вот случай, кто-то придумал слово – «судьба».
Середина августа, 1982-го года. Сижу в палатке, пью воду из кружки. Метров в пяти, без пяти минут, «дедушка» Серёга - отношения с ним натянутые, один раз стычка была с ничейным результатом. «Принеси воды!» - Серёга жаждет. «Счас!» – отвечаю. В шутку кидаю кружку - попадаю ребром в голову, рассекаю лоб. Кровь течёт, глаза навыкате, моргает, как баран. Не доходит. «Молодой», его, без пяти минут «дедушку», в голову кружкой солдатской. Виноват, не хотел - и это правда. Сто раз кину – не попаду. Посрывались с коек и «старики», и «шестёрки» - еле ушёл через задний выход. «Зверьё» за мной, всё – хана! Забежал за столовую в пустыню к горам. Через метров семьдесят сел на камень, курю. Ни кто не бежит, стоят, где-то здесь минные поля начинаются. Всё. Отвоевался - ни вперёд, ни назад. «Зверьё» перепугалось - не угрожают, не убивают. Кричат: «Давай назад!» - мне пофиг, сижу – курю. Доложили комбату. Мужику и так досталось наследство ещё то, работы с кавказцами невпроворот - понемногу отправляет в другие части, в основном в пехоту. И на днях начфин, капитан повесился - растрата десять тысяч чеков, слух был – бухал много. А тут ещё я. Топаю назад, комбат слово дал – никто не тронет. Стою перед ним в кабинете в модуле, слёзы текут. Как так, человек в форме готов достойно нести все тяготы, так в присяге написано. А в действительности – растоптали, плюнули и забыли. «Переведите, куда-нибудь!» - прошу. «Сынок! Здесь спокойно! Герат, Чарикар – отстрел полный!» - информация по отечески. «Старшему» Ване и компании комбат пообещал… - никто больше не трогал, никто не доставал. Целыми днями в арыке - канава вдоль батальона с жёлтовато-маслянистой водой. На дно сядешь, трусы снял - давай гадов давить, вошиков, они всё больше по швам заседают. Хорошо! Тенёк от кустов, водичка прохладная. Что впереди, что сзади – бойцы с трусами. Курим, базарим о хате, друзьях. Клёво! Как мало человеку надо! А вокруг банки, резина, тряпьё. Вот за таким милым моему сердцу занятием и нашёл Ваня–сержант. «Всё!» – говорит. «Допрыгался! На перевал Саланг отправляют, там тебе хана будет!» - хана, так хана.
Сели в вертолёт. Компания – полупаразиты батальонные. Много чеченцев - чистанул командир батальон основательно. Молодец! И ангел мой хранитель, Коля Хробатин. Ему через три месяца домой. Как попал!? Наверное, сам напросился. Шум, всё трясётся, вибрация, ракеты-ловушки справа-слева. Что ждёт тебя, животное бесправное? Ждут… горы.
САЛАНГ.
Афганистан, 1982-й год. Конец августа. Летим в вертолёте, сидя на днище, экипаж в наушниках, шум – оглохнешь. Сели - ничего нового, пустыня, Мазари-Шариф. Союз, вот он рядом – рукой подать, но не нашей рукой. Проторчали на жаре пару часов. Опять вертолёт, посадка, взлёт, шум, ракеты–ловушки, летим на юг. Недолго. Выходи, стройся. Пули-Хумри, негласный перевод – «Долина смерти». Здесь в прошлом веке погиб английский экспедиционный корпус, сорок тысяч бойцов. Говорят от болезней. Пыль по колено. «Камаз» едет, за ним туча, «дымовая» завеса на полчаса. Построили, ничего толком не знаю - нас куда-то распределяют по батальонам. Ангел мой хранитель, Коля Хробатин, «дедушка» всё-таки, сержант, авторитет имеет, записал нас во второй батальон отдельной трубопроводной спецбригады. Здесь… во жизнь! Смотрю, идёт кусок грязи, голый по пояс, Сашко-белорус. Весь в саже и соплях, даже плюс пятьдесят не помогло – вечная простуда. «Привет! Здоров!» - четыре месяца с Самарканда не виделись. «Чем занимаешься?» - спрашиваю. «При кухне я! - улыбается Сашко. «Как жизнь?» - «Нормально, побежал я за водой, не то, повара заругают!» - да, дембель с тряпкой светит Сашку. Скоро год службы, а он до сих пор в «шестёрках» бегает, это надолго, это навсегда. Погрузили в «Камаз», «БТР» в сопровождении, оружия – ноль, пункт назначения – «КП» батальона на перевале Саланг. Дорога – асфальт, шоссе. Слева, справа кишлаки расстрелянные, разбомбленные. Внизу река - в долине широкая, метров пятьдесят, чем выше поднимаешься, тем уже становится. На обочине техника сгоревшая валяется, скелеты грузовиков, «БТРов», на скалах звёзды нарисованы краской, фамилии, даты – «памятники» пацанам. Горы они и есть горы. Всё меняется с подъёмом. Дорога сначала ровная, потом извилистая, затем серпантин. Так и природа. Поля-сады по-больше переходят в поля-сады поменьше. На террасах, чем выше, тем скучнее. В итоге - голые скалы, ледники. Штаб батальона. Сложенные из камней - казарма, склад, банька, точки пулемётные. С одной стороны – дорога, скалы, с другой – ущелье. По дну речка бежит. Солнце светит, жить можно. Ночью - колотун и так круглый год. Пацаны забили пару «косяков» - тащатся. Вокруг «кадетики», два дня, как из Союза - «зелёные». В казарме от «чарса» дышать нечем. Спрашивают: «Что за запах?!» - «Хи-хи! Ха-ха!» - веселья, полные штаны. «Душары»! Что с них взять. Кто ты, двадцатилетний офицерик в Афгане? Авторитета – ноль! А «дедушки» – это серьёзно, недаром день за три считают, а надо бы за десять. Этот день, того стоит.
Долго на «КП» батальона не держали, несколько часов – и по машинам, «БТРам». Разбросали – кого куда. Моя… тридцать четвертая, Колю – на тридцать третью точку. Что собой представлял гарнизон?! Около дороги вырыта яма. Стены забетонированы - над землёй полтора метра. Крыша сложена из труб дюралевых – сто миллиметров, сверху слой раствора – цемент, глина, перемешанная с колючкой травой. Блиндаж - пять метров длинной и до трёх шириной. В сторону дороги и сада небольшие окна - сектор обстрела. Вырыли вход сбоку, ступеньки забетонировали. По кругу - маскировочную сетку. Рядом движок–дизель, бочка с соляркой. Бригада наша трубопроводная, вот и проложили трубу «сотку» вдоль дороги через перевал Саланг до Баграма - крупнейшая авиабаза в Афгане. Заключалась наша служба в охране дороги и перекачке авиа керосина. Вокруг сад – ореховое дерево, тутовник, абрикосы. Кругом дувалы – заборы, сложенные из камней, раствор – глина перемешанная с травой. Земля разделена на квадраты, к каждому дереву канавка ведёт, вокруг дерева водичка - орошают, иначе всё засохнет. Вдоль блиндажа ручеёк с водичкой горной, даже не арык - канавка полметра шириной. Но вода – это всё! Холодная, чистая, сладкая. Привет Шинданту! Пламенный…
Неделю, две обустраивались. Выкопали яму, две доски, толь по пояс - сортир готов. Ночевали сначала на крыше - пятеро бойцов, автомат один – у Реджепа–туркмена. «Калашников», калибра 7,62мм – «конченный». Стрелял, как берданка, каждый патрон вручную заряжаешь. Рация маломощная, пять-семь километров действия, но в горах ловила до тридцати. Дежурили с берданкой по очереди. Вокруг блиндажа расставили банки консервные с соляркой. Вот всю ночь и подливаешь, вроде как бы - не спишь! Начеку! Да и свет успокаивает. Конечно, вырезать нас, как два пальца обосцать.
Через две недели мой ротный, капитан связи, привёз автомат «АКС» – 5,45мм. Складывающийся приклад, а радости… оружие нулёвое, красота. Затем появилась и печка полевая с форсунками. Сделали навес – кухонька. Отопление?! Соляркой. Внутрь чугунной печки вставляется танковая гильза с отверстием, заливаешь соляру - использовали чайничек афганский с длинным носиком. Десять минут и труба красная. Привезли койки солдатские - шесть штук поставили в два яруса, две – одиночные. Стол, пару стульев, посуда, вилки, ложки и шикарный тулуп. Беленький был вначале - для часового, по ночам холодно, горы. Воздух прозрачный, луна такая яркая, читать можно при желании. Рация стояла на ящике под грецким орехом, антенну закинули на верхние ветки, метров десять над землёй. И опять «повезло» - всего шесть бойцов: повар – «молодой», специальную учебку закончил, два моториста, два ремонтника-трубача и один дурак – радист, то есть я. График дежурства смешной висел на стене: «Гребешков - с 8 до 16, с16 до 24 и с 24 до 8 часов» Выкрутились! Кто на пост, тот и на рацию, ума много не надо - каждые полчаса связываться с тридцать третьим и докладывать: «На гарнизоне всё в порядке, все на месте!» «Кадетов» у нас не было, один командир взвода, лейтенант Александр Батрасов, на три точки. Расстояние между точками, где-то три километра, взводный - на тридцать третьем гарнизоне.
По несколько раз в день посещали нас начальнички, в основном проездом, и старший по точке обязан встретить и доложить: «На гарнизоне всё спокойно!» - и главное: честь отдать, а это впадло. Проголосовали - «Реджеп! Будешь командиром!» - урюк матюгается, а видно – доволен в душе. Где это видано, в Советской армии – чурка начальник. «Всё – говорит. Я не дежурю! Командую! Андрей, стирай моё «хэбэ!» - пришлось дать пару раз в рыло, чтобы нюх не терял. Кричит, гад: «Земляков позову!» - «Давай! Патронов на всех хватит!» - так повелось: попадёт один урюк в православный взвод, никто его не трогает, скорее наоборот, жалеют – экзотика! От дома оторван, от ишаков, хлопка, бедует родной. Но не дай бог, наоборот, хана, будут над пацаном издеваться, пока калекой не сделают. Мусульмане… если нарвешься на толпу, бей первым, бей самого крикливого, бей сильно, молча и сильно. У нас два туркмена, Азад и Реджеп. Ничего – стерпится, слюбится. В итоге - обменялись адресами.
Через пару недель обстреляли тридцать третий. Если наша точка появилась, как говорится, в «чистом поле», то тридцать третья обжила развалины большой частной усадьбы. Вот афганцы и напомнили, кто в доме хозяин. Стреляли не долго - из каменного сарая, стоящего за речкой, метров за сто пятьдесят. Никого не задело - ночь, ни хрена не видно, в ответ выпустили коробку патронов из пулемёта «ПК»… с таким же успехом, как и «духи». Убить - не убили, но напугать напугали. На следующее утро, лейтенант с Колей наставили растяжек вокруг гарнизона - гранаты «Ф-1», мощная штука, убойная сила двести метров, вдобавок понатыкали «сигналок», (свистят и вылетают ракетки одна за другой). На тридцать третьем, у взводного, бойцов в два раза больше и охрана куда серьёзнее – так положено.
Сижу под орехом, телефонная трубка на рации лежит, обкурились в «смерть», ничего не соображаю. Слышу - тормоза, «Камаз» на дороге, из него Коля, ангел мой хранитель, выскакивает - «Что случилось?! Почему на связь не выходишь!?» - короче, вырубился я, свинья этакая, а братан с бойцами ночью на «Камазе» прилетел помощь оказывать. А ведь девяносто процентов обстрелов трассы происходит в тёмное время. Мой грех, каюсь. Хорошо - обошлось, вернулись без осложнений.
Вскоре за каждой точкой закрепили по старенькому «БТР–60». Водитель-механик с Кавказа - Нальби и Витёк – стрелок-радист, Краснодарский край. Витёк, по спецухе, снайпер, винтовка «СВД». Сам маленький - метр с кепкой, но стрелял, не дай Бог, оказаться на другой «стороне».
Чтобы поднять по трубам авиа керосин на перевал - четыре тысячи метров над уровнем моря, держали давление в тридцать атмосфер. Если датчики на входе показывали меньше двадцати пяти, означает - ниже нас пробоина. Выходишь на связь, по рации передаёшь по цепочке в штаб бригады, перекачка останавливается, выезжает рембригада на «БТР» с ближайшей точки, бывало и с двух сторон. Если пробьют или прострелят трубу сверху, сразу находишь – вся округа керосином залита. Если с умом - то есть
