Судьба князя Игоря 4. Гроза над Кавказом

обезумевшем от страха перед русами, которая вдруг моментально прекратилась в результате личного вмешательства Марзубана – это вздорная выдумка, сочинённая самим Марзубаном ради возвеличивания собственной особы. Превознося и выпячивая свою роль, Марзубан изображал из себя беззаветного защитника ислама, заменить которого некому. Но попытка устроить засаду вполне могла состояться. Ибн-Мискавейх потом вспомнил случай, когда толпы мусульман окружили пятерых русов:

    “Оно старались получить хотя бы одного пленного из них, но не было к нему подступа, ибо не сдавался ни один из них. И до тех пор не могли они быть убиты, пока не убили в несколько раз большее число мусульман”
                    (А.Ю. Якубовский “Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943-4 г.” // “Византийский Временник”, т. XXIV, 1923-26, с. 69)

    Можно признать, что засада, описанная Марзубаном, состоялась, и что бой тоже происходил в действительности, но вот концовка его для мусульман оказалась не слишком успешна. Они не смогли уничтожить своих противников и даже не обратили их в бегство. Русы просто “ушли в крепость, где они поселились и куда свезли в большом количестве пищу и много запасов и где поместили они своих пленников и свое имущество” (Там же, с. 68). Вот так, не побежали, не пятились, отбиваясь, а спокойно ушли без помех, никем не преследуемые. Ловушка не сработала, так что достижение у мусульман видится только одно – им не пришлось, как раньше, убегать. Но вдогонку за русами они всё-таки не последовали, стало быть, не чувствовали себя победителями.
    Похвальба о больших потерях среди русов тоже явно недостоверна. Дело в том, что на реке Куре русы держали свой флот под охраной всего 300 стражей (Там же, с. 69). А путь от Бердаа до Куры не близкий: от двух (ал-Мукаддаси) до трёх (Ибн Хаукаль) фарсахов, то есть дневных переходов (Там же, с. 77-78). И за всё время, пока продолжалась война, мусульмане ни разу не попытались захватить или хотя бы уничтожить русский флот, они вообще не приближались к нему. Отряд в 300 человек был для них так страшен, что становиться “мучеником за веру” никто не торопился. Если с тремя сотнями русов мусульмане сражаться не осмеливались, то тем более их устрашал крупный отряд. Мусульмане отваживались сражаться только с разрозненными группами русов и только, когда заведомо могли задавить противников числом. Так что 700 убитых русов – это пустое бахвальство Марзубана.
    После боя никаких решительных действий против русов Марзубан не предпринял и не стремился предпринять. Ибн-Мискавейх, нехотя, признал, что Марзубан “не мог взять их военной хитростью” (Там же, с. 68). Ни штурма, ни осады – мусульмане вконец выдохлись и отказались от активных действий. И неактивных тоже, они лишь робко обозначали своё присутствие. Авторитет Марзубана мог непоправимо упасть, но тут нашёлся повод, чтобы отказаться от опасного противоборства, не теряя при этом своё достоинство. Едва получив сведения о вторжении в его владения арабов, Марзубан оставил возле Бердаа четырёхтысячный отряд, а с остальными силами поспешно переключился на новую цель. Последующие события дают понять, что Марзубан выбрал для себя противника послабее, сражаться с которым не боялся. Позориться ему очень не хотелось, а жить, наоборот, хотелось и даже очень.
    Русы владели городом по мнению Якута в течение года (Б.А. Дорн “О походах древних русских в Табаристан с дополнительными сведениями о других набегах их на прибрежья Каспийского моря”, с. 512, С.-Петербург, 1875), а Каганкатваци сообщал про шесть месяцев (Мойсей Каганкатваци “История агван”, С.-Петербург, с. 276, 1861). Н.Я Половой, исследуя этот вопрос, встал на сторону Каганкатваци:
    1) Якут умер в 1229 году, почти через 300 лет после описываемых событий, тогда как армянский историк жил во второй половине X века, да ещё неподалёку от Бердаа, поэтому он мог видеть очевидцев той войны или даже сам быть очевидцем;
    2) Вскоре после завоевания Бердаа русы совершили набег на Мерагу, где неумеренное потребление плодов вызвало у них эпидемию, то есть временем начала похода следует признать осень, когда поспевали эти плоды;
    3) Русы прибыли в Бердаа на ладьях и ушли на ладьях (в тёплое время года), а в промежутке пережили зиму, потому что Ибн-Мискавейх и Ибн аль-Асир сообщили о выпавшем снеге, когда Марзубан, оставив Бердаа, повернул своё войско против арабов.
    Н.Я Половой сделал вывод что поход начался в сентябре-октябре, а завершился в марте-апреле (Н.Я. Половой “О дате второго похода Игоря на греков и похода русских на Бердаа” // “Византийский временник”, 1958, т. XIV, с. 142-144).
    После ухода Марзубана русы провели в Бердаа всю зиму. Никто их больше не тревожил, проку от четырёхтысячного отряда мусульман не было никакого, что он есть, что его нет – без разницы. Воителям за веру уже досталось по полной, а получать новую трёпку совершенно не хотелось. Но вот эпидемия продолжалась и даже усилилась. В крепости скучилось много людей, хорошо умевших махать мечами, но не имевших познаний в медицине. Смерти не прекращались и Якут злорадно благодарил за это Аллаха (Б.А. Дорн “О походах древних русских в Табаристан с дополнительными сведениями о других набегах их на прибрежья Каспийского моря”, с. 512, С.-Петербург, 1875). Осталось последнее средство – покинуть негостеприимный край и тем избавится от смертельной болезни. Для этого пришлось дожидаться весны, благо никто теперь не досаждал. И однажды русы вдруг вышли из захваченного ими города, погрузили свои богатства и рабов на корабли, стоявшие наготове, и отплыли на родину:

    “Когда уменьшилось число Русов, вышли они однажды ночью из крепости, в которой они пребывали, положили на свои спины все что могли из своего имущества, драгоценностей и прекрасного платья, остальное сожгли. Угнали женщин, юношей и девушек столько, сколько хотели и направились к Куре. Там стояли наготове суда, на которых они приехали из своей страны; на судах матросы и 300 человек Русов, с которыми поделились они частью своей добычи и уехали. Бог спас мусульман от дела их”
                    (Ибн-Мискавейх // А.Ю. Якубовский “Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943-4 г.” // “Византийский Временник”, т. XXIV, 1923-26, с. 69)

    “Болезни между сими иноземцами усилились еще более с того времени как они заперлись в Шахристане. Ослабленные сим, они решились ночью выйти из крепости, унося на плечах лучшее свое имущество. Достигнув берега реки Кура, без всякого нападения со стороны осаждающих, которые не смели их преследовать, они сели на свои суда и отправились”
                    (Ибн аль-Асир // В.В. Григорьев “Россия и Азия”, с. 21, С.-Петербург, 1876)

    “… и наконец прежним путем возвратились восвояси”
                    (Абу-ль-Фида // В.В. Григорьев “Россия и Азия”, с. 21, С.-Петербург, 1876)

    Мусульманский отряд, изображавший осаду крепости, постарался стать незаметным, чтобы не сердить русов. Хотя иноземцы уносили с собой невиданные богатства, угоняли множество пленных, преградить им путь не посмел никто. Марзубан отсиживался в безопасности, подальше от страшных русов, а подданные не должны быть храбрее повелителя. Спасать соплеменников никто не собирался, своя голова дороже.
    Этот поспешный отъезд легко объяснить, если вспомнить, какие события произошли на Руси. Князь Игорь был убит во время войны с древлянами, киевляне собирали силы для новой войны и отряд опытных воинов был им очень кстати. Тут уж не до старых счетов и уличи получили возможность вернуться на Русь, может быть даже на выгодных условиях.
    Долго жители Закавказья хранили память об этом походе. Им ещё не приходилось встречать воинов, подобных русам. Со страхом и почтением вспоминали жители Аррана воинственных язычников:

    “Слышал я рассказы от людей, которые были свидетелями этих Русов, удивительные рассказы о храбрости их и о пренебрежительном их отношении к собранным против них мусульманам”
                    (А.Ю. Якубовский “Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943-4 г.” // “Византийский Временник”, т. XXIV, 1923-26, с. 69)

                                                                                 III

    Тревожные воспоминания вдохновили великого азербайджанского поэта XII века Низами. В своей поэме “Искендер-наме” он изобразил неистовых русов противниками самого Александра Македонского. А битва за Бердаа стала для великого царя самой тяжкой, самой жуткой, но и самой славной, затмившей все прочие сражения. Конечно, Низами понимал, что Александр, живший в IV веке до н. э., и средневековые русы никак не могли встретиться, но для такого почитаемого и любимого на Востоке персонажа поэт хотел выбрать наиболее достойных противников. И достойнейшими из достойных он считал русов. Главный герой поэмы – Александр Македонский (на восточный манер, Искендер), но целью автора было вовсе не жизнеописание полководца, он стремился показать идеального мусульманского правителя. Этим и объясняются его сознательные отступления от исторической действительности. Только ведь, Низами был ещё и учёным, он располагал ценными сведениями по истории различных народов. При всей фантастичности описания этой войны, поэт всё же основывался на реальных событиях. В поэме о вторжении русов Искендер узнаёт от правителя Абхазии, который умоляет шаха о помощи:

    “Отомсти, великий государь, отомсти Руссам за их притеснения: они похитили с брачных постелей юных дев Абхазии и разграбили все богатства цветущей земли нашей. Браннолюбивые Руссы, явясь из земель Герков и Аланов, напали на нас ночью, как град. Не успев пробить себе дороги через Дербент и его окрестности, они, сев на корабли, устремились в море, и произвели бесчисленные опустошения. Возобновив в стране нашей древнюю вражду свою, разграбили и опустошили ее совершенно. Проклятый народ этот разорил все государство Бердаи, расхитил сей город, исполненный сокровищ, и увлек в плен Нушабэ”
                    (В.В. Григорьев “Россия и Азия”, с. 30, С.-Петербург, 1876)

    Низами ввёл в свою поэму прекрасную царицу Нушабэ, желая пробудить в читателях жалость к судьбе Бердаа и, одновременно, ненависть к захватчикам русам. Наверняка он чувствовал обиду за то поражение двухвековой давности и желал взять реванш хотя бы и таким способом. Марзубан как-то не тянет на роль несчастной пленницы, да и пришёл он в Бердаа таким же захватчиком, разве что мусульманином. Но его-то читатели жалеть не станут в любом случае. А для Низами русы представлялись злодеями уже потому, что погрязли в язычестве, и для них правоверный поэт не пожалел чёрной краски. Замечание о прибытии русов из земель “Герков и Аланов” перекликается с утверждением Бар-Гебрея о том, что русскими союзниками были аланы и лезги. У Низами, вместо лезгов, названы какие-то герки, но это, скорее всего, ошибка – под герками следует понимать лезгов. Упоминание Дербента вовсе не означает, что его тогда пытались захватить, из текста Низами следует лишь то, что русы вместо Дербента выбрали для нападения Бердаа. Выражение “напали на нас ночью, как град” почти дословно совпадает с жалобой хазарского еврея на захват русами Тмутаракани: “И пришёл он ночью к городу С-м-к-раю и взял