приятель уехал в Сибирь. Светка что-то говорила о родном Саратове, о своем романе с офицером, когда была еще школьницей, и Ника, почти не слушавшая ее, была ей благодарна. Потом они пили чай, и Светка пыталась накормить Нику булочкой с повидлом. Нику рвало, желудок не принимал ничего. Светка вызвала скорую, и Нику забрали в больницу. Фотографию Игоря Светка временно забрала себе «от греха подальше». Добродушная и бесхитростная Светка навещала Нику ежедневно, приходила после лекций. Приносила охапки кленовых листьев и ставила их на столик возле кровати. Через две недели, когда Нику выписали, Светка привезла ей пальто. Дотянувшее в том году до середины октября бабье лето пролетело, отшумев листопадом. Москву уже дня три полоскали унылые осенние дожди.
Выйдя из больницы, Ника стала учиться с какой-то новой для себя злостью, просиживать допоздна в читалке. Она и не заметила, когда ее боль стала чем-то другим, чему она не смогла бы подобрать название. Черная Дыра, может быть? Пожалуй. Искривленное пространство, пожирающее все, что приближалось к нему, затягивая внутрь этой жуткой воронки, и нет силы, способной спасти от падения. Теперь эта дыра была в ней самой, но заглядывать туда она не спешила. Во всяком случае, она уже не разглядывала его лицо часами напролет. Ее оберег перекочевал в томик любимого Гейзенберга. Она доставала фотографию из сокровищницы по воскресеньям, и почти спокойно смотрела на нее. Боль, обида, желание доказать ему что-то, переубедить, объяснить, что он не прав, рассказать что-то такое, что невозможно рассказать больше никому. Все это перестало быть ее навязчивой идеей, ее до боли невыполнимым желанием. Она любила его. Она перестала мечтать о нем.
На углях сгоревших иллюзий родилась другая страсть. Дьявольские воронки космоса. Она изучала их нрав.
Туманность Андромеды, светлая моя, зачем тебе моя душа, когда в мире властвуют Черные Дыры?
Светка закончила физфак и уехала в Новосибирск. Оттуда до научного городка была всего сотня километров. Сотня километров до него. Эта мысль неприятно кольнула Нику. Чепуха! Красивый, знающий себе цену Игорь. И добродушная, шумная, жизнерадостная и простоватая Светка. Ее лучшая подруга. Их даже рядом представить трудно.
Ника старалась не вспоминать об Игоре. Два года каждую минуту она думала о нем. Ловила себя на мысли, что все время говорит с ним. И чувствовала, нет, знала, что и он говорит с ней.
Через год от Светки пришло письмо. В новосибирском университете было место на кафедре, и Светка звала ее к себе.
Если жить в России, то лучше всего - в Сибири. Уж там-то морозы честные, не маскирующиеся то и дело под европейскую неопределенную слякоть. Но как поехать туда, где всего сотня километров до него? И как не поехать? Он не написал ей ни одного письма.
… - Я писал тебе письма каждый день. Разговаривал с тобой каждую минуту, - ответил интернет. Ника только сейчас заметила, что вот уже час провела в трансе. Бог знает, сколько времени строчка внизу экрана лихорадочно сигналила красным цветом, вызывая ее в онлайновый режим. Она уже перестала удивляться тому, что он опять угадал ее мысли.
- Ты писал мне письма?
- И клал их в стол. Единственное, что я взял с собой в Канаду. Кроме рукописей и книг.
Ника не знала, что ответить. Пальцы застыли у клавиатуры. Пауза затянулась.
- Тебе пора спать, милая, - наконец появилось на экране. – Ты слишком мало спишь. Ты мне нужна молодая и красивая. Целую и пока. Пусть тебе приснится что-то очень хорошее. Я, например…
- Целую, мой солнечный ветер. Пока…
Ника легла в постель, но сна не было. Он писал ей каждый день. Если бы она знала. Что бы она сделала, если бы знала?
… Поехать к нему, забыв лицо, которое снилось ей все эти годы? Лицо малыша, не получившего право на жизнь.
К тому же был еще Чижик, программист с факультета вычислительной математики. Вообще-то его звали Толя Ефимов. Как-то в дверях кафедры возник худенький сутулый паренек в очках минус тринадцать, с ершиком коротких волос на голове и выпалил:
- А я думал, ты мальчишка. Фамилия у тебя украинская, не понять. Такие статьи пишешь!
- Не украинская, а белорусская. А ты мои статьи читал?
Он читал все ее работы, удивлялся их смелости, и вскоре стал делать для нее расчеты на ЭВМ, как тогда назывались компьютеры, шумные, величиной со шкаф, с громадными бобинами и жуткими монстрами - устройствами ввода, заглатывающими толстые колоды перфокарт. Он ходил за ней по пятам, всегда был тут как тут, смотрел на нее восторженно сквозь толстые стекла своих очков, носил ей кефир, когда она засиживалась на кафедре до полуночи, провожал до общежития вечерами. И, кажется, понимал, что она не полюбит его никогда. Как-то Толик сказал:
- Ты лучше всех девчонок, которых я знаю. Ты превосходишь их по всем параметрам.
Ника рассмеялась. Толик не обиделся. Действительно, ляпнул – так ляпнул, программист несчастный! О том, что будет делать, когда получит диплом, Ника не думала. Черные Дыры начинали раскрывать ей свои тайны. Ей хотелось заниматься этим и дальше. Но сокурсников ждали оборонные НИИ. Или… все-таки Новосибирск?
Вопрос решился неожиданно. Ее шеф предложил ей писать диссертацию. Это было невероятнее, чем взрыв сверхновой прямо во дворе физфака. Кто не знал ехидненького высказывания этого достойного ученика Ландау: «Женщина-физик – нонсенс. Или женщина, или физик!». Незадолго до этого она выступала с докладом. Мужчины снисходительно посматривали на глупышку до тех пор, пока она не стала говорить. Чем увереннее она отбивалась, тем больше было вопросов. «Вы пытаетесь решить то, что до вас не могли решить корифеи?», - ледяной взгляд академика лишил бы ее дара речи еще полчаса назад. Но не теперь. Она защищала не себя. Свое право изучать Черные Дыры, которые сожгли ее душу. Потом она узнала, что шеф сказал своему заму: « Я хочу взять эту наглую девчонку в аспирантуру».
До вступительных экзаменов оставался месяц, и Ника поехала в Ялту. С ней пытались познакомиться курортные донжуаны, но она сторонилась их, бродила вечерами одна по берегу, ненадолго появляясь на пляже днем. Через неделю Толя стоял в дверях ее номера.
- Ника, выходи за меня замуж!
- Я постараюсь быть тебе хорошей женой. - Она протянула ему стопочку чистых страниц.
- Я буду подписывать их тебе ежедневно, чтобы ты делал на них свои открытия.
Он был настоящим другом, терпеливым и заботливым. Вместе они писали статьи, вместе прожили десть лет. Десять лет он делал вид, что счастлив. Она - что не думает об Игоре.
Она старалась быть ему хорошей женой. Чем больше старалась, тем больше отчаяния замечала на его лице. Они не завели ребенка. В 80-м она едва не решилась, и даже представила себе, как будет выглядеть, когда фигура ее округлится, изменится походка, а внутри нее умрет дыра, уступив место непостижимому и новому. Но Чижик заболел, и она сутками просиживала у его кровати, отложив эксперимент на потом. Этого «потом» не случилось. То болела она, то ее отправляли в командировки, потом сделали заведующей отделом. Она взяла подработку – читала студентам лекции, чтобы Чижик мог спокойно писать докторскую, не думая, как дотянуть до получки. Потом думать о малыше было уже поздно. Ей казалось, что она полюбила Чижика. Во всяком случае, он был для нее таким родным, второй Никой, тем огромным куском души. Но как-то она зашла в салон для Новобрачных, примерила свадебное платье. И рассматривая себя в зеркале, представила рядом Игоря.
В ноябре 82-го, когда в автобусах люди смотрели друг на друга, заглядывая в передовицы через плечо соседа; когда страна покрылась красными знаменами с черными лентами, провожая эпоху, Туманность Андромеды снова позвала ее. Пришло приглашение на конференцию из Академгородка. И ничего не объясняющая подпись – оргкомитет. Простая бумажка. Дуновение космического ветра, шуршащего мириадами частиц звездной материи.
Аэропорт Толмачево встретил Нику дружелюбным дождиком. В окне автобуса замелькали высокие, каких не встретишь в Европе, сосны, мокрые от дождя, и, может быть, именно поэтому особенно яркие. Запах хвои заполнял салон. Сосны, теплый дождик в ноябре – такой запомнилась Нике первая встреча с Сибирью. Когда автобус подъезжал к городку, пошел снег. Мечта детства. Черно-белый телевизор. «Девять дней одного года». Сотни снимков пролетевших сквозь его тело частиц, и склонившийся над снимками Баталов. И заветное, постоянной музыкой в душе: «Где-то есть город, город. Он не для всех…»
Какой он маленький, городок снов ее юности! Собравший в шестидесятые лучших из молодых, которым стало тесно в крупных научных центрах, городок уже пережил время своей славы. Многие возвращались, но тогда, в 82-м он был еще Олимпом, не подозревая, как и великая страна, о судьбе, которая уготована ему в 90-х.
До начала конференции Ника бродила по городку. Он казался ей не такими большим, не таким прекрасными, каким она представляла его лет пятнадцать лет назад. Хрущобы, летопись эпохи… Городок оказался беззащитнее, и от этого нравился ей еще больше. Она из улочек вела прямо в лес. Сибирь. Вот где стоило бы жить. Стоило бы…
… На экране ее компьютера вот уже год висела картинка, которую прислал ей Игорь – высокие ели в снегу. Лес в окрестности Торонто.
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые,
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия…
… Она увидела Игоря издалека, он делал доклад, она сидела в последнем ряду, но заметила, что он смотрит на нее. Она так и не подошла к нему.
Вечером Игорь позвонил ей в гостиницу.
- Ника, я зайду к тебе часов в девять.
- Да, Игорь.
В семь в дверь постучали. Светка выглядела испуганной, но довольно бойко выложила все как на духу:
- Узнала, что ты приехала. Уезжай, я прошу тебя. Я виновата перед тобой. Игорь попал в больницу. Ему нужен был уход. Потом у нас родился сын. Если муж уйдет, я не знаю, как мы переживем это. Прости, но уезжай.
Ника быстро собрала вещи и села на последний автобус.
Когда она вернулась в Москву, на столе лежала записка. На ней был номер больницы и телефон. Толю забрали по скорой.
Спустя час зазвонил телефон. Голос заглушали короткие гудки:
- Я в Толмачево, утром буду в Москве.
- Игорь, не надо.
Он ее не слушал. Говорил, что надо что-то менять, что все это просто глупо. За полчаса до прибытия рейса из Новосибирска она была во Внуково. Что они говорили друг другу, она не смогла бы вспомнить. Она помнила каждую секунду этой встречи. Она слушала его голос и не понимала, что он ей говорит.
Солнце мое, солнце, что ты сделал с нашей жизнью?
Больше Игоря Ника не видела. Из Внуково она поехала в больницу. У мужа слабое сердце, но все будет хорошо, заверил ее врач. Все будет хорошо? Доктор, пропишите рецепт счастья! Она стала еще бережней, еще внимательней относится к мужу.
Чижик ушел от нее сам. Через четыре года. Сказал только:
- Я не хочу тебя держать. Найди Игоря.
Искать Игоря она не стала. Она ежедневно искала его статьи в журналах, потом, когда появился компьютер – в интернете. Его все больше печатали в США и Канаде.
А у нас…
… наука здесь больше не живет.
И любовь?
…. Вечером, когда она включила компьютер, интернет молчал. Не было ни электронных писем, ни вызова в онлайн. Игоря не было в сети. Начались дни без
