кровь за кровь

Свидерский Сергей Владиславович sckolot@mail.ru

                             КРОВЬ ЗА КРОВЬ
                                              1.
                        Материализация мысли

   Если не пускаться в пространные и запутанные разглагольствования, а выразиться чётко, точно, лаконично – накаркали.
   Можно было применить и глагольную форму от существительного, но выглядело бы это не вполне комильфо. А так, не вышли за рамки приличия и сохранили реноме.
           Началось всё довольно давно. Не жилось тихо, мирно человечеству в      тени раскидистых пальм и разросшихся акаций. Скука. Надо её развеять. Как? Выход нашли: начали буйно фантазировать о том, что-де грядёт изумительно-страшное что-то и неопределённо когда-то. Летели года, столетия, фантазия бурлила и от простых слов речистых былинников перешли к делу. Камень стерпел и бумага стерпит.
   Не стояло на месте и человечество. Развивалось вслед за фантазией, иногда в стремлении успеть, бежали впереди повозки.
   Литература как жанр не мог полностью осветить лихорадочные ожидания дерзновенного кого-то в сладкой вере в оригинальное что-то. Спасение пришло в лице кинематографа. Вот уж где фантазия людская разошлась!
   Постепенно вектор сместился из сладкой ниши любви и приключений. Оздоровляющее дыхание о сопереживании чему-то уверенным бодрым шагом ступило на экраны. Вот тогда и отличились.
   Повозка осталась далеко позади, а загадочное заманчивое Будущее, вот оно, рядом. Купи билет, смотри, трясись от страха!
   Фильм за фильмом раскрывали ужасные тайны о том, что может быть. Красочно поданные, с захватывающим дух сюжетом, с броским катастрофическим финалом планетарного масштаба.
   Вступали в неравную схватку с неизвестностью герои, ступив на зыбкие почвы астероидов-смертников. Брали их тараном в хлипких лодчонках, космических кораблях. Иногда герои гибли пачками. Зачем? Несомненно, они рисковали собой не только ради национальных ценностей отдельно взятого могущественного государства. Это была рациональная смерть. Смерть одного, спасала сотни жизней других. И в цивилизованном мире, и в глубоких джунглях, где среди счастливого примитива живут дикие малочисленные племена.
   Одно не понятно, зачем было уничтожать бравых парней, если следуя строгой линии сюжета фильма планете все равно амбец?
   Но нет!
   Нет покоя мятущимся умам!
   От кинорежиссёров и сценаристов решили не отставать и другие, мнящие себя пророками, спасителями человечества, персоны.
   Они наперебой галлюциногенно и истерично вещали, мол-де, грядёт последний час! Спасайтесь! И вместе с точными датами начала конца уже спокойно озвучивали вполне реальные суммы, избавившись от тяжкого бремени которых, тянущих ко дну страдания и разочарования, можно легально купить всеспасение и всепрощение для грешной души.
   Индульгенция конца света на начало новой жизни.
   Пророки называли точные даты. Клялись на Библии, что эти сокровенные знания почерпнуты из неё же. Нужно уметь читать меж строк зашифрованные послания. Бились исступлённо в трансе, убеждая маловерных и жестоковыйных, зрите-де, не есть ли сие доказательство посещения Духа Святого!
    Им верили! Безоглядно! Им пели хвалебные гимны и сочиняли торжественные оды! За ними шли в пустынные безжизненные земли; несли им свои кровно нажитые сбережения. Им – верили! Как же иначе?! Но…
    … время проходило – жизнь продолжалась; катаклизм – отодвигался.
    Как бы это банально ни звучало. Жернова мельницы Времени перетирали в невесомую незримую пыль плевелы злобных предсказаний.
   В итоге, тонкие и ранимые души бросались в отчаянии с прекрасного берега жизни в грозно ревущий, бушующий океан смерти, как стадо свиней, в которое по повиновению Христа вошло полчище бесов, «имя им легион».
   Tempur fugit.
   Забывались и уходили с арены одни вещуны; на смену им приходили другие.
   И повторялось всё снова!
    И снова ранили душу леденящие слова апокалипсических предсказаний. Маячил сквозь серую дымку времени грозный всадник Армаггедона. И снова лились бурной рекой впечатляющие откровения!
   Усилием безграничной силой воли гадателей подтачивались песчаные берега людских душ, прочувствовавших на генном уровне критичность момента.
   И снова повторялась история шарлатанства, недальновидного несовершенства провидческого гения! И по новой опустошались берега жизни, кормя от пуза океан смерти.
   Разочарованное пустым ожиданием человечество угомонилось.
   Волков бояться в лес не ходить.
   Общество, успокоенное отсутствием угрозы извне, пребывало в девственной прострации. Которая где-то как-то прерывалась дерзкими выходками религиозных фанатиков и инсургентов разномастного толка.
   Пролетали мимо планеты кометы и астероиды, не испытывая к ней интимных побуждений к совокуплению, не стремились слиться в страстном коллапсирующем порыве.
    Любовь как монета имеет две стороны как страсть – созидательную, когда приходит, и разрушительную, когда незаметно растворяется в буднях.
   Ничего не боясь, не надеясь на авось, люди сладко спали, сопя носами в теплых постелях тихими ночами.
   Пришла беда отворяй ворота.
   Пришла, когда не ждали…
   … накаркали.

                                                    2.
                                     Главное о главном
   Федя Комар застонал спросонья; голова ощутимо побаливала, давил затылок, вибрировало в висках. «Чёрт! – ругнулся мысленно он, пытаясь, не раскрывая век сконцентрироваться на пробуждении. – Это ж надо было так вчера нализаться! Давал ведь зарок, пить в меру… - он снова застонал, пытаясь перевернуться на спину. – Знать бы её ещё…»
   Солнечные лучи проникали сквозь не зашторенное окно. Через веки белки глаз болезненно ощущали свет и тепло.
   А выпить повод был.
   Нонка, новая сердечная пассия пригласила на день рождения. «Соберутся друзья, знакомые, родственники», - успокоила она и заверила, что приготовила для него сюрприз и что он увидит его – потом! Заинтригованный, Федя жил этим днём, а от воспоминания слов зазнобы о сюрпризе и слова «потом» пробирала дрожь и распалялась безудержно фантазия, она рисовала бурную эротическую вакханалию!
«Потом!» От этого слова Федя холерически дрожал, вибрировал и трясся.
   Праздник начался как обычно. Подарки, поцелуи, цветы. Вскоре от удушливо-сладких роз, мимоз и тюльпанов воздух в квартире стал угрожающе спёрт и взволнованно удушлив.
   Именинница бабочкой порхала от одного гостя к другому; каждый раз, лукаво подмигивая, встречаясь с Федей взглядом. От этого у него сладкая истома в груди бархатными волнами золотого наслаждения расплёскивалась по телу.
   Наконец закончилась первая часть балета и на сцену вышли гномы.
   Скованность, неистребимо живущая в каждом, сошла весенними ручьями после первых тостов в честь «дорогой именинницы, нашей Нонночки, нашего солнца и луны» и выпитого алкоголя.
   Последние гайки растерянности срезались с резьбы и наглая, красиво-глазая раскрепощённость основалась в душах гостей.
   Всё это испытал стоически и перенёс героически Федя.
   Нона усадила его справа от себя и, нет-нет, как бы случайно, да и касалась голеньким горячим локоточком Феди. У того от переизбытка чувств только волосы торчком не стояли.
   Стерва, она стреляла глазками в израненное Федино сердце, каждый раз, новой пулей открывая новые раны эротических страданий.
   Отвлекаться не получалось и он направил лодку событий по плавной реке празднования именин.
   После плотного пиршества сделали перерыв: кто вышел покурить, а кто и предложил, а не потанцевать ли нам! Все сразу встрепенулись, ой, и впрямь, отчего бы, и не потанцевать! Кто-то, сразу успевший сильно нарезаться, крикнул, икая, что танец-де белый, дамы приглашают кавалеров.
   На Федино не ожидание, Нонна пригласила соседа по площадке, долговязого, жердистого, всего такого скомканного паренька, с взлохмаченной головой и красными от недосыпа глазами. И в танце, под медляки группы «Scorpions», Нонка продолжала буравить острым сексуальным взглядом прищуренных дерзких глаз Фёдора. Чмокала губками, посылала воздушный поцелуй и скромно так улыбалась поднятыми «а-ля страсть» уголками губ.
   Сменили посуду. Подали горячее.
   Нонночка, опять-таки, как бы невзначай касалась раскалённым локоточком Феди, и он начинал чувствовать, что очень тесно ему становится в просторной лёгкой одежде.
   «Вот змея! – думал сладко Федя. – Змеюка! Но ничего, уж как я отыграюсь – потом!» От этого слова, заветно запретного, приторно сладкого у него снова начинали мысли похотливыми пузырьками всплывать на поверхность расплавленного разума.
   Вдруг праздничный гомон, изрядно пропахший оливье и мартини, разорвал бессовестно наглый звонок.
   «Кого там нелёгкая принесла?!» послышалось со всех сторон разгорячённого праздничного стола.
   Настойчивая пастушья трель снова разорвала насыщенное ароматами еды и запахами алкоголя пространство.
   «Нонна, ты ещё кого-то ждёшь?» закатными лучами полились вопросы со всех сторон.
   Виновница торжества растерянно и медленно поднялась, слегка оперевшись на Федино плечо. Недоумённо выпустила взглядом веер пуль по встревоженному полю праздника и направилась к двери.
   Ох, и недаром ёкнуло сердечко у Феди!..
   То, что потом случилось, Федя помнил отчётливо. А что дальше – тёмный вязкий туман сестры милосердия амнезии.
   Торжественно сияя лицом, в комнату под руку с мужчиной лет тридцати вошла Нонна.
   «Познакомьтесь, Анатолий, мой друг!» - последние слова были сказаны на такой интонационной синусоиде, что Федя сразу понял истинное значение слова «потом». Когда присутствующие прекратили визгливый гомон представления с мест, Нонна без артподготовки и разведки боем кинулась на шею Анатолия. Её руки, словно два белых лебедя обвили, стиснули его в жарких объятьях; а уста, те сладкие, медовые уста, что по праву должны были дарить свою огненно-влажную страсть Фёдору, подарили своё солнечное тепло Анатолию. По его растерянному виду было ясно, что к такому бегу рысцой с препятствиями он подготовлен не был. Но мимолётная заинтригованная растерянность сменилась хозяйской уверенностью. Анатолий стиснул березовый стан Нонны железными обручами рук, прижал к себе так, что красивые, налитые яблоки грудей упёрлись ему в подбородок!
   Взор Фёдора застил молочный туман девственно-скромной обиды. В голове его бились пулемётные очереди слов сначала «за что?», затем – «как так?», и, наконец, «почему?»
   Его мягко оттеснили на свободное место в конце стола, и, казалось, забыли. Но всё было не так! Он видел, с каким превосходством и показной наглостью во взоре смотрел на него Нонкин визави. После первой рюмки превосходство и наглость сменились развязной снисходительностью. Она злыми укусами ос язвили Федькину плоть и важные органы.
   Твёрдой рукой наполнил водкой фужер и медленно-медленно выпил. Не закусывая, выпил второй. И только после третьего горькая обида ушла на задний план и сменилась ухарством и удалью. «Семи смертям не бывать, а одной не миновать!» Часто киряя, практически не прикасаясь к еде Фёдор дошёл быстро до того плавающего состояния, когда автопилот включается в аварийном режиме.
   В растёрзанной, расхристанной,