1
Цирк наш теперь расположился в самом сердце Гданьска – на площади Длугий Тарг, что означает «длинный рынок», в двух шагах от Городской ратуши – внушительного здания, увенчанного высоченной башней. Места на площади хватало и торговцам с товаром, и нам со всем «движимым имуществом».
– Добрый город Гданьск, славный город, – нахваливала Барбара. – Король Казимир даровал сему граду вольности превеликие. Местные-то купчины зело богаты, да и мелкий люд не беден.
Старая карга не переставала удивлять меня эрудированностью. Она говорила на нескольких языках, разбиралась в торговых делах и в политике, а главное – в человеческих душах. От клиентов, желающих узнать судьбу, отбоя не было. Дамочки разных возрастов и, повидимому, разных сословий, табунами шли в шатер «прорицательницы Лари». Я не удержалась, подглядела через неплотно задернутый полог, как творилась «волшба». И что? То же самое, что и в двадцать первом веке! Курились пахучие травы, тускло отсвечивал «магический шар», раскладывались на столике карты, а из угла на оробевшего посетителя с подставки смотрел пустыми глазницами человеческий череп. Отличалась, правда, колода карт. Во-первых, они значительно крупнее привычных нам. Во-вторых – в колоде аж 64 штуки: валетов, дам и королей дополняли «рыцари», «дьявол» и «смерть». А масти обозначались желудями, виноградными листьями, бубенчиками, и только червы – знакомым сердечком.
Это я уже потом рассмотрела, когда была допущена в «шатер».
Бесовскую сущность «магических обрядов» Барбара постаралась «нейтрализовать» католической иконой Марии Магдалины. Иконка эта совсем не похожа на наши, православные. Я подумала даже, что вижу перед собой репродукцию известного полотна Тициана – изображение молодой женщины, обратившей взор к небу и прижимающей к груди правую руку. В ответ на вопрос, откуда картина, Барбара строго поправила:
– Сие икона! Святая равноапостольная Мария Магдалина, заступница наша.
Сказала и перекрестилась на святой образ. Но не ладонью, как у католиков принято, а по православному, «троеперстно». Именно так – не «двумя перстами». Но меня это не удивило.
Помню, испугалась тогда, в таверне, когдазаметила: мои соотечественники крестятся двумя пальцами, а не тремя, как я. Подумала, ну все, скажут: кукишем крестное знамение кладет – бей его! Поразительно, но никто не обратил внимания. Должно быть здесь, слава Богу, еще не начались распри между приверженцамидвуперстного и троеперстного крещения.
Да здравствует толерантность!
Что же касается Барбары, ее благочестие прекрасно уживалось с привычкой сквернословить по любому поводу и без оного, любовью к выпивке, а главное, с таким «нехристианским» занятием, как предсказания. За подобные дела, я думаю, тут можно и на костер угодить. Хотя… вспомним того же Нострадамуса – никто его не гнобил, наоборот, он был вхож к сильным мира сего.
Профессия Барбары здесь, как, впрочем, и во все века, приносила верный кусок хлеба.
.
2
В прошлой жизни, обитая в обычной девятиэтажке на улице 9 апреля в Калининграде, я считала, что газовая плита существовала, и будет существовать всегда.
Вернее нет, не так. Стала бы я какой-то плитой мозги засорять! Скорее, воспринимала газ, как данность, и только, когда его отключили на сутки из-за аварии, прочувствовала важность этой простой и обыденной штуки. Не ценят, ох, не ценят люди двадцать первого века благ цивилизации и технического прогресса. Привыкли: захотел искупаться – напустил в ванну горячей воды из крана, кофе попить приспичило – щелкнул кнопкой чайника, полминуты подождал, и готово, осталось порошок залить кипятком… Зажрались, дорогие мои. А уж как разленились – просто беда. Без лифта на пятый этаж подняться – боже упаси! Две остановки пешком пройтись, и то лень.
И я была такой же.
Лишь теперь поняла, какое счастье иметь возможность помыться. Без разницы – под душем, в ванне, в бане, да хоть из ведра ковшиком на себя лить. Только, что б без посторонних глаз! И хотя бы теплой водой – я уж не говорю о горячей.
И тут-то обнаружились почти неразрешимые проблемы: где помыться, и чем? В реке? Не сезон – вода холоднющая. Я бы вытерпела, вот только… нужно раздеться, прежде чем в речку лезть. А как разденешься, когда кругом, куда ни сунься, народ так и шастает. Купальника у меня нет, а если б даже и был – не вариант, выдам себя с головой. О последствиях страшно и подумать.
Здешние дамы, как я успела заметить, моются не часто. Если вообще моются. Им-то, что – привыкли. А мне, хоть на стену лезь! Как говорится, и денно и нощно, лишь об одном думала: я не перенесу этой пытки – неделями ходить нгрязной. И все накручивала себя: начинало казаться, что провоняла вся, и педикулез, поди, нажила, и чешусь, как блохастая псина… Мысли о необходимости помыться становились навязчивой идеей.
В первый раз кризис случился еще на старом месте, в Региомонтуме. Полночи ворочалась на своем жестком «матрасе», не могла заснуть. Поняла: сойду с ума, если что-нибудь не предприму.
Я поднялась, достала из-под тюфяка кусок бязи, прихватила обмылок, выглянула наружу: темень кругом и тишина – «табор» мирно спит. Подобно ночному вору, стараясь не шуметь, выскользнула из своего жилища и двинулась прямиком к реке. Благо, она протекала метров в пятидесяти, и к ней тропинка вела.
На берегу я отошла чуть в сторону, где кустарник рос, а то мало ли, вдруг кто увидит.
Было прохладно, по ощущениям плюс десять-пятнадцать, не больше, но меня это не остановило. Я быстро разделась донага, потрогала ногой воду, поморщилась и, стиснув зубы, вошла по пояс. Окунулась по шею, вылезла, как смогла, намылилась, снова окунулась. Потом растиралась бязью, царапающей кожу, что твоя наждачка, приплясывала от холода, торопливо одевалась…
Ночное купание не прошло даром: утром рассопливилась, чихала; потрогала лоб – похоже, температура. Выпила таблетку из Ларисиного «наследства», горячего молока – этот продукт у нас не переводился.
Барбара, видя, что я расхворалась, поинтересовалась:
- Али неможется те, касатик? Где ж тя хвороба-то нашла, а?
Я отмалчивалась – не рассказывать же ей, что холодную ванну приняла. Старуха прониклась сочувствием, приготовила мне снадобье – из того же молока, только с добавлением свиного жира и каких-то трав. Ничего, помогло.
– Гони печаль-тоску от себя – хворь и не пристанет, – выдала сентенцию «целительница». И хитро подмигнула.
Старой карге не чужды, оказывается, философские взгляды и кое-какие познания в психотерапии.
После напастей, связанных с простудой, лезть в речку не хотелось. По вечерам, перед сном, обтиралась влажной паклей – больше грязь, конечно, размазывала, но становилось легче. Во всяком случае, на душе.
На весь «табор» у нас имелся только один очаг – «при кухне». Его каждый раз на новом месте сооружали из камней и обмазывали глиной. Когда дождило, над ним устраивали навес из парусины. На кухне Марта хозяйничала: варила похлебку или бобы, заправляя блюдо салом. Однообразная стряпня до того осточертела – с души воротило. Впрочем, каждый волен готовить себе сам, в собственном котелке. Это иногда делали Зуко с Мадлен, а также Барбара – старуха частенько разжигала костерок поодаль от лагеря – варила «магические зелья», а может. кашу какую-нибудь.
У меня не было ни котелка, ни средств на его приобретение, а горячая вода позарез нужна. Надо… да нет – необходимо! – хотя бы раз в неделю помыть голову.
Я решила попросить Марту согреть немного воды.
Стряпуха сидела подле очага, держа на коленях деревянную миску с чертовыми бобами, на которые и смотреть тошно; уплетала их, заедая сырым луком. Запашок стоял тот еще.
- Битте, - вежливо сказала я, - их вилль… как это?.. хайс вассер – мне горячая вода нужна, ферштейн?
Марта прожевала, вытерла ладонью губы и… расплылась в улыбке.
- Schön, dass du willst, das verstehe ich nicht. (Красавчик, что ты хочешь, я не поняла)
Кто бы знал, как надоело мне это «schön»! «Красавчик» да «красавчик» – они что, других слов не знают!? Захотелось послать ее подальше, но я сдержалась. Состроила ответную улыбку.
- Heißwasser (горячая вода), - повторила я, стараясь выговаривать правильно.
Марта встала, подошла вплотную. Игривая улыбка не сходила с ее уст.
- Warum? – спросила она, дохнув луком, - Ich dich küssen besser (Лучше я тебя поцелую).
Я невольно отпрянула: что она задумала? Никак, целоваться лезет. Не увидел бы ее ревнивый муженек… Черт! Так и есть – Себастьян тут как тут! Грозно сверкая глазами, достал из-за пояса нож – показал мне, потом отвесил смачную оплеуху супружнице – та в крик, и бежать! Себастьян еще раз пробуравил меня глазами, спрятал нож и пошел вразвалочку к своему фургону.
Господи, боже ты мой! Не хватало только из-за какой-то дуры получить ножом в живот.
Тяжело вздохнув, я отправилась к Барбаре: просить согреть мне воду.
3
Выступая на «цирковой арене», я рисковала получить серьезное увечье, а то и вовсе «откинуть тапочки», но денег не видела, работала «за харчи». Наши, особенно Себастьян и Барбара, частенько наведывались в кабачок, двери которого выходили в сторону «табора». Я же довольствовалась порцией похлебки, «фирменным блюдом» Марты – бобами с салом, реже – отварной рыбой, и уж совсем редко – кусочком курицы. Более всего печалило отсутствие картофеля. Он еще не добрался сюда из Америки, застрял на полпути, в Испании, наверное. Мне ночами снилось: ем вареную картошку с селедкой. В трактире, думаю, тоже не бог весть какими деликатесами почивали посетителей, но все-таки разнообразие. А то, стряпня Марты – вот уже где! Раз Барбара угостила меня жареной на вертеле свининой, принесенной из «злачного заведения». Она явилась тогда сильно навеселе и проявила щедрость: поделилась кусочком восхитительно пахнущего, приготовленного со специями и травами, с хрустящей корочкой, мяса.
Себастьян, тот возвращался из кабака не просто выпивши, а «на бровях», громко орал, непотребно ругался и гонял свою благоверную.
Временами меня тоже тянуло напиться: тоска подкатит под сердце – хоть волком вой. Но не на что, и это, пожалуй, к лучшему, а то спилась бы к черту. Хорошо, что «бодливой корове Бог рог не дает».
Один Господь знает, как долго пребывала бы я на положении подмастерья, без гроша в кармане, когда б Зуко, вернее жене его Мадлен, не понадобились мои профессиональные навыки.
– Джек, вставай скорее! – разбудил меня среди ночи Хозяин.
Я сразу поняла: у Мадлен начались роды. А по прикидкам супругов до этого события еще недели две, как минимум. Обычное дело – ошиблись в расчетах.
Быстро поднялась – спала одетой – и пошла с Зуко к их «семейному» фургону.
– Я послал за повитухой, – объяснял Зуко по пути, – только боюсь, она не поспеет.
Говорил он по-немецки, но я почти все понимала – нужда припрет и китайский за неделю выучишь.
В фургоне тесно, как в берлоге: тут и узлы, и сундуки с корзинами, и испуганные дети жмутся в угол, и роженица стонет – сущий бедлам! Старшего сына Зуко отправил за повитухой, мелюзгу я приказала увести в мой «шалаш», и воды горячей наказала принести, в общем, спровадила Хозяина, чтобы не мешал.
На все про все ушло около часа. Хвала Создателю, обошлось без осложнений. Повивальная бабка прибыла, когда новорожденную
