Перед ее глазами

возможно, что все это всего лишь боязнь остаться одной, не делать сложный выбор, не давать возможности подругам шептаться у тебя за спиной. Осуждение, боязнь одиночества – все это дорога в ад. - Стыдно и страшно.
- И это было настолько страшно, что терпела?
Женщина затряслась. Она снова начала плакать. Нет, не плакать. Она рыдала. Сильно и громко. Сейчас ее не заботило, что она сидит перед... перед незнакомым собственно человеком, перед человеком, который по идее и женщинами не интересуется, а может, даже и ненавидит их.
Он начал говорить тихо. Она не сразу поняла, что это — исповедь. Он рассказывал о болезни в детстве с неблагозвучным названием «свинка». О набожных родителях, которые все спускали на волю своего дорогого господа и не дали лечить своего сына. О том, что в итоге врачи развели руками и лишь констатировали: «Как все запущено». И что как бы потом он не лечился, чтобы не предпринимал - без толку. О том, что он сам в какой-то мере — кастрат, евнух, хоть и не импотент. Но и с этим не всегда все хорошо и это все сидит в голове. А еще он и не гей, не чувствует себя им. Хотя, проживает со своим...
Тут мужчина замялся. Он сам не знал, как это назвать. Жить половой жизнью, делить одну жилплощадь, за которую совместно выплачивали кредит, готовить друг другу еду, совместно убирать в квартире, вещи вместе стирать, любить одни и те же передачи и увлекаться одним и тем же, иметь общий круг друзей и знакомых — и сейчас задумываться над тем, как это назвать. Ведь они даже импровизированную свадьбу сыграли через год после знакомства. «Муж»? Сейчас это слово его было как-то некстати, в свете рассказанной ею истории. Муж… они мужья друг другу, поддерживают, уважают, верят. Да, и он верил, что муж его любит. Иначе, почему бы он на него постоянно ворчал, обвиняя в холодности?
- Да, в холодности и скованности, потому что до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что только мужик может меня понять. Да, холоден потому, что тихо ревную и боюсь за то, что мой муж встречается со своими друзьями - геями. Боюсь, что он уйдет к ним, и не могу унять отвращения к некоторым его друзьям, особенно к тем, с кем он когда-то спал. Скоро очередная годовщина, а мы не знаем, что делать: кого пригласить и стоит ли отмечать. Кредит и текущие покупки на зиму отнимают много средств. А тут еще меня по новой начинает клинить и ревность и чувство собственной неполноценности. Боюсь, что снова наговорю всем гадостей и Ему в первую очередь.
- Глупости, - теперь она сжимала его руку, - разве ты неполноценный? Глупый ты, а я… это я – неполноценная, слабая и глупая. Столько терпеть, столько бояться.
Слез больше не было. Кофе давно выпито. А заведение закрывалось.
- Куда ты сейчас?
- Сама не знаю. Честно, не знаю. К матери вернуться не могу. Она в другом городе. Денег совсем нет, - со стыдом призналась женщина.
- Пойдем.
Они поднялись, он расплатился, отвергая всякие ее возражения, и повел к ним домой. По пути рассказал, что тоже был женат. Что жена была красивой, что в определенный момент захотела детей, что ее матушка совсем ему мозг выела своими придирками, тесть, тот его за человека не считал, постоянно попирая низкооплачиваемой работой, твердил что «не может позволить его дочери жить с таким чмом». Хотя мужчина верил, что это не слова тестя, а тещи – злобной, мелочной женщины. Вот и разошлись. Потом вот этот поворот с изменением ориентации. Родители наглухо от него отвернулись – противоестественно все, и точка. Обидно до слез было. За все обидно. За хлесткие слова отца о том, что Господь все видит, что он за ним «смотрел», а теперь сын его, Господа, предал.
- Не перестаю задавать вопрос: а где этот Господь был, когда у меня болячка случилась? - мужчина со злостью сжал кулаки. – Мать сказала, что он меня покарает. Ну и пусть! А я не вернусь!
Женщина шла молча. Бога для нее давно не было – это все сказочка, оправдание. Ее муж тоже частенько по пьяни упоминал веру. Особенно тот момнт, что женщина – существо низшее. Сердце снова  сжалось. Снова все нахлынуло. И страшные вопросы, которые не давали ей жизни: «Что делать?», «Что люди скажут?», «Как она без него, без квартиры, а возможно, и без работы?»
Тем временем мужчина что-то набирал по мобильному. Спрятал телефон, поднял взгляд, всматриваясь в темноту ночи. На его лице была мягкая, нежная улыбка. Даже сейчас она видела в нем тот свет, который согревал ее через окно. Возможно, именно сейчас она ощутила счастье.
Они поднялись в квартиру. Сердце женщины билось с бешеной силой. Мужчина пошарил в кармане, доставая ключи. Не успел. Дверь открыл второй – курчавый.
Повисла немая сцена. Коротко стриженный первый пошел на встречу, без стеснения обнял своего мужа и поцеловал. Долго, властно, но и тепло, целовал. А она стояла и смотрела. Ее дыхание перехватывало от увиденного, тело цепенело, а на глаза наворачивались слезы. Сколько же этой воды накопилось в ней, за это время? Сколько их не выплаканных, спрятанных в глубине сознания еще предстоит пролить? Ну и пусть. Пусть лучше они прольются как сейчас: на счастье.
Долгий разговор за столом на кухне. Второй понял все и принял. Обещал свою помощь и поддержку. Женщину поселили в пустой комнате. Пока пьяницы не было дома, забрали последние ее вещи – сумку с вещами: все что не пропито, все что осталось от нескольких лет жизни. Она работала, приносила деньги наравне с остальными, оплачивая свою комнату, готовила наравне со всеми, стирала, но только свое. А они помогли, отогрели и дали надежду на то, что и она может быть счастливой. Ведь, как оказалось, для счастья ей не надо много.
Новый год еще праздновали вместе, отмечали ее новую работу. А на масленицу – отмечали ее переезд и начало новой жизни. Остались друзьями, ходили в гости, она всегда с собой брала большой пирог собственного приготовления, и они дарили ей всякие безделушки. Она хвасталась новыми вещами, а они делились впечатлениями. Она вновь начала смотреть в сторону мужчин, и потом начинались долгие телефонные разговоры, по поводу того, как себя вести и что одеть, сказать, сделать. У них тоже были кризисы в жизни, когда то тот, то второй на ночь занимали ее диван в свободной комнате, а она потом, утром, отчитывала их обоих за опрометчивость.