Мы искали друг друга. Гл. 5. Снимается кино

Глава 5. Снимается кино

1
Стройотряд – дело добровольно-принудительное. Когда университеское начальство говорит: «Надо», с ним не поспоришь.
Макс надеялся, что Саша приедет, позвонит ему, как обещала. Не дождался. Прошел июнь, а в июле он, боец отряда «Пифагор», отбыл на строительство Рогунской ГЭС.
Студенты мехмата, понятно, не чета их «коллегам» с Физкультурного. Но и считать, что все математики поголовно чокнутые очкарики-задохлики – большое заблуждение. Среди «пифагорейцев» были даже два мастера спорта: парашютист и боксер(!). Вот строителями математики оказались никакими. Единственный инструмент, который им смогли доверить, это совковая лопата – бери больше, кидай дальше.
Сооружение ГЭС, строго говоря, еще  не началось. Там разные подготовительные работы шли, «нулевой цикл». Стройка велась главным образом в городке Рогуне. Туда и определили студентов. Ставили их, естественно, чернорабочими – строительный мусор убирать, ну и вообще, на подхвате. Пашешь, что твоя лошадь, а заработок – кошкины слезы. Жарища стояла адова, да еще пыль постоянно, вонь от баков с кипящей смолой. Преисподняя, должно быть, именно так и выглядит.
Что же касается «бытовухи», это отдельная песня. Жили студенты в старых прокопченных балках-вагончиках, кишащих тараканами. С рыжими тварями никакого сладу не было – ползали, где и когда хотели; не кусались, и на том спасибо. Вот местные комары, те попили у студентов кровушки, в прямом и переносном смыслах.
Математики ругались ненаучными словами, по вечерам нарушали сухой закон, переставали бриться (еще одно нарушение стройотрядовского кодекса), выражая, таким образом, свой протест. Только дела до этого, похоже, не было никому.
Леха Трофимов, тоскуя по свежему горному воздуху, излил ностальгические настроения в поэтических строках:
Ледники пламенеют кострами на горных вершинах,
Эдельвейсы – будто бы искры от них.
Горных рек водопады ревут,
Этот рев отзывается в жилах.
Мы как черти в аду, так в нас запах костровищ проник.


2
По стройке прошел слух: тут будут снимать кино. И действительно, на следующий день прикатил «уазик» с надписью «киносъемочная». Из машины вышли трое: женщина в  ядовито-желтой футболке и шортах-«бананах», лысоватый толстячок в  затрепанных штанах и сандалиях на босу ногу и долговязый тип в ковбойской шляпе «а ля Юл Бриннер».
Местное начальство вышло встречать киношников, организовало им мини-экскурсию по стройке, Точнее, не «им», а «ей» - смотреть отправилась женщина; толстячок и долговязый уселись в тени, о чем-то оживленно говорили. Дама, тем временем, осматривала, расспрашивала, всюду совала востренький свой носик, делала пометки в блокноте. Студенты решили: она у приезжих главная. И ошиблись. Алла, так звали любопытную особу, оказалась помрежем (помощником режиссера). Алик-ковбой был оператором, а неуклюжий толстяк, - коллеги величали его Георгичем, - он-то  и являлся главой, а именно – режиссером, причем известным: его фильмы брали призы на всяческих  конкурсах (даже международных)  документального кино. Георгич был из тех руководителей, которые умеют  так организовать процесс, что  все само собою крутится-вертится,  подчиненные вкалывают, работа кипит, а  шеф спокойно взирает сверху, мыслит, творит, не отвлекаясь на мелочи; тут главное – найти толковых помощников. В команде Георгича помреж Алла была той самой рабочей лошадкой, что тянет воз. Хотя, нет. Не с лошадью   уместно сравнение деятельной, кипучей, темпераментной Аллы, а с вихрем, штормом, ураганом. Пожалуй, главная заслуга Георгича, как начальника, была в том, что сумел он обуздать стихию, направить энергию помощницы в нужное русло.
Алла оббежала стройку в десять минут. «Гиды» едва поспевали за ней. Закончив осмотр, Алла направилась к  «пифагорейцам».
- Привет, мальчики!
Студенты стояли живописной группой, опирались на лопаты - ни дать, ни взять,  картина на тему трудовых будней строителей БАМа. Были они черны от загара и копоти, в пропыленных, заляпанных цементом рабочих штанах, по пояс голые, на щеках – пятидневная щетина. «Мальчики» вразнобой ответили на приветствие гостьи, поглядывая с нескрываемым любопытством на киношницу. Алла достала из кармана пачку «Примы» и спички, прикурила по-мужски, прикрывая ладонью пламя от ветра, чем  озадачила студентов. По их разумению такой яркой женщине, представляющей здесь «волшебный мир кино», приличествовали сигареты класса не ниже «Мальборо», и уж во всяком случае, не такая дешевая дрянь, что смолила Алла.
- Мы делаем кино о стройотрядах, - начала объяснять помреж, убирая пальцем табачные крошки с губы.
- Художественное? – поинтересовался кто-то из математиков.
- Документальное. Нам вас рекомендовали… – Кто рекомендовал, она не уточнила. – Ваш отряд называется «Пифагор»? Хорошее название, подойдет. Значит, завтра и начнем. С утра. Просьба не наряжаться, и вообще, марафет не наводить. Вы нужны нам именно такие, как сейчас. Понятно?
Помреж обращалась со студентами, как со своими подчиненными. Не удосужилась даже поинтересоваться, желают ли они, собственно говоря, участвовать в  затее киношников.
Впрочем, студенты были совсем не против. Сняться в кино? Почему бы нет. Разнообразие, какое-никакое, к тому же, обещали заплатить, а рубль, он никогда лишним не бывает.

3
Перед съемкой Георгич собрал студентов. Объяснил задачу.
- … Запомните два главных правила. Первое: не пытаться играть, изображать что-то. Делайте все, как всегда. Второе: не смотреть в камеру. Кто будет таращиться в объектив – получит  от Аллочки по лбу.
Помреж сделала страшное лицо: пощады не ждите.
Оказалось, это чертовски трудно, «не замечать» камеру. И не пытаться актерствовать. Несмотря на грозное предупреждение, «пифагорейцы», нет-нет, оглядывались на оператора, делали умные лица, или изображали ненатуральные улыбки, слишком картинно размахивали лопатами. Аллочка подбегала, кричала на нерадивых «актеров», грозила кулаком, ругалась матом:
- Стоп! …! Куда смотришь!! А ты?! Убери сейчас же с лица улыбку идиотскую. И ты, тоже. Вы что, нарочно, … мать! Сколько  можно повторять: делайте все, как обычною. Нечего, … клоунов из себя корчить!
Георгич не вмешивался, сидел в тенечке, под зонтиком, насвистывал что-то, барабанил пальцами по колену. Знал старый кинематографический волк: привыкнут – перестанут обращать внимание на оператора с камерой, а пока пусть им Аллочка мозги вправит.
Оператор Алик  не торопился пускать камеру, дабы не расходовать понапрасну пленку, примеривался с разных ракурсов, ждал команды Георгича.
Во второй половине дня, когда жара достигла пика, когда все живое благоразумно попряталось от солнца по щелям и норам,  когда строители, устроившись под навесом, предавались фиесте (по-восточному – кейфовали, а по-русски – гоняли лодыря), подъехал и разгрузился самосвал с горячим асфальтом. Нашел, гад, время! Пришлось студентам взяться за лопаты и идти туда, где и вовсе сущий ад – и сверху жарит, и снизу. Тут-то им стало не до кино, чем немедленно воспользовался Георгич, дав  Алику команду снимать.
Процесс, как любил выражаться новоиспеченный генсек, пошел. Снимали сразу с двух точек: Алик и его помощник знали свое дело.  Студенты послушно вкалывали, не за страх – за совесть, матерились только сквозь зубы: сюда бы их, начальников долбанных, в это пекло… Злой оскал придавал лицам «пифагорейцев» дополнительный колорит; кадры получились – то, что надо.
В последующие дни снимали не только работу, но и бытовуху: вагончики, со всем их содержимым, включая тараканов (Алик умел снимать и насекомых). Рыжие бестии позировали охотно: грозно шевелили усами, бегали по столу, набрасывались на специально рассыпанные  крошки сладкой булки.
Студенты тоже вошли во вкус: в бытовой сцене сняться –  с нашим удовольствием, всегда, пожалуйста. Тем более, что снимали днем, в рабочее время. Георгич объяснил: вечером  не получиться из-за недостаточного освещения, но на экране вагончик и обстановка в нем будут смотреться как если бы на улице сумерки уже наступили. А еще режиссер сказал: нужна изюминка; тараканы не в счет, – этим никого не удивишь, – так, вторым планом пойдут.
Георгич прошелся по вагончикам, увидел Лехину гитару.
- Чья?
-- Лехи, - ответил за приятеля Макс, и добавил.- Он у нас бард.
- Да?- заинтересовался Георгич. – Кто Леха?
- Я, - отозвался Трофимов.
- А ну, давай, спой что-нибудь свое.
- Да я, не очень …, – замялся Леха.
- Давай, давай.
Трофимов спел одну из стареньких. Про горы.
- А еще. Что-нибудь «стройотрядовское» есть?
- Ну, есть, вообще-то… Вот, самая свежая.
Леха запел: «Ледники пламенеют кострами…».
Концовка песни вызвала одобрительную улыбку режиссера.
- Ну-ка, еще раз. Про комаров и начальство.
 Донимает нас гнус: комары и начальство.
Крови жаждут и пьют
Ведь! Но нам наплевать.
Их имеем в виду, целиком и
Отдельно, по части.
Нас послали сюда, и мы тоже их вправе послать.
- Пойдет, - сказал Георгич. – Вставим в фильм, только рифму, кое-где подправим.
- Ну, да, - возразил бард, – а потом декан мне: кого ты собрался послать? И – под зад коленом.
- Не бойся. Обещаю, никто тебя пальцем не тронет. Не те времена сейчас.
По задумке Георгича песня, в основном, будет идти за кадром: Леха поет, остальные сидят, слушают. Камера берет их лица: насмешливые, задумчивые, безразличные,.. в общем, у кого какое получится. Причем, исполнять Леха может что угодно, все равно песню отдельно запишут, в студии.
Когда снимали этот эпизод, все сидели свободно, покуривали, негромко переговаривались, анекдоты рассказывали. На камеру уже не смотрели – успели привыкнуть.
А Макс замечтался, на минуту забыл про съемку, и Леху не слушал, был где-то далеко. Алик подал знак помощнику: возьми этого крупным планом.
О чем думал тогда Макс, бог его знает - он и сам не помнил. Главное - в кадре смотрелся.

4
- У тебя фотогеничная внешность, - сказала Максу помреж.
Макс не заметил, как сделался центральной фигурой, попал, так сказать, на главную роль.  Аллочка, вслед за оператором, выбрала для крупного плана именно его. Режиссер не возражал, более того, предложил Максиму «роль с текстом»: что-то вроде интервью. Конечно, волновался Макс ужасно – шутка ли, отвечать на вопросы, когда камера на тебя одного нацелена. Сто потов с него сошло – легче, оказалось, лопатой асфальт разгребать, чем сняться в  эпизоде, который, как ему объяснили, займет не более десяти минут экранного времени.
Вопросы ему задавала помреж. Аллочка, прежде чем стать помощником Георгича, оказывается, успела сменить несколько творческих профессий, была даже диктором на радио и  вела там   музыкальную программу. Дикторские способности помрежа Георгич использовал по максимуму, сделав ее «голосом за кадром».
Темы бесед были самые разные, соответственно и вопросы, тоже.  «Почему у вас в отряде нет девушек?», «Довольны ли вы зарплатой?», «Математика – скучное занятие?». Были и откровенно провокационные, вроде, «Насколько добровольным является участие в стройотрядах?». Макс, не желая «подставляться», юлил, отвечал неопределенно, но хитрая Аллочка сумела-таки расшевелить собеседника, спровоцировала его на откровенность.
- Добровольно,.. как же! Загнали в дерьмо, так хоть