1.4. Карта легла, или Откуда берутся оборотни

Карта легла, или Откуда берутся оборотни

  В тот день Большой генерал, как по его же намёку звали начальника штаба Особого округа, обложил по телефону двух предводителей обкомов-крайкомов. Время было такое - нервное и матерное, советское время. Тот партиец, что сидел в самом Далике, затаился, так как был жёстко осажен ранее.
  На округе, само собой, был Маршал, один из мощнейших маршалов Той войны, настоящий Маршал, фронты на Германию вёл. Но нет войны и маршалу дела особого нет. Кроме, конечно, навара в борще и запаса портянок у солдат. Он и обретался в столицах, а Большой генерал был за хозяина.
  …Полковник Петр Чумаченко принёс бумажку, где было начертано, кто - Наталья Кромова в девичестве Мохортова, потом Петрова, кто - сам Иван Кромов.
- Вот оно как, - по-простецки ответил на справку военачальник. - Достойнее командира нам не сыскать. Готовь карты - и штабные, и настоящие.
  Он часто шутил по ссылке в эти лихие места. Хотя была в них какая-то романтика.
  «Но погода здесь - не моя, всегда - не моя», - очередной раз подосадовал. Из семи ветров нет ни одного - ласкового. С юга начинало дуть, когда там заледенеет пустыня, которую люди, живущие в ней, зовут степью.
  Большой генерал собирался стать военным историком, но не задалось. История - тяжелая наука и поле боя для фантазий. В этот день он думал о Сталине, о том, что пал бессменный кремлёвский гарнизон. В кабинетных разговорах армеец никогда не произносил «Хозяин», не опускался до плебейства, но говорил «Вождь». Он знал, генеральские лампасы красны не только от крови, но и от вранья.
  Террор Сталина был безответным. Немецкие вояки не раз пытались отправить фюрера на тот свет. Но это были - коренные офицеры. В Союзе ратная каста пока не сложилась. У Большого генерала был свой расстрельный список из уже мёртвых людей. Мартиролог наоборот. Маршалы и командармы, поющие осанну палачу перед пулей в затылок. Распластанные на полу московских подвалов, они живыми заводили «славься», а мёртвыми брали последний лад. И скрипач, и провизор из Бессарабии, и унтер, мнивший себя германским фельдмаршалом, и казачьи атаманы, рубавшие своих. Хоть бы куснул кто-нибудь вождя в последнем рывке.
  Свой кабинет Большой генерал, как только прибыл в Далик, перенёс. Не смотрелось на пустырь, за которым виднелся тыл серьезного здания. Местная чека территорию не освоила. Возвела главный дом с особо просторными подвалами. Он звался Безымянным, так как вывески не имел, переулок, на который выходил фасад, названия не получил, а люди из дома, себя не открывали. Те, кто попадал в здание против воли, личности теряли.
  Утром Большой генерал зашёл в прежний, пустующий, кабинет, и свысока посмотрел на Безымянный дом.
  «Вот он casus belli», - подумал.
  У армейского начальника было преимущество, пред страшной силой. Генерал знал, что делает. В Безымянном же доме было два командира - назначенный Берией генерал Орлов, и второй, свалившийся внезапно из Центра, некий Штатский. Возник он наскоком со свитой и, похоже, командовал пока лишь тремя кабинетами в Безымянке. Впрочем, порой, человечек, скромно сидящий в уголке, и есть вершитель судеб.
  «Кто бы из них ни был хозяином положения, - считал штабист, - ему ситуация на руку».
Большой Генерал своими войсками плотно сжал театр возможных действий. Ни одна часть не дёрнется, не пройдёт и ста метров, чтобы не наткнуться на армейцев, готовых к бою. Их часть. Первую шифровку он получил из Батырграда. Это символически встревожило. Штауффенбергу тоже докладывали с окраин Рейха.
  «В Москве секретари, конечно, могут перехватить победу», - понимал Большой генерал. Малых вождей, в отличие от Сталина, он звал «секретарями».
  «Секретари на одно лицо, и сидят рядышком в кабинетах, - морщился. - Но всё ж избавимся от кремлёвского акцента. Ведь сообразили, чёрт побери, во время Той войны, что Красная армия, прежде всего, - русская армия. Даже на сотую долю, но поняли, что Бог есть. А Бог России - русский Бог».
  Военному человеку в этой стране в дьявола верить легче, чем в Бога. Верить в дьявола забыли запретить. Большой генерал видел столько подлостей, что чтил дьявола. Но он видел столько подвигов, что продолжал надеяться на Бога.
  Когда, в 44-ом через новый гимн вдруг вернулось в обиход слово «Русь», он восхитился новогодним подарком. Ясно, что ради слабой рифмы, но... Впрочем, он смеялся и над сказками о благостной Империи. В тоске придумал раз рифму: «Россия - насилие».
  «Если мы возьмём верх, придётся заново осознавать свои святыни», - заключил военачальник.
   По лицу возникшего внезапно Штатского тот понял, что Лаврентия Берии больше нет. Скорее всего, в том смысле нет, что тот, кто должен был предать, уже предал. Штатский церемонно сообщил уже известное, что генерал Орлов закрылся в Ивани. Там у него - сборная армия.
  - В Далике сил маловато, - полез, было, Штатский.
  - Сдюжим, - обрубил беседу армеец. И удивлённо поднял брови. В кабинет вошли телохранители незваного гостя.
  «И тебя, Сарканас, сдюжим», - усмехнулся, углядев за спинами троицы Чумаченко с двумя офицерами.
  - Фамилия-псевдоним у него в струю, - ехидничал генерал, оставшись наедине со своим полковником. - Носит форменные бриджи и цивильный пиджак с портупеей. Моветон.
  Сердце у Большого генерала второй день гуляло, как хотело. Но игра продолжалась.
  - Сдавай карты, - бросил он Чумаченко. И слушай - за нами цокот чекистских копыт.
  Карты легли веером, рубашками вверх.
  - Ну, так кто? - спросил Большой генерал.
  - Три короля: тот же Кромов, а ещё Драган, Мальцов, - ответил Чумаченко, вскрыв сдачу.
  - Тебе их не жаль?
  - Это - лучшие. Поэтому их и не жаль.
  - Есть ещё карты?
  - Есть король, Чумаченко его фамилия, - рассмеялся порученец.
  - Ты и так с нами.
  - Мне бы не хотелось быть «и так», - мой генерал.
  - Логично, - согласился штабист. - Самый честный выбор, когда нет никакого выбора. Расстреляют-то всех поровну. А пятая, в рукаве? - напомнил.
  - Это туз, это Вы, мой генерал.
  - Знать бы нам, кто джокер. И как в Москве карты легли.
  Генерал понял, откуда берутся оборотни. Солнце закатилось и его стало ломать. «Я и есть этот оборотень, - хмыкнул. - Не ровен час, при Луне буду выть в сторону далёкого Кремля».
  Протянул полковнику стопочку подписанных депеш: «Занемогу, так разошлёшь строго по порядку». Запнулся, но добавил: «Знать может лишь Мальцов. Но и этого я тебе не говорил».
  Генерал вышел в небольшой парк при штабе. Это был его личный сад, где можно было подумать о жизни и о себе. По своему положению он не мог жить внутренним бытием, но сумел оставить для него место в душе. В Далике он был без семьи. Жены уже не стало на свете. Сыновья служили в закрытых КБ, где половина - правильные зеки, то есть сами сыны почти в заключении. Они не были великими изобретателями, но именно такие доводили до ума прозрения корифеев в тюремных робах. Только вот фени набрались от коллег с номерами.
  Он постарался, чтобы в войну просьбы сыновей - снять броню, остались без ответа. Полноценно честных генералов не бывает, такие погибают ещё солдатами. Это он знал твердо и не стыдился. Как не стыдился своего быта, который для него вроде бы и не существовал. Просто в «наших квартирах» обитала полезная во всех бабьих сущностях женщина. Он не стыдился и второй семьи. Она не вполне сложилась. Мальчика генерал усыновил, дал свою фамилию, и в России появился ещё один Санька Иванов. Мать не возражала, но категорически отвергла брак. У неё была своя жизнь. Хранила память о погибшем на фронте муже, меняла любовников. "Из молодой вдовы генерала я не пойду в старые капитанши", - осаживала пытавшихся свататься.
  "Я не одинок на свете, - улыбнулся генерал. - "Только вот сердце расходилось".
   Штабист давно усвоил, что русский народ - во всех войнах главная жертва. Даже тогда, когда выходит из них победителем.
  "Чумаченко, конечно, всё понял, понял, что теперь он командует Особым округом, - сказал сам себе Большой генерал. - Это полковник излишне храбр, не в меру самоотвержен, но чертовски логичен и последователен".

 
 

 
***