Мы искали друг друга. Гл.3. От сессии до сессии

полным-полно), но уже особый мирок, со своим жизненным укладом, типичное захолустье. Здесь все друг друга знают, но никто никому не навязывается, живут каждый сам по себе.
Антонина с Максом шли вдоль дощатых, в рост человека, заборов. Иногда доносилась приглушенная музыка и людской гомон, большинство же домов  мирно спало: их обитатели, люди, преимущественно, пожилые, даже на Новый год не засиживались после полуночи.
- Пришли, - сказала Тоня, толкнув незапертую калитку, не отпуская, при этом, руку провожатого.
- Тонь, я пойду, наверное, - пробормотал Макс, неуверенно. – Там бабуля твоя…
- Да они с Мишкой дрыхнут уже, без задних ног, - оборвала его женщина.- Пойдем.
Макс покорно прошел к дому, где, судя по темным окнам, спали. Тоня открыла дверь ключом.
- Заходи.
Включила свет.  Макс вошел и оказался на небольшой застекленной веранде (она же прихожая, она же кухня). Огляделся: мойка, газовая плита, холодильник, кухонный столик, полки с посудой. Все более чем скромно, свободного места ровно столько, чтобы поместиться, не толкаясь, двоим, ну, максимум троим. Даже вешалки для верхней одежды не было, только в углу, на гвозде висел огромных размеров тулуп, и стояли две пары  (взрослая и детская) резиновых сапог.
Антонина тотчас же, едва закрыв за собой дверь, заключила гостя в объятия и одарила долгим жарким поцелуем. Макс ощущал себя как на минном поле: одно неосторожное движение и они что-нибудь непременно здесь опрокинут, наделают шуму, переполошат и бабушку с правнуком и всех соседей… Он не готов был к столь бурному проявлению необузданной страсти, но не находил в себе сил (да и желания) противиться.
- Пойдем, - прошептала Тоня.
Не снимая пальто, они прошли через небольшую комнату, где в темноте угадывались очертания дивана, на котором кто-то спал, вошли в комнатку еще меньших размеров. Здесь поместились только платяной шкаф, тумбочка и большая железная кровать, украшенная никелированными чашечками-шишечками.  Обстановку Макс разглядел, когда хозяйка включила настольную лампу-ночник; впрочем, гостю было не до того, чтобы глазеть по сторонам.
Наконец-то они освободились от пальто, скинув их на стул. Дверь Тоня заперла на шпингалет. Она буквально пылала, и, обняв Макса, обдала его жаром своего, как видно истосковавшегося по мужской ласке, тела. Они повалились на кровать, заскрипевшую, обиженно, старыми пружинами. Рука Макса запуталась в медно-рыжих волосах …
В этот момент в дверь постучали.
Антонина заругалась сквозь стиснутые зубы, рывком встала. Вышла, прикрыв  за собой дверь. До Макса донеся шум и негромкая перебранка: «чего ты мне жить не даешь…», «… совсем стыд потеряла», «да пошла ты!…». Макс торопливо  надел пальто. Заниматься сексом в такой обстановке,.. нет уж, увольте; Рудик, его больничный приятель, и тот не рискнул бы.
Тоня пыталась  удержать Макса, правда, не слишком настойчиво, поняв, что  не судьба им, нынче, заняться любовью…
Новый год по московскому времени Максим встретил  дома, в кругу семьи.

4
Жизнь – это не те дни, что прошли, а те,  что запомнились.
Новогоднее приключение Макс пожелал бы забыть, вычеркнуть из жизни. Очень уж незавидна   роль юнца, которого соблазнила и собиралась затащить в постель  зрелая женщина, и которому ничего не обломилось. Ну, за что  такая непруха?
Зацикливаться на неудачах – последнее дело. Подсознательно Макс понимал: заниженная самооценка – верный способ остаться неудачником до конца дней своих. Понимал и старался смотреть на жизнь с оптимизмом. Только не всегда у него получалось.
Зимняя сессия далась Максиму тяжело, можно сказать, еле-еле. Обошлось без «хвостов», и то, слава богу.
В феврале заметно потеплело, зацвел урюк. Зима огрызалась еще редкими холодными дождями, переходящими в снег, но окончательный приход тепла был не за горами.
Вместе с запахом весны в воздухе витала тревога. По городу ползли слухи: готовится что-то страшное, чуть ли не массовая резня. Участились уличные стычки. Их можно было бы списать на обычные разборки подростковых группировок, если б не бросалась в глаза явная националистическая окраска. Кто-то сознательно подогревал антирусские настроения в молодежной среде.
Восток – дело тонкое. А где тонко, там и рвется. Здесь бытовой конфликт, обычная свара между соседями может спровоцировать настоящую бойню.
В то воскресенье все началось с банальной драки у кинотеатра. Показывали  индийского «Танцора диско». У касс, разумеется, вавилонское столпотворение – всем известна любовь азиатского населения к индийскому кино, проявляющаяся столь бурно, что на её фоне меркнут  киношные страсти. Билеты брались буквально с боем, оторванные пуговицы и рукава никто  в расчет не брал. У кого-то сдали нервы: ответил на толчок пинком, а на удар ударом. Ножом.
На мгновенье стих гомон толпы, она расступилась вокруг распластавшегося на асфальте тела, страшась поверить в реальность происходящего. Вид багрового пятна, расплывающегося по белой рубашке, вогнал людей в ступор.
Гнетущая тишина взорвалась криками. От кинотеатра волнами пошли хаос и насилие. Окрестные улицы мгновенно оказались во власти бесчинствующей толпы, избивающей «европейцев», всех, кто только попадался под руку, не разбирая правых и виноватых.
Несколько дней город гудел растревоженным ульем. Постепенно все вернулось на круги своя. Но в людях поселились страх и недоверие.
В целом мире никто не догадывался, что огромная страна уже вступила на путь, который через каких-то семь лет приведет к ее распаду.

5
В Средней Азии основной строительный материал – глина. Из нее  не одно тысячелетие возводились и селения и целые города. Постройки со временем ветшали, рассыпались, возвращаясь к исходному состоянию, к глине, которая, в свою очередь, служила строительным материалом для новых сооружений. Затем все повторялось снова и снова. Среднеазиатские города, таким образом, в буквальном смысле, возникли из праха, дабы в прах обратиться. Даже в самых древних из них, за редким исключением, не сохранилось старинных зданий.
Родной город Максима  был относительно молод, построен в советское время и до шестидесятого года именовался Сталинобадом. Тогда это был небольшой  уютный городок, перенесенный сюда, казалось, из российской глубинки: точно такие же домики с палисадниками, сидящие на лавочках у ворот старушки ничем не отличались от своих сверстниц откуда-нибудь из Борисоглебска или Старого Оскола. Во дворах двухэтажек  русские мужики так же «забивали козла», по пути с работы заскакивали попить пивка или «пропустить соточку» в забегаловку – «американку». Всех и отличий - текущие вдоль дорог арыки  (чисто азиатский элемент городской инфраструктуры), да еще высоченные пирамидальные тополя  по обочинам.
Город рос. Росли и проблемы. Пресловутый квартирный вопрос испортил не только москвичей. Душанбинцы, «дети понедельника» (душанбе, по-таджикски – понедельник) все чаще стали задумываться: не про них ли написана песенка «Остров невезения»?
Появились чемоданные настроения.
На Главную площадь вышли десятка два пенсионеров из  здешних немцев, развернули плакат «Отпустите нас на родину». Сначала на них никто не обратил внимания; прохожие равнодушно читали воззвание, проходили не задерживаясь. Милиция появилась через четверть часа, когда стали собираться зеваки. Демонстрантов оттеснили и препроводили в ближайший участок, где строгого вида «человек в штатском» потребовал предъявить документы. Немцы спокойно достали паспорта, отдали «гебисту». Тот долго и внимательно их изучал, затем сложил аккуратной стопкой на столе; жестко глянул в глаза представительного немца, держащегося уверенней остальных, явно лидера группы.
- Зачем порядок нарушаем, граждане?
- Мы ничего не нарушили. Мы..,- начал, было, немец, но «гебист» перебил:
- Зачем вам, - сделал ударение, - неприятности? Существует порядок выезда на постоянное место жительства в ФРГ, и вам он известен. Со всеми вопросами обращайтесь в Москву, в посольство.
Пенсионеров отпустили по домам, с наказом впредь воздерживаться от публичных акций. В тот же день радио «Немецкая волна» сообщила, что  «в Душанбе немцы  протестуют  против чинимых властями препятствий их выезду на родину».
А уехать хотели многие, и не только немцы. Просто тем было куда ехать. Максу пришло письмо из Ганновера от бывшего соседа и одноклассника Пашки Мюллера. Пашка после школы поступал в Политехнический, не прошел по конкурсу; в армию он тоже оказался не годён – белобилетник, и вместе с родителями укатил в Германию. В конверт было вложено  несколько красивых цветных фото: Пашка в модном джинсовом прикиде на фоне старинного замка, семейство Мюллер на фоне собственного дома, семейство за столом с випивоном-закусоном и огромной вазой, нагруженной бананами, ананасами и еще какими-то неопознанными тропическими диковинами. Знай, мол, наших!
- Жуй ананасы, проклятый буржуй, - шутливо-беззлобно прокомментировал Макс, ни сколько не завидуя Пашке.
Он решил, что со временем тоже уедет. И непременно в Австралию. Почему именно туда? А куда еще - не в Израиль же. В Австралию многие едут (по слухам), страна открыта для иммигрантов, опять-таки природа там необычная, красиво –  земной рай.
Пока же надо было закончить учебу, получить диплом, начать жить самостоятельно.

6
Удобнее всего мечты складывать в будущее. Как бы не била нас жизнь, каким бы местом не поворачивалась к нам судьба, мы продолжаем верить, что «завтра будет лучше, чем вчера». Даже когда убеждаем всех (и себя, в том числе), что не верим в перемены к лучшему, в душе все-таки остаемся оптимистами. Иначе существование наше просто потеряет смысл.
Макс верил в счастливую фортуну, хотя и не желал палец о палец ударить, чтобы привлечь эту капризную даму на свою сторону, плыл по течению – куда вынесет.
В городе безобразничала весна. Погода в марте давно стала притчей во языцех.  «Марток оставит без порток» - это про среднеазиатский климат. Уже, бывало, пригреет так, что людям кажется: ну всё, лето пришло, зимнюю одежду – по шкафам, извлекаем оттуда купленные еще осенью босоножки… Как вдруг, бац – снег на голову (в буквальном смысле). Каждый год одна и та же история.
Макс ехал с занятий в переполненном автобусе, страдая от духоты: с утра пальто надел, да зря, как оказалось; к тому же встал он в неудобном месте, в проходе, где самая толкотня.
«Не забываем оплачивать проезд, граждане пассажиры. Пробиваем талончики. У кого не имеется – приобретаем в кабине водителя. Не дожидаемся проверки…», -  гудел над головой  динамик.
То и дело Макса трогали за плечо, совали «пятнашки» и двугривенные, бубнили: «Передайте». Макс послушно отправлял монеты дальше по цепочке. Когда его тронули в очередной раз, даже не оглянулся, протянул руку за деньгами.
- Привет, - услышал Макс и вздрогнул от неожиданности.
Рядом стояла Татьяна, «боткинская» приятельница (не называть же ее подругой по «Заразке»), еще более похорошевшая за то время, что они не виделись.
- Здравствуй. Долго жить будешь - только что тебя вспоминал.
- Правда? – спросила Таня не без лукавства.
- Да, - не очень уверенно ответил Макс.
Теперь слукавил он: вспоминать-то вспоминал, да только другую; Татьяна