ОСВОБОЖДЕНИЕ

За окном натужно стонала вьюга, обессилено и безнадёжно постукивая в дребезжащие стёкла маленьких окон. Саманная хата приятеля Борьки покрытая полусгнившей соломой стояла на самом краю станицы. Потолки свисали так низко, что даже я, встав на цыпочки, на глиняном полу легко доставал до них пальцами рук. У стола с потрескивающей керосиновой лампой Борькин дедушка подшивал старые валенки, а мы с другом в полутёмном углу мастерили петли для ловли зайцев. Идея поймать зайца родилась в лесополосе у Батаревского пруда, где на снегу между кустами рассыпалась масса петляющих заячьих следов.
В дверь настойчиво и нетерпеливо загремели, будто хотели сорвать её с петель, так ломились только немцы. Борина мама вскочила с постели и побежала открывать. Я не ошибся, в дом вошли, обдавая паром и холодом, два немецких солдата, один как всегда сразу направился к печке, где, гремя чугунками и крышками, искал еду, а другой присел на лавку у деда и внимательно наблюдал за его работой. Мы с другом испугано притихли в своём углу.
- Хороший повстень на валенки, - неожиданно для всех произнёс сидящий немец на чисто русском языке.
- Хозяева, мы разведчики, - продолжил другой видно командир.- Не будем терять времени, быстро рассказывайте, где и сколько немцев в станице. Выкладывайте, кто что видел и слышал. Не сегодня-завтра станица будет освобождена.
Мы с Борькой, перебивая друг друга, рассказали обо всём, что видели. Стало ясно, удерживать станицу немцы не собираются, а поспешно готовятся к отходу.
- Ребята, спасибо за сведения. О встрече никому, ни при каких обстоятельствах. Военная тайна. Понятно?
- Понятно! – ответили мы, возбужденные сопричастностью к чему-то по-взрослому важному.
Разведчики ушли, и я сразу же засобирался домой, хотя получил разрешение переночевать у Бориса. Меня не пустили. В станице объявлен комендантский час, ходить ночью небезопасно, но едва рассвело, не побежал, а полетел на крыльях, на редких прохожих смотрел, как бы свысока, я знал то, что доверили мне по большому секрету. Очень удивился, когда мой дедушка Серёжа сказал: «Как только стемнеет, сиди дома, не сегодня-завтра придут наши, полицаи злобствуют, могут пристрелить, не пожалеют».
«Откуда он знает - думал я, - о скором приходе наших, я ничего не говорил, может во сне проболтался». Трудно молчать, когда знаешь такой секрет и не имеешь права поделиться им с друзьями.
День как обычно начался с похода на стадион, там время от времени католический священник пытался вдохновить миролюбивое итальянское воинство на ратные подвиги. Он наивно полагал и радовался, что такое большое количество русских детишек приобщаются к       католической вере и тем, кто ему приглянулся, дарил алюминиевый медальон с изображением божьей матери на красивой цепочке из блестящих звеньев и чёрных бусинок. Каждый раз пять мальчишек, получали желанный подарок, мне катастрофически не везло, а так хотелось украсить брюки  заграничной цепочкой соединяющей брючной ремень с перочинным ножом. Высший шик! Службы не было и мы приятельскими группами потянулись в центр.
Итальянцы спешно садились на машины с нарисованными белыми лягушками на зелёном фоне и по шоссе катили в сторону города Миллерово. Один лягушатник опоздал и попытался на ходу залезть в кузов машины с немецкими солдатами, но те, смеясь, ударили ему прикладом по рукам, солдат оборвался и растянулся вдоль дороги. Он вскочил и выстрелил вдогонку, но машина повернула налево и скрылась за домами. Мы же шарили по брошенным казармам в поиске очень красивых итальянских открыток. Мне повезло, я нашёл модный почти новый кожаный туфель, правда, только один, второй найти не удалось.
На базарной площади произошёл страшный эпизод, отступающий солдат выбросил из машины разрисованную жестяную коробку, ребятишки бросились к ней, а солдат вслед за коробкой бросил немецкую гранату с длинной деревянной ручкой. Граната взорвалась и убила мальчика, который бежал первым. Я очень испугался и помчался домой, но туфель не бросил.
Решил, «всё до прихода наших из дома не выйду», но пришёл Вовка Косой и начал уговаривать.
- В станице пусто, все немцы и итальянцы укатили. В деревянном двухэтажном доме на втором этаже в печь вмазан большой котёл полный ещё горячей каши. Пошли, пожрём.
- Нет, я не пойду. – Перед глазами ещё лежал в окровавленном снегу убитый мальчишка, но Вовка умел уговаривать.
У котла мы застали Бота с кем-то кого я теперь уже не помню. Они ели кашу из громадного алюминиевого черпака с длинной деревянной ручкой. Другой посуды на кухне не было. Наелись быстро. Много ли нам надо! Кто-то первым зачерпнул кашу и плеснул ей по стене. Забава понравилась, минут через 10 вся каша была на стенах и полу. Неожиданно услышали звук остановившейся машины и возбужденную итальянскую речь поднимающихся по лестнице людей. Путь к бегству был отрезан, мы бросились по длинному коридору вдоль дверей и едва успели скрыться за последней из них. Бот, не раздумывая, открыл окно и прыгнул в сугроб  под окном, инстинктивно я прыгнул вслед за ним, потом тот, кого я не помню. В оконном проёме остался плачущий Вовка.
- Прыгай быстрей, - крикнул Бот, но Вовка парализованный страхом не смог, и мы побежали дворами по домам.
Я встретил Вовку живым и здоровым на улице через несколько дней после побега, но что было дальше он не помнил. Прошло более сорока лет, мы снова встретились, разговорились, но этот эпизод выпал из его памяти навсегда.
Когда стемнело, в станице наступил российский час «Х», все кто мог двигаться бросились опустошать брошенные склады. Я погрузил на саночки небольшой мешок, который никто не хотел брать и привёз домой. Это был не молотый чёрный кофе, который впоследствии сплевал через полую камышинку. Пневматический снаряд летел далеко и бил довольно больно по оголённым частям тела.
Утром пришли долгожданные войска Красной Армии. Началась новая жизнь. Мы весело встретили Новый год, с настоящей ёлкой украшенной самодельными  игрушками и цепями из цветной бумаги и неизвестно откуда появившимися ёлочными свечами на металлических прищепках. Подвыпившие солдаты и офицеры, родственники, соседи пили, пели, танцевали. Оставленное трофейное спиртное лилось рекой, а я ел в неограниченном количестве сгущенное молоко с белыми хрустящими галетами из Италии.
Ночью в первых числах января был какой-то шум: крики, ругань, потом всё стихло. Утром на улице ни одного военного, после обеда стали поступать раненые. Вернулся и квартировавший у соседей возчик, который рассказал, что ночью поступил приказ батальону выйти на окраину хутора Зелёная Роща и окопаться, но все, включая комбата, были пьяны. Бойцов погрузили на телеги и с песнями под гармонь повезли в указанном направлении. Перед хутором, немного протрезвев, остановились, но окапываться в мёрзлой земле не захотели, а пошли цепью в сторону построек. Немцы их подпустили и в упор расстреляли из пулемётов, уцелело несколько человек. Комбат погиб, так что отвечать было некому. Рассказывали, после ухода немцев из хутора Зелёная Роща очевидцы видели среди разбросанных трупов наших бойцов замёрзший труп санитарки, которая закоченела в героической позе, накладывая бинт на голову раненному командиру. Это была одна из тех, с кем мы разговаривали накануне выступления.    
Все склады со спиртным взяли под усиленную охрану, но как может один солдат охранять неучтенное спиртное от другого. Пьянство продолжалось и тогда, кто-то из высшего командования приказал, расстрелять бесчисленные бочки с трофейными винами. На месте расстрелянного склада образовалось проспиртованное озеро, в котором бултыхался пьяный повар в белом колпаке и на потеху окружающим взывал:
- Братцы, разве так можно! Такое добро пропадает!
Весной красноармейцы устроили весёлое зрелище, предлагая мальчишкам выиграть трофейный велосипед, которыми были снабжены итальянские подразделения специального назначения. Велосипед давали тому, кто проедет по большой луже и не упадёт. Лужа была глубокая, силы слабенькие, поэтому практически все падали в грязь. Я тоже участвовал в соревнованиях, разумеется, безуспешно. Насмеявшись вдоволь, бойцы дали каждому участнику по самокату, это даже лучше, потому что у самоката были сплошные литые шины, а у велосипеда с камерами, которые часто прокалывались, а новые достать было негде.
Начиная с весны, и всё лето дедушка заготавливал топливо на зиму. На железной дороге паровозы постоянно чистили топку, весь уголь не сгорал, и население просеивало шлак, отделяя не сгоревший уголь, а отсеянный штыб дедушка привозил на тачке домой, смешивал с мокрой землей, сушил – получались лепухи, которыми мы топили печь всю зиму. Дедушка стал сдавать, поэтому частенько штыб приходилось привозить мне. Работа тяжелая не интересная и я по возможности отлынивал. Чтобы как-то заинтересовать меня он пошёл на риск и совершил непоправимую ошибку, пообещав, если я привезу 10 тачек штыба дать мне настоящую сигнальную ракету, которую можно было запустить с рук. Привести 10 тачек штыба за один день – задача физически невыполнимая, но я подключил к работе друзей. Двое грузили штыб, трое попеременно везли до поворота на нашу улицу, а я подвозил к дому. К удивлению и испугу дедушки я справился с поставленной задачей, он пытался выкрутиться, но не смог. После пуска ракеты дом тётки Сидоровны на противоположной стороне улицы крытый соломой сгорел мгновенно, как спичка. К счастью в доме никого не было. Военные начали расследование, но мы наперебой рассказывали, что ракету пустил пьяный солдат и нам поверили. Командир расквартированной на нашей улице воинской части приказал построить новый дом из телеграфных столбов и покрыть оцинкованной жестью. Сидоровна была на седьмом небе от счастья, дедушка всё понял, но молчал. Лет через 30 я был в Мальчевской, Сидоровна давно умерла, а дом ещё стоял.