аэре не страшны.
- Бежишь? – спросил он.
Йеннифэр сердито грохнула на стол тяжелую чашу; взлетели красные брызги.
- Я сказала: уезжаю!
Он закурил. Сизый дым и глубокие тени озорно подмигнули ей огромным блестящим глазом. Он возник и тут же исчез. Сосед Йен задумчиво покачал табурет ногой; дерево поскрипывало о дерево.
- Осталось еще чудовище, - угрюмо заметила Йен. – Я уеду, а оно будет тут… хозяином.
- А тебе жаль, если так будет?
Она отхлебнула вина.
- Не знаю. Но я не хочу, чтобы оно погубило здешние леса. И… людей, которых я люблю, тоже.
Он затянулся.
- Ты позвала меня, чтобы беседовать о чудовищах?
«Я тебя не звала», - хотела она возразить, но вместо этого пожала плечами:
- Ну, это вроде твоя специальность…
- Да, - лениво протянул он, - приходится иногда патрулировать те края… - Охотник, как тень, незаметно отделился от стены и принял вертикальное положение. Йен вздрогнула. – Я ничего не видел, - сказал он серьезно, понизив голос.
- Когда ты был там? – быстро спросила она, подаваясь вперед. Он назвал дату. – И ничего?
- Ничего. Кстати, тобой там пахло.
- Постой, просто предположение: кто может пройти так, чтоб ты его не заметил?
Он фыркнул, потом задумался:
- Не знаю…
- Ладно, - Йеннифэр водила тонким пальцем по серебряному ободку чаши. – Ты еще будешь там… патрулировать?
- Обращу внимание, - кивнул он, надвигая шляпу. Волшебница глубоко задумалась, уставясь в полумрак; приглушенный говор и шевеление трактира постепенно смешивались и растворялись друг в друге.
Он здесь!!
- Кто это сказал?! – вскинулась Йен. Охотник уже стоял прямо, табуретка валялась в углу; Из тени сверкнули уже два пронзительных глаза. Йен бросилась мимо него в темноту.
- Кто здесь? Кто вы?
Таверна расплылась хлопьями черной мглы… Йен стояла на поляне, еще освещенной тлеющими углями. Ей показалось, что под деревьями кто-то стоит.
- Стой! – крикнула она ему. – Ты его видел? Оно что, сюда прорвалось?!
- Оно здесь, Яна. В твоем мире. Спасай его.
Йен заслонилась рукой от пробегающих по углям красных искр. В лесу никого не было…
*
Утром Яна аккуратно заправила кровать, приняла долгий теплый душ и появилась из ванной в облаке пара, влажная и довольная. Она сделала себе два бутерброда – один с тунцовым салатом, другой с арахисовым маслом. За два месяца в Америке она так и не поняла, какое это масло на вкус – сладкое или соленое. Потом налила себе молока и отнесла завтрак в свою комнату.
На туалетном столике стоял восхитительный ванильный крем для рук. Она натерла руки, хотела взять немного с собой, но не нашлось бутылочки. Откусывая по кусочку от бутерброда, она начала собирать сумку, вдруг весело подумав, сколько чýдных иноземных вещей увезет домой.
Что-то продолговатое метнулось наискосок по стене и упало за кровать. Яна содрогнулась, но в этот раз среагировала быстро. Глаза боятся, руки делают. Половчей схватив тяжелые ножницы, она другой рукой откатила кровать в сторону, ища на ковре притаившуюся многоножку.
В углу, прижавшись к плинтусу, сидела коричневая ящерка.
- Ой, прелесть какая! – вырвалось у Яны вместе с вздохом облегчения. Она наклонилась и осторожно, бережно взяла ящерку в руку. Та обхватила ее мизинец маленькими клейкими пальчиками и едва заметно дышала. Боясь повредить нежную кожицу, Яна легко коснулась ее пальцем. Погладить не решилась и побежала вынести крошку в сад.
Вдалеке, над горами, собирались тучи. С дерева упал хрусткий бархатистый белый цветок. Яна заткнула его за ухо и пошла по крайней улице к заливу.
В прозрачной воде дрожали тени кораблей. Яна свесилась с бревна, сунула руку в воду, достала камешек; осмотрела, подбросила в руке и отпустила. Он булькнул и улегся на мелководье.
Оно ушло.
Яна вернулась в дом. Вещи в ее сумке лежали не так, как она их уложила. Яна не опустилась до того, чтобы проверять, не пропало ли что. Она только представила: Дебби дотошно просматривает ее вещи, долго сидит над каждым носком, прикидывая, а правда ли он Янин, а не украденный у нее.
- Да можешь хоть подавиться, - звонко и задорно раздалось в комнате по-русски.

К вечеру Расселл вывел машину из гаража. Яна слышала шум мотора. «Ну, пора», - решила она и бегло окинула взглядом комнату.
«Прощай».
- Не понимаю, - изрекла в сторону Дебби, - как можно было сидеть в комнате весь день.
- Давай сюда сумку, - сказал Расселл.
- Я с-справлюсь сама, - пробурчала Яна, пыхтя под тяжестью своего чемодана.
- Поцарапаешь мою машину, - критически заметила Дебби.
Энрике подошел и остановился поодаль. Отбросив волосы с лица, Яна окинула его уничтожающим взглядом.
- Чего пришел?
- Мне очень жаль, - ровно ответил он, - что тебя выгнали отсюда, Иэна.
- Удивительно, - Яна сощурилась, - особенно после того, как ты меня подставил.
Он промолчал – ни согласия, ни отрицания.
- Да, кстати, - добавила Яна, - меня не выгнали, как ты говоришь. К твоему сведению, я ушла сама.
Он чуть растянул губы – мол, видали мы таких хвастунов.
- Adios, - бросил он. – До свидания.
- Farewell, - ответила она. – Прощай.

Ее довезли до аэропорта. Ни ей, ни им не пришло в голову попрощаться. Она повернулась спиной к машине и, волоча за собой чемодан на колесиках, пошла прочь. От прозрачных стеклянных дверей аэропорта исходил мягкий свет. Они плавно раздвинулись и бесстрастно сомкнулись за ней.
Она нацепила темные очки и включила плеер. Пусть все знают, что ей плевать. Обтрепанные джинсы волочились по полу. В наушниках звучал голос Линды…
Я запомню это навсегда,
Что мы видели на грани:
Взрывы в беззащитных городах,
И они за нас сгорали…
- Мир против нас, я одна – против мира… - повторяла она одними губами.
…Голоса на разных языках
За моей спиной сливались.
В ненависти ненавистный страх,
Где с обрыва мы срывались…
Она шла сквозь податливую толпу, рассекая ее, как воду. Ярость и злость прогорели, осталась приглушенно тлеющая ненависть. Боль в затвердевшем сердце тоже притухла, стала постоянной, раздражающе-навязчивой. От нее хотелось не кричать и не плакать, а молчать.
Это наши крики в пустоту,
Как пружина, боль тугая…
Я запомню это – и уйду,
Я – одна, и я – другая…
Мрачная фигура влилась еще одной каплей в поток очередей и толкучки – так, наверно, в один прекрасный день хмурый чужеземец появился в маленьком  городке. И тени шарахались прочь, чувствуя, что она – чужая.
Изгнанница шла вперед – против мира.
Ее снова обыскали – она уже привыкла. Обширный зал ожидания, тускло освещенный лампами, полный неверного серого света, проводил ее в чрево самолета.
Яна летела…
Она вслушивалась в рокот двигателя, пытаясь угадать, что за мелодия слышится в его ритме. Это было что-то очень-очень старое, давно и благополучно забытое.
А потом мотор замолк. Совсем. И Янино тело стало ужасно легким, и она вцепилась в поручни, чтобы ее не сорвало со стула. Желудок враз подпрыгнул к горлу, Яна задыхалась. Самолет шел вниз. Она крепко-крепко зажмурилась…
…Яна летела.
Она вслушивалась в рокот двигателя, смутно припоминая, что когда-то где-то это с ней уже случалось.
Подтянутый стюард проплыл мимо ее кресла и широко улыбнулся ей. Яна ответила вялой ухмылкой. Не теряя вежливого выражения, он приставил ей к голове пистолет.
- Вставай. Пойдешь со мной.
Она хмуро отстегнула страховочные ремни, поднялась, потянулась за сумкой. Он сильно толкнул ее в спину. Они протиснулись между кресел, и пассажиры проводили их пустыми взглядами.
Он дошел до люка и легко, одним рывком распахнул его. Воздух, полный острых льдинок, вломился в теплый салон и швырнул Яну на ряд сидений. Она ухватилась за спинку и завизжала. Ноги скребли и скользили по моментально обледеневшему полу.
Салон отрешенно таращился на нее стеклянными пуговицами глаз.
…Яна летела…
Она зажала уши руками, она не хотела снова слушать монотонный шум двигателя, но он сочился между пальцев, проползал, пробирался, забивался в уши и сверлил…
И она закричала, да так, что сама на секунду оглохла. Какая-то детская компания справа от нее всполошилась и загомонила, растревожено стали отодвигаться полные степенные дамы, а Яна все кричала, пытаясь заглушить давящий, пахнущий давно знакомым гул.
И пришла тишина. И прохладный сырой воздух ворохнулся в волосах. Малая капелька робко лизнула лоб и висок.
Яна сидела на мху, из которого там и тут торчали травяные кочки. Вплотную подступал бородатый строй замшелых елей. С хмурого неба срывались редкие дождинки.
Где я?
Рядом мяукнул чей-то плач. Яна оглянулась. Сзади нее сгрудились и жались друг к другу трое детей – два мальчика и девочка, совсем еще маленькая.
- Эй, - спросила Яна по-английски, - вы что здесь делаете?
Они помолчали, полупали глазами, потом один мальчик неуверенно спросил:
- Чё?
- Ты чего, русский?
- Я к маме хочу… -