дурень ты, ой дурень, - и не думала униматься колдунья. – Да разве ж это простая змея?
- А какая же?
- Это же Белая Змея была. Она же царица змеиная. Стоит кому мяса её вкусить, так тому сразу же все клады лесные откроются. Вот тогда бы я тебе и показала клад Кацибея. А теперь что? Да пропади ты пропадом дурень безмозглый!
Махнула старуха рукой и шагнула в кусты темные. Захарка за ней, а Малахи в кустах уж и след простыл. А тут еще и тучи опять на луну набежали, дождь мелкий с неба накрапывать стал. Напасть за напастью на парня посыпались. Скоро и тропинку он потерял.
И шел теперь пастух наугад, пробираясь через колючую чащу, часто спотыкаясь, проваливаясь в чавкающую грязь и царапая лицо об острые сухие ветки. А когда бедолага и вовсе стал силы терять, он оступился вдруг, потерял опору под ногой и покатился куда-то по мокрой листве. Захарка так устал от злоключений своих, что даже и не испугался внезапного падения. Упал и упал, чего тут особенного? Испуг к пастуху потом подкрался. На дне оврага, вместе с шепотом шипящим настиг он Захарку.
- Спасибо тебе добрый человек, - шипел над ухом парня чей-то протяжный и вовсе нечеловеческий голос. – Спасибо, что дочь мою от верной гибели спас. Обозналась старуха. Дочь мою вместо меня поймать хотела. Спасибо тебе, что отвел ты от неё беду. Говори, чего хочешь? Всё я для тебя исполню.
- Всё? – сиплым голосом переспросил пастух.
- Всё. Я ведь царица змеиная. Мне в моем лесу всё по силам.
- Клад я хочу найти, - рассмотрев на трухлявом пне крупную змею, решился на просьбу Захарка. – Разбойника Кацибея клад. Сможешь такое желание исполнить? Сможешь заветное место показать?
- Конечно, смогу, - прошипела царица. – Иди сейчас домой и как наткнешься на куст бузины, так и знай, что под кустом тем клад разбойничий сокрыт.
- А как же я дорогу к дому-то найду, - осмелев, засмеялся пастух. – Я ведь и идти-то не знаю куда.
- Иди, и ноги сами тебя к нужному месту выведут, - ответила змея и неторопливо поползла по черной листве прочь от изумленного собеседника.
К околице вышел Захарка скоро и как раз там наткнулся на куст бузины. Только сразу копать под кустом парень не стал. Светало уже. Некогда ему теперь клады искать, пора стадо деревенское на луг гнать. Вот там, на лугу весь день Захарка про клад и думал. Всё там порешил: и как деньги потратит, и как свататься пойдет, и где кафтан с сарафаном пошьет, и кого на свадьбу пригласит. Весь день думал да решал, а копать пошел уж по темному.
Думал, что быстро выкопает заветный сундук, да только не тут-то было. Где бы пастух ни копнул землю вокруг куста бузины, везде на камень наткнется. Лопату скоро Захарка сломал, пришлось за другой в деревню бежать, да только и та не долго продержалась. Вовсе из сил парень выбился, но не смог под кустом даже маленькой ямки вырыть. До утра бился, а толку – кот наплакал.
Пришлось следующей ночью еще раз за кладом идти. Однако и на вторую ночь не открылось сокровище пастуху. Захарка даже заплакал от обиды. Конечно обидно, знаешь, что клад под ногами зарыт, а взять его никак не получается. Упал изможденный пастух на оголенные корни бузины и лежал там, недвижим до тех пор, пока не забылся тревожным сном. И опять привиделся парню в том сне дед Егор.
- Чего Захарка - никак? – лукаво прищурил глаз дедушка. – А ты думал, что просто клады-то достаются? Их просто так не возьмешь. Здесь без риска никак не обойтись. Здесь страх свой начисто отринуть надо. Начисто.
- Как отринуть-то? – всполошился Захарка. – Ты только скажи мне дедушка, я мигом отрину. И страх отрину, и всё остальное прочее. Ты только скажи.
- А так, - подмигнул парню дед, - заберись-ка на сосну, которая возле куста бузины растет. На самую верхушку заберись и прыгни оттуда на кусты бузинные вниз голвой.
- Да ты что дедушка, как так можно вниз головой-то? - попытался развести руками пастух и тут же проснулся
Как раз над кустами бузины сосна и росла. Высокая сосна. Такая высокая, что и верхушки Захарка во тьме не рассмотрел.
- Да как же с такой прыгнуть-то? – зачесал парень затылок. – Здесь если прыгнешь, то непременно шею сломаешь.
- А если не прыгнешь, то не видать тебе никогда клада, - заскрипела в ответ парню сосна. – Клады, они отчаянных любят.
- Отчаянных?
- Отчаянных.
- А может вправду прыгнуть? – подошел к сосне Захарка. – Вдруг на самом деле клад найду? А не найду - тоже ничего. Все равно мне без Луши не будет жизни на свете этом, а здесь уж всё разом.
Пастух протяжно вздохнул, почесал бок и проворно полез на сосну.
Прыгал Захарка с дерева с закрытыми глазами, ожидая мгновенной погибели своей. Прошептал он первую пришедшую на ум молитву, набрал полную грудь воздуха и ринулся вниз с криком.
- Эх, жизнь моя грешная! Да пропади ты пропадом!
Только жизнь пропадом не пропала, и внизу ни обо что жесткое пастух не ударился. Там будто вода какая была и вошел в неё бесшабашный парень, как горячий нож в масло. Без ущерба для себя вошел и очутился в просторной, но изрядно усыпанной камнями пещере. Откуда-то сверху падал на Захарку тусклый и вроде бы чуть голубоватый свет. Пастух попробовал разглядеть источник света, но не смог, а потому, махнув рукой на свое любопытство, стал осторожно пробираться меж россыпей крутобоких валунов. Спроси сейчас кто-нибудь Захарку, куда это тот ползет, он, вряд ли бы ответил, но куда-то полз. И очень скоро туда приполз. Очутился пастух возле поросшей темно-зеленым мхом стены, и пути от неё дальше не было никакого. Зархарка от обиды даже кулаком по холодной стене стукнул. Стукнул да провалился опять куда-то.
Упал теперь пастух уже не меж жестких камней, а на прелую солому. В новой западне было еще светлее, да к тому же был там Захарка не один. Прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки сидел перед парнем древний старик. Такой древний, что, пожалуй, древнее стариков в целом свете не бывает. Был сиделец тот сед, космат, морщинист, и глаза у него были мутные – мутные, такие мутные, что встревоженная болотная муть против них, словно ясное солнышко супротив лунного отражения. На плече сгорбленного старика сидела справная, упитанная и с лоснящейся шерстью крыса. Старик с крысой внимательно разглядывали пастуха.
- Тебе чего?! – глухим голосом просипел старец.
- Ясно чего, - тонко запищала крыса, не дожидаясь ответа Захарки. – Он, Кацибей, за сокровищами твоими сюда пришел.
- Как за сокровищами?! - встрепенулся Кацибей и глухо закашлялся.
- А так, - завертела острой мордой упитанная тварь, - ты всю жизнь собирал их, собирал, берег, а этот раз, и пришел на готовенькое. Давай, - говорит, - мне всё.
- Не отдам, - чуть слышно прохрипел старик. – Костьми лягу, а не отдам.
- И не отдавай, - пропищала крыса и внезапно впилась острыми зубами в дряблую шею старика.
Старик охнул, осел, прислонившись к стене, а крыса громко причмокивая, стала сосать из него кровь.
- Да что же ты делаешь-то? - громко вскричал Захарка и, ухватив попавшуюся под руку палку, сильно ткнул ею крысу в жирный бок.
Крыса пронзительно взвизгнула, и тяжело переваливаясь с боку на бок, убежала в темный угол. Пастух бросился к Кацибею, усадил его поудобней и напоил водой из глиняной плошки.
- Вот спасибо тебе добрый человек, - чуть слышно прошептал старик. – Истерзала меня всего эта тварь. Каждый божий день кровушку мою сосет. Никакого спасу от неё нет.
- Так прогони же её, - посоветовал Захарка, перевязывая старику тряпицей еще кровоточащую рану на шее.
- Нельзя мне её прогонять, - пробормотал Кацибей, морщась от боли.
- Почему же нельзя-то?
- А потому и нельзя, что я без неё и вовсе здесь один останусь. Знаешь, как одному тяжело? Так тяжело, что уж лучше пусть она кровь мою пьет. Тоска смертная мне без неё будет.
- Так уходи ты отсюда, чего здесь тебе сидеть? – пожал плечами пастух. – Пойдем к людям.
- Нельзя мне отсюда уходить, - со стоном расправляя плечи, промолвил разбойник. – Все сокровища ведь без меня растащат. Нет уж, не уйду я никуда, до скончания века моего охранять добро свое буду.
- Да какая же тебе польза здесь от добра-то этого? - никак не хотел униматься Захарка. – Тебе ведь только мучения от него.
- Тебе не понять, - устало махнул рукой старик. – Нет у тебя ничего, потому и не понять. На вот тебе горшок с золотом. Бери с собой, может, и поумнеешь с ним. Здесь тебе на всю жизнь хватит. Вот поживешь в достатке и вспомнишь тогда меня, а как вспомнишь, так мы с тобой еще разок насчет добра моего поговорим.
Кацибей вытащил из-под серого камня большой горшок и вручил его пастуху.
- Зря добро своё разбазариваешь Кацибеюшка, - прошипела из тьмы крыса. – Не в те руки золото ты отдаешь. Не в те.
- А ты молчи, - огрызнулся старик. – Я сам знаю, что делать мне.
Пастух почувствовал в руках изрядную тяжесть горшка, хотел поблагодарить старика, но тут завертелось все вокруг, и оказался Захарка под развесистым кустом бузины. И горшок рядом с ним стоял. Светало. Парень быстро схватил свою добычу, и счастливо улыбаясь, побежал к деревне. Всё у него получилось, как хотел. Теперь вот и к Луше свататься смело можно. Бехтерь столько за всю свою жизнь не видел. Вот счастье-то, какое.
И тут столкнулся Захарка на тропинке с плачущей Лушей. Навзрыд девушка плакала, не замечая ничего вокруг себя. А следом за Лушей, понуро склонив голову, шагал заезжий коробейник.
- Чего она? – строго спросил пастух, ухватив коробейника за плечо. – Ты что ли обидел её?
- Да ты что?! – искренне смутился коробейник. – Да как же я её обидеть-то могу? Я ведь люблю её. Из-за отца она плачет. Не дает нам Федот благословения. Сначала, - говорит мне, - двадцать рублей заимей, а потом и свататься приходи. А где мне двадцать рублей-то взять? Это же знаешь, какие большие деньги? Мне столько за всю жизнь мою не наторговать. Вот и решили мы с Лушей тайком убежать.
Луша обернулась к коробейнику и прижалась к его груди. Плечи девушки так жалостливо вздрагивали, что у Захарки у самого слезы из глаз хлынули. Вздохнул он тяжело да отдал коробейнику горшок с золотом, а сам побежал на деревенскую околицу стадо собирать.
Только-только показало солнышко блестящий краешек свой из-за леса дремучего, только-только петухи на деревне песнь свою утреннюю затеяли, а пастух Захарка уже на ногах. Забота у него такая – ни свет, ни заря на ногах быть. Пятый год уж Захарка мирское стадо пасет, и вся деревня им не нахвалится. Нет ни в одной деревне такого заботливого пастуха. А чаще всех хвалят пастуха коробейник Иван да его жена Луша. И не только хвалят, а как родного его у себя в новой избе принимают. Только редко к ним Захарка заходит. Недосуг всё ему. Забота никогда ему покоя не дает. Другие люди от забот печалятся, а Захарка им всегда рад. Таким уж он на свет белый народился.
КОНЕЦ.
