Часть четырнадцатая.
На улице мне все показалось не таким уж катастрофичным как из окон «Трех поросят». Ветер стих, и мохнатые хлопья снега падали ровно и спокойно на довольно большом расстоянии друг от друга. Снежная пелена перестала быть беспросветной. Только снегу за эти часы навалило столько, что передвижение по тротуару давалось с большим трудом. На проезжей части, запруженной машинами, дела обстояли не лучше. Но радовало хотя бы то, что даже самым резвым и бесшабашным водителям приходилось тащиться также медленно, как и выехавшим на московские просторы боязливым новичкам.
- А хорошо, наверное, сейчас за городом… - вслух подумала я.
- Ты это о чем?
- Представь себе мягкий ковер перед камином, на нем дремлет большая лохматая собака… Дрова потрескивают, разбрызгивая искры…
- Нет.
- Что нет?
- Это когда за дверью моросит противный холодный дождь, дорогу развезло… Кто-то нехотя вылезает из застрявшей в грязи машины, подняв воротник куртки и вжав голову в плечи, шлепает к дому…
- А под ногами хлюпает отвратительная жижа, за воротник, как не увертывайся, затекают холодные струйки дождя… А дом… Милый уютный дом с камином и спящей собакой на мягком ковре еще в получасе ходьбы.
- Ты права.
- Да… А в чем?
- Одному всегда хуже.
Хорошо, что он так истолковал мои слова, хотя я не вкладывала в описание бредущего по раскисшей дороге человека никакого особого смысла. Всегда приятно, когда тебя считают чуточку мудрее, чем ты есть на самом деле. Тем более Марат.
Казалось целую вечность мы тащились в длинной веренице машин, не оставляющей на дороге хоть сколько-нибудь заметного следа, и каждому последующему транспортному средству предстояло прокладывать себе путь по практически непорочно-белой целине. Монотонность убаюкивала, разговаривать уже не хотелось, и Марат включил радио. Бодрые молодые голоса, несущие абсолютно одинаковую чушь на всех радиостанциях, только раздражали, но сонливость почему-то не разгоняли. Я бы, наверное, давно смирилась, и остановилась на какой-нибудь «Радио Максимум», например, где трескотни было все же поменьше. Но Марат упорно крутил «колесико» настройки, вследствие чего радиоэфир превращался в сплошной поток рекламы и многочисленных конкурсов, предлагающих дозвониться и поучаствовать в борьбе за какой-нибудь абсолютно бесполезный приз. Что он пытался отыскать? Но спрашивать было лень. Я засыпала. И только то, что я никак не могла выбрать положения, дабы поудобнее устроить отяжелевшую голову, кое-как связывало меня с действительностью. Но скоро и эта непрочная связь оборвалась, и я все-таки заснула.
Длинная абсолютно ровная дорога. Довольно широкая. Хорошо утоптанная, но не ставшая менее белой. С двух сторон по обочинам высокие сугробы, монолитностью больше напоминающие отвесно нависающие скалы. И только два цвета: белый и черный. Белый снег и черно-белое небо. Самое удивительное конечно - небо… Никогда прежде мне не доводилось видеть белую Луну и белые звезды. Такие белые: совершенно безжизненные, будто вырезанные из белой бумаги. Я одна. Почему? Оглянулась. Навстречу бежала собака. Огромная лохматая собака. Черная с большими белыми пятнами. Она бежала издалека и очень медленно приближалась ко мне, видимо не слишком торопясь по своим собачьим делам. Тихо. Черно-белый мир и эта тишина… Но совсем не страшно. Только не понятно, почему белый и черный нигде не смешиваются, не дают никаких оттенков, полутонов? Черный – глубокий, мягкий, уютный… Странно?.. Но, в самом деле, уютный. Он теплый и будто плюшевый. А белый… Яркий, резкий, холодный. Он мертвый. Ни одна снежинка не сверкнет в лунном свете. Он рядом: под ногами, по бокам. А черный так высоко… И уже не спокойно. Я чувствую, как тепло тонкой струйкой вытекает из меня, а его место занимает нечто леденящее душу. Неправдоподобно как в дешевых фильмах ужасов. Самое время улыбнуться и стряхнуть с себя это наваждение. Улыбаюсь. Но ничего не происходит, не меняется. Холодно. Почему стало так холодно? Вокруг все по-прежнему. Дорога, снег, небо. Ведь еще минуту назад не было страшно. А теперь? Этот белый… Он явно таит в себе какую-то угрозу. Нельзя стоять на месте. Но куда идти? Впереди дорога и сзади дорога. Откуда я пришла? Не помню. А куда я шла? Не знаю. Самое главное – не паниковать. Паника сожрет все, оставив в душе лишь ужас. Нет-нет… Я здесь зачем-то, а не просто так. Собака! Ну, конечно же! Она бежит ко мне. И она черная. Да с белыми пятнами, но все же черная!.. Она уже совсем рядом. Это пес. Я неотрывно смотрю на него. И откуда-то: «Приехали». И не откуда-то вовсе, а рядом. Голос очень знакомый, теплый, почти родной. Пес? Но он пасть не открывал, я в этом уверена. И все же сажусь на корточки и внимательно смотрю в умные собачьи глаза. «Что?» – спрашиваю я у пса, потому что оказывается мне гораздо легче поверить в говорящего человечьим голосом пса, чем искать истинный источник этого «приехали». Он сел передо мной на задние лапы и зевнул. «Что?» - повторила я свой вопрос. Пес открыл пасть и голосом Земфиры запел: «Я искала тебя годами долгими, искала тебя дворами темными, в журналах «Кино», среди друзей… В день, когда нашла, с ума сошла»… И поверх Земфиры тот же мужской приятный голос: «Пора, красавица, проснись! Открой, сомкнуты негой взоры…»
И я открыла глаза.
Положив руки на руль и упершись в них подбородком, Марат рассеянно смотрел вперед через лобовое стекло. Из динамиков неслась «Искала» Земфиры. Стало быть, пел все-таки не пес.
- Мы стоим?
- Стоим.
- Приехали?
- Приехали, - согласно кивнул Марат.
- А почему сидим?
- Хочешь выйти? Дерзай.
Я посмотрела в окно.
- Снег больше не идет…
- Угу.
Я открыла дверцу, шагнула из машины и провалилась в снег.
- Тут какая-то яма.
- Это не яма.
- А что?
- Дорога.
Я барахталась в снегу, пытаясь выбраться, но только глубже проваливалась. Похоже, что мое стремление обрести под ногами твердую почву не имело перспективы.
- Зыбучие снега… Прямо как в твоей Англии!
- Что ты там бормочешь?
- Ты был в Англии. Видел зыбучие пески?
- Увы… Мое пребывание ограничивалось урбанизированной территорией. А с чего это ты?
Марат наклонился в мою сторону. Оценив мое положение, он обхватил меня обеими руками и буквально втащил в машину.
- В наших широтах можно наткнуться лишь на болотную трясину. Но это не твой случай.
- Ноги сухие?
- Вроде да.
- А без вроде?
- Сухие.
Сапоги я предпочитаю носить с высокими голенищами, а ноги у меня, слава Богу, не похожи на «ниточки» полупрозрачных красоток, которыми они нервозно подрыгивая, маршируют по подиуму. Это я к тому, что голенища всегда плотно облегают мои славные ножки, что с юных лет вызывало зависть Машки, у которой несоответствие размера стопы и стройности той части ноги, что повыше всегда требовало дополнительной подгонки. Правда с рождением Полины эта диспропорция выровнялась. Но теперь Машку это не устраивает. Подавай ей, видите ли, былой облик. Зачем? Модельный бизнес ей при ее росте не грозит. Да она и не помышляла никогда ни о чем подобном. А где еще можно демонстрировать кости обтянутые кожей? Машка считает, что на телевидении. Но Олька, наша «телепрофи», утверждает, что Машкины габариты очень неплохо впишутся в телеформат. В общем, очередная Машкина блажь. Эк меня: от сухих ног до Машкиной телекарьеры… Да. Между прочим, Людмила Станиславовна никогда не одобряла моего пристрастия к сапогам с высокими голенищами. Не знаю уж почему, но она уверена, что подобный предмет гардероба непременный атрибут исключительно проституток. К счастью, зимой я не ношу обуви на высоких каблуках, что в какой-то мере примиряет матушкину щепетильность с моим выбором. Хотя сам по себе отказ от высоких каблуков тоже не находит ее одобрения. Хорошо, что в период моего взросления ее мало занимало мое воспитание, иначе в дополнение к ныне имеющимся я бы нажила еще кучу комплексов, и это уж точно было бы вне всякой меры.
Часть пятнадцатая.
- Мы застряли? - спросила я, усилием воли прервав поток совершенно несвоевременных мыслей.
- В некотором смысле…
- Что значит в некотором смысле?
- Это значит, что теоретически мы в состоянии вернуться назад, но практически не можем этого сделать, потому что нам на выручку господин Демьянов выслал технику, которую мы должны дождаться, сколько бы ни пришлось ждать.
- Темнеет.
- Почти шесть.
- Так много? А далеко еще до Демьяновских угодий?
- Угодьями называют возделываемую землю, то есть землю, на которой что-то выращивают. Насколько я в курсе, на земле господина Демьянова пока ничего не растет. Да и вряд ли что-то будет расти.
- Не важно. Сколько нам еще добираться?
Марат неопределенно пожал плечами.
- Но что мы там будем делать? Мне как-то не улыбается ночевать в доме Демьянова.
Марат снова пожал плечами, что вовсе не вселяло в мою душу оптимистических надежд.
- Да не переживай ты раньше времени.
- Глупо все это.
- Глупо?
- Неправдоподобно.
- Считай это приключением. Без приключений жизнь пресная.
- У меня уже было одно приключение прошлой ночью.
- Да ну? Рассказывай.
- Я пекла пироги. Всю ночь.
- И?..
- В квартире у подружки, которой в голову пришло, что этим угощением она сможет удивить каких-то важных гостей.
- Подружка, подружкина квартира, подружкины гости… И в чем приключение?
- Ты прав, не было никакого приключения. Могло бы быть, но не было. Я пекла пироги, а подружка в это время… В общем, судьба подарила мне встречу с одним человеком, а я собственными руками передала его в когтистые лапки своей подружки.
- Возможно, ты просто превратно истолковала это событие, и эта встреча предназначалась не тебе?
- Вот-вот… Что подобное я и пыталась себе внушить, когда по предрассветному морозцу трусила домой на Рождественский.
- Знаешь… У меня есть коньяк. Хороший коньяк не одному человеку помог примириться с невеселыми обстоятельствами.
Уже совсем стемнело, и коньяк едва слышно плескался на донышке эксклюзивной фляжки собственноручно сработанной Маратом, а мы по-прежнему сидели в машине, ожидая обещанной помощи. Сидели и ждали, лениво перебрасываясь ничего незначащими фразами, но, почему-то избегая единственно важного в этот момент вопроса – а почему мы собственно до сих пор здесь находимся? Лично я не видела причины (кроме, конечно, принятого «допинга») столь безропотного долготерпения. Возможно, об этом знал Марат? Несколько раз я порывалась было заговорить об этом, но слова уже готовые, что называется слететь с языка, спотыкались и тормозили, будто зацепившись за что-то, и, открывая рот, я произносила совсем не то, что собиралась.
Я не знала, как далеко мы отъехали от Москвы, но казалось, что вокруг нас на многие километры нет никакой цивилизации. Ни огонька, ни звука. Только снежное поле и небо над нами. Ну, прямо как в моем сне. Хотя нет. Там была дорога. Ровная хорошо утоптанная дорога. А здесь… Мы словно оказались в снежной ловушке. Вынужденное сидение в машине действовало на психику. Я чувствовала, как внутри меня растет раздражение, которому необходимо было найти выход. И я потихоньку начинала
что, вовсе не вселяло