пишут в газетах!
Я посмотрел на его газету – она была грязно-жёлтая, как песок на аллее передовиков и сильно мятая, возможно, от тщательного чтения.
Мужик вслух прочитал стихи, заканчивающиеся строчкой: «Но звери попали в капканы Ежова!». Я попросил у него газету. Он предложил поменяться:
- Дай-ка мне свою, а ты мою возьми, на!
И мы обменялись газетами. Его газетой была «Правда» за тридцать седьмой год.
На ленте конвейера стояло несколько больших ящиков открытых сверху. Двое проигравших нехотя встали и пошли к конвейеру. Я за ними. Мы взяли молотки, влезли на ленту, я заглянул в ящик – он доверху был набит школьными тетрадками. Я переворошил верхний слой тетрадок, они все были надписаны: фамилия, имя, класс, школа, город. Раскрыв одну я понял, что это сочинение по книге президента. Взял другую – там было то же самое.
Укупорщики быстро заколотили ящики, повесили какие-то бирки. Лента шла пустая и они, спрыгнув с неё, ринулись к столу. Но я увидел ещё один ящик, выплывавший из темноты. Я крикнул им. Они мне в ответ: сам давай, делай красиво, учись!
Я был деловит и собран, всё делал, как они и получалось неплохо. Увидел сбоку дыру, прикрытую старой мешковиной, потянул сгнившую мешковину, она лопнула и из дыры вывернулась загорелая мускулистая рука с чёрными вздутыми венами и наколкой на бицепсе: «Склонен к побегу».
За столом мой рассказ выслушали спокойно. Поднялся один – посмотреть.
Рука висела, слегка подрагивая и покачиваясь. Укупорщик прочитал наколку, покачал головой и забросил руку обратно в ящик. Забил дыру. Постоял, подумал и добавил пару гвоздей-соток. Он не уходил, шла партия ящиков и, вот уже все укупорщики слаженно возились с ними.
У меня дрожали руки, я не решался брать молоток, но меня позвали.
- Иди сюда, - сказал бригадир, - подавай мне доски, мы в раз всё оформим!
Я с опаской посмотрел, ну, а что в этом? В этом были рулоны ватмана, чертежи, толстые папки с документами. Я взял первую попавшуюся папку, развязал тесёмки и, подумав, что это, пожалуй, диссертация какая-то, листанул наугад страницы, наткнулся на «Приложение», там значилось: военные карты и карты Таро Тота, географические карты СССР и США, Японии и Китая, докладные записки разных институтов, протоколы закрытых заседаний депутатских групп, годовые подписки журнала «Партийная архитектура», ноты симфонии «Vae Solis». Я пролистал дальше и нашёл название этого труда: «Щупальца Кальмара»,а ниже было пояснение – «План тайного и внезапного переноса нашего строя на их материально-техническую базу». Мне захотелось подробнее ознакомиться с этим трудом, но жёстко акцентированный голос бригадира вернул меня на ленту конвейера.
- Посмотрел? – спросил он, недобро щурясь. – Теперь иди вон туда и жди меня, поговорим о ненужном твоём любопытстве и о секретности в работе.
Я стоял и ждал его. Ему оставалось сделать десятка два шагов, но поговорить нам не удалось. Поток воды обрушился на нас. Стеклянная стена проливного ливня настолько густого и плотного, что я увидел в нём своё растерянное отражение – разделила нас. Откуда-то послышались слабые крики и пропали. Я заметался, потерял ориентировку и сунулся, спасаясь от дождя в ящик стоявший на конвейере. Пока влазил, заметил, что лента движется. В ящике было сухо, сквозь доски протекала вода, но незначительно. Я лежал на чём-то ворсистом, надёжном. Оказалось, на солдатской шинели. «Вот, кстати, - подумал я, - вымок, насквозь вымок…». Я надел шинель и сразу стало хорошо, тепло… На какое-то время я забылся, а очнулся, когда услышал характерный перестук колёс поезда идущего по железке. Подбирая полы шинели, я вылез из ящика и оказался в сумрачном помещении. Это был вагон. Я бросился к дверям, ломанул их плечом, но они были закрыты наглухо. Хотелось плакать. Я сел на пол, всхлипнул, и услышал негромкий голос:
- Ну что ты, браток? Ничё… Всё будет хорошо, не грусти.
Глаза привыкли к сумраку вагона, и я увидел их. Несколько человек в шинелях, на нарах, в глубине вагона.
Один из них снова приободрил меня, посоветовал застегнуть шинель. Чьи-то руки опустили к моим ногам плотно набитый сидор.
- Вот и порядок, - сказал тот, с негромким похожим на отцовский голосом. – Сейчас я за тебя спокоен. Боекомплект у тебя на руках. А то без пайка-то, куда хужее, верно?
И я согласился.
Он попросил спички, я знал, что у меня нет спичек, но для уважения – тщательно пошарил в карманах, вытащив попутно газету.
- А-аа… свежая? – обрадовался он.
- За тридцать седьмой год, - сказал я.
- Это понятно, - сказал он, - а число?
И я не уловил в этом его вопросе ни иронии, ни насмешки. Я не ответил.
- Ты почитай, почитай, - попросил он, - вон и ребята послушают.
К нам уже подсаживались.
Я прищурился: - «Выродки!», - начал с выражением.
- Не то, не то! – с мукой в голосе сказал он. – Как там на фронтах?
- На фронтах?! – повторил я. – На фронтах… Сейчас, вот, нашёл!
И я начал читать сводку: «Южный фронт Испании – войска продвинулись. Восточный фронт Испании – большие потери у мятежников. Мадридский фронт – тяжёлые бои с переменным успехом».
Они молчали, может, думали о тяжёлых боях на Мадридском фронте, может ещё о чём…
И я молчал, и я думал… Я ощущал полное с ними единство, меня грело слово «браток»… И вот, что ещё я думал: «Кто знает, в чём оно – с ч а с т ь е н а ш и х д н е й?».
Вагон сильно мотало, но ровно стучали колёса на стыках – навевая сон. И лишь воспоминание о том, давно уже улёгшемся облаке песчаной пыли – тревожило меня и не давало заснуть.
* « Fiambres» - (исп.) – здесь: пушечное мясо.
** « Шурави марг» - (афган.) – русский мёртв
